Рыцарь из ниоткуда. Книга II. Сборник (СИ) - Бушков Александр Александрович

Бади не подала виду, но насторожилась мгновенно — уж она-то с ее охотничьим опытом знала повадки зайцев лучше. К тому же, Сварог прекрасно помнил, что она рассказала о себе: оказалась единственным ребенком, наследников мужского пола не имелось, так что отец, как было принято в том мире, поневоле научил ее азам грамоты, военного искусства и, что важнее всего, управлению поместьем. Она задала несколько наводящих вопросов, сообразила, что дело нечисто, объездила три деревни из пяти, осмотрела в белиуме25K8 роскошное по деревенским меркам хозяйство управителя, под благовидным предлогом попросила у сердечного друга кипу хозяйственных документов — и к исходу второго дня окончательно поняла, что к чему.

Разоблачать с ухватками актрисы провинциального театра жулика-управителя она не стала — не та девочка. Оказавшись одна в отведенной ей комнате, достала из кармана таш и связалась с Латераной. Назавтра на вима-не-невидимке прилетели Канилла и Гаржак, приземлились в ближайшем лесочке, вывели из виманы лошадей и преспокойно приехали в замок. Барон (которому Бади уже приглянулась в качестве невестки) гостеприимно принял ее друзей — в сельской глуши не избалованный визитерами благородный народ вообще гостеприимен.

Наскоро отдав должное гостеприимству (довольно скудному по выше изложенным причинам), трое обаятельных молодых людей поехали на фазенду управителя. Большой гуманист Гаржак сгоряча предложил без затей вздернуть управителя на воротах, но тут же самокритично признал, что поторопился — следовало учинить вдумчивый допрос. На собственном дворе с трясущимся от страха прохвостом провели недолгую, но обстоятельную беседу в три ратагайских нагайки, не обращая внимания на причитания чад и домочадцев — все трое видели и не такое. После чего Гаржак, быстро отыскав в чулане добротную веревку, сноровисто изладил на перекладине ворот петлю, рявкнув рыдающей супружнице, чтобы живенько принесла мыла, чтобы обстояло по всем правилам.

Под этой петлей управителя и принялись вдумчиво допрашивать. Вскоре он, заливаясь слезами и соплями, в главном признался. После чего его на аркане отволокли в замок, и там он перед баронским семейством принес уже обширное покаяние. Барона и баронессу стали отпаивать сердечными каплями — а будущий математик, разъярившись не на шутку (он все же был не мягкотелый гуманитарий), выдал троице карт-бланш на любые действия (он и сам порывался в них участвовать, но Гаржак его быстро убедил остаться в замке, чтобы присматривать за беспомощно возлежавшими в креслах родителями и суетящимся лекарем — а на деле, чтобы не путался под ногами у специалистов).

Первым делом лихая троица быстренько раскулачила в пользу барона нажитое неправедными трудами хозяйство управителя, оставив ему, впрочем, одну-единствен-ную дойную коровушку — решили, что двое малолетних детишек прохвоста ни в чем не виноваты, и лишать их молока было бы слишком жестоко. Однако немаленькую кубышку управителя увезли в замок — она занимала три большущих глиняных корчаги, так что пришлось позаимствовать у соседа управителя телегу с лошадью. Времени хватало, солнце еще не поднялось к полудню, так что троица объехала все пять деревень, где собрала крестьянские сходы и ознакомила массы с положением дел, пообещав им много веселого, если будут и дальше спустя рукава кое-как ковырять барскую землицу. Пятерых старост и пятерых деревенских писарей сместили и тоже раскулачили — управитель рассказал о них много интересного, все получали свою долю за активное соучастие.

Поскольку, когда они закончили, уже смеркалось, дружеский визит к графу, новому владельцу моста и прилегающего куска земли на берегах речки отложили назавтра. Утром поехали, на сей раз прихватив с собой молодого барона как «полноправного представителя истца» — Гаржак знал законы назубок, чтобы не ломать голову, какие он снова нарушил на королевской службе. Легко догадаться, что ничего похожего на скучную процедуру судебного земельного спора не было. Для непринужденности беседы Гаржак враз запалил с четырех концов амбар графа с пшеничкой последнего урожая. Зажигательный порошок из арсенала «волчьих сотен» не подвел, заполыхало на совесть. Верхами примчались граф и полдюжины его головорезов из шайки, благолепия ради числившейся личной дружиной. И, словно в невидимую стену, уперлись в две больших золотых байзы, самых доподлинных — наказание за их подделку было таково, что отвращало и самