Тайник - Элизабет Джордж

— Что же случилось…

— С остальными деньгами? — закончил Форрест. — Не знаю. Когда судебный бухгалтер представил свой отчет, я сказал ему, что в нем, должно быть, какая-то ошибка. Сейчас он разбирается, но, по его словам, дело совсем ясное.

— Что это значит?

— Очевидно, десять месяцев тому назад Ги продал значительную часть своих акций. Более чем на три с половиной миллиона фунтов.

— Чтобы положить в банк? Под проценты?

— Их там нет.

— Значит, он что-то купил?

— Никаких документов об этом нет.

— Тогда что же?

— Я не знаю. Я только десять минут назад обнаружил, что денег нет, и потому могу лишь сказать, что от них осталось — четверть миллиона фунтов стерлингов.

— Но как его адвокат, вы должны были знать…

— Рут, сегодня я потратил часть утра на то, чтобы сообщить его наследникам о причитающейся им сумме в семьсот тысяч фунтов, а может быть, и более. Поверьте мне, я и понятия не имел, что деньги куда-то ушли.

— Их мог кто-нибудь украсть?

— Не вижу как.

— Может быть, их растратил банкир или брокер?

— Опять же — как?

— А сам он мог их отдать?

— Мог. Да. Именно сейчас бухгалтер занимается тем, что ищет среди документов след пропавших денег. Логически самой подходящей кандидатурой для того, чтобы сбыть деньги на сторону, был бы его сын. Но в настоящее время? — Он пожал плечами. — Мы не знаем.

— Если Ги и отдал Адриану деньги, — сказала Рут скорее себе, чем адвокату, — то мне он ничего об этом не говорил. И Адриан тоже. А его мать ничего не знает. Маргарет, его мать, — обратилась она к адвокату, — ничего не знает.

— До тех пор пока мы не узнаем больше, будем считать, что все получают сильно урезанное наследство, — ответил мистер Форрест. — А вам следует подготовиться к тому, что у вас появится много врагов.

— Урезанное. Да. Об этом я не подумала.

— Так подумайте теперь, — сказал ей мистер Форрест. — При нынешнем положении вещей дети Ги наследуют чуть менее шестидесяти тысяч фунтов каждый, двое других — около восьмидесяти тысяч, в то время как вы владеете собственностью, которая стоит миллионы. Когда это откроется, на вас начнут давить со всех сторон, требуя исправить положение. Поэтому пока мы не разобрались во всем, советую вам ни на шаг не отступать от того, что нам известно о желаниях Ги касательно поместья.

— Неужели это еще не все? — прошептала Рут.

Форрест опустил на стол записку от бухгалтера.

— Поверьте мне, главные новости еще впереди, — сказал он.

16

Валери Даффи слушала длинные гудки в трубке и шептала:

— Возьми трубку, возьми трубку, ну возьми же трубку.

Но сигналы продолжались. Ей очень не хотелось их прерывать, но ничего другого не оставалось. В следующую секунду она убедила себя, что набрала не тот номер, и начала все сначала. Номер набран; гудки возобновились. И снова безрезультатно.

В окно ей были видны полицейские, которые проводили обыск. Сначала они с упорством ищеек обследовали дом, потом взялись за парк и пристройки. Валери понимала, что в скором времени они явятся и в коттедж. Ведь он был частью Ле-Репозуара, а им было приказано, как сообщил ей ответственный за обыск сержант, «провести полный и тщательный осмотр всей территории».

Ей даже думать не хотелось о том, что именно они ищут, хотя она и так знала. Один из офицеров спустился с верхних этажей, неся полный пакет улик — таблетки Рут, и, если бы Валери не вступилась и не объяснила, что лекарства жизненно необходимы хозяйке, в доме не осталось бы ни единой пилюли. Зачем вам все, убеждала их Валери. Мисс Бруар страдает от сильных болей, и без таблеток…

— Болей? — вмешался констебль. — Значит, это все болеутоляющие?

И он тряхнул мешком для пущей выразительности, как будто так было непонятно.

Ну разумеется, болеутоляющие. Посмотрите на этикетки, там же написано — от болей, неужели они не заметили, когда выгребали таблетки из шкафчика с лекарствами?

— У нас есть четкие указания, мадам, — был ответ констебля.

Из этого заявления Валери поняла, что они должны забрать из дома все потенциальные наркотики, для чего бы те ни предназначались.

Она попросила их не трогать большую часть таблеток.

Пусть возьмут пробу из каждого флакона, а остальное не забирают. Они ведь могут пойти на это ради мисс Бруар. Иначе ей будет очень плохо.

Констебль нехотя согласился. Возвращаясь на кухню, где ее ждала работа, Валери буквально спиной чувствовала его взгляд и понимала, что теперь он будет ее подозревать. Именно поэтому она не хотела звонить из большого дома. Она прошла через парк в коттедж и, вместо того чтобы позвонить из кухни, поднялась в спальню, откуда могла наблюдать за полицейскими, хозяйничавшими в поместье. Она сидела на половине кровати Кевина, ближе к окну, и, видя, как полицейские разделились и пошли кто в сады, а кто в разные строения на территории поместья, вдыхала запах мужа, исходивший от рабочей рубашки, которую он бросил на подлокотник кресла.

«Сними трубку, — мысленно молила она. — Ну же, давай, сними трубку».

Он вышел из дома рано. Погода день ото дня все хуже, сказал он, надо починить рамы в коттедже у Мэри Бет, а то протекают. Местность там открытая, окна выходят прямо на бухту Портеле, так что, когда пойдут дожди, у нее будут большие проблемы. Через нижние окна вода будет течь прямо в гостиную, попортит ковры, заведется плесень, а Валери ведь знает, что у обеих дочек Мэри аллергия на сырость. С верхними окнами и того хуже — это как раз спальни ее девочек. Не может же он допустить, чтобы его племянницы спали в комнатах, где струйки дождя текут прямо по обоям. У него, как у зятя, есть свои обязанности, и грех ими пренебрегать.

И ушел заниматься окнами в доме невестки. Бедная, бедная Мэри Бет, до срока овдовевшая из-за порока сердца, который убил ее мужа, когда тот шел от такси к дверям отеля в Кувейте. Минуты не прошло, а с Кори все было кончено. Кев имел точно такой же порок сердца, как и его брат-близнец, о чем стало известно лишь после того, как Кори упал бездыханным на улице, посреди жары и беспощадного кувейтского солнца. Так Кев оказался обязанным жизнью покойному брату. Врожденный дефект в теле одного близнеца заставил предположить наличие точно такого же дефекта в теле второго. Кевину вставили в грудь волшебную штучку, которая спасла бы жизнь и Кори, если бы кто-нибудь знал про его заболевание.

Валери знала, что по этой причине ее муж ощущал себя вдвойне ответственным за вдову брата и его детей. Напоминая себе о том, что он просто исполняет свой долг, о котором не было бы и речи, будь его брат жив, она все же не удержалась, взглянула на будильник у изголовья кровати и спросила себя, сколько же времени может уйти на то, чтобы законопатить четыре или пять оконных рам.

Девочки, племянницы Кева, наверняка будут в школе, а Мэри будет ему благодарна. Ее благодарность в сочетании с горем могут превратиться в дурманящий коктейль.

Сделай так, чтобы я забыла, Кев. Помоги мне забыть.

Сигналы все шли и шли. Наклонив голову, Валери слушала гудки. Рукой она прикрыла глаза.

Она хорошо знала, как действует соблазн. Видела собственными глазами. Старая, как мир, история отношений между мужчиной и женщиной начинается с брошенных мимоходом взглядов и понимающего вида. Случайные касания, которые так легко объяснить, придают ей определенность: пальцы поглаживают друг друга, передавая тарелку, ладонь ложится на локоток, подчеркивая забавное замечание. Лицо заливает румянец, предвещающий голод в глазах. А после находятся причины для того, чтобы бродить вокруг, видеть предмет своего обожания, показывать ему себя и вызывать желание.

Она и сама не знала, как они дошли до этого. И что было бы дальше, если бы никто не сказал ни слова?

Она никогда не умела убедительно лгать. Когда ей задавали вопрос, она либо уходила от него, притворяясь, будто не поняла, либо отвечала правду. Актрисой она была никудышной и намеренно вводить человека в заблуждение, глядя ему при этом в глаза, просто не могла. Когда ее спрашивали: «А что тебе известно об этом, Вэл?» — ей приходилось либо спасаться бегством, либо говорить.

Она нисколько не сомневалась в том, что именно видела из окна кухни в то утро, когда умер Ги Бруар. Она была уверена в этом даже сейчас. Тогда у нее не возникло сомнений потому, что увиденное вполне совпадало с тем, как Ги Бруар жил. Он проходил мимо ее окна на заре, направляясь к бухте, где совершал свой ежеутренний ритуал купания, который был для него не столько физическим упражнением, сколько средством доказать самому себе и другим, что удаль и мужская сила еще не покинули его, хотя время и подтачивало их день за днем. А в тот день за ним по пятам кралась тень. Валери до сих пор была уверена в том, кто был его тенью тем утром, потому что видела, как он обхаживал ту американку. Он был с ней одновременно очаровательным и очарованным, как старосветский джентльмен и в то же время как современный повеса, — а она хорошо знала, до каких чувств и поступков может довести женщину такое обращение.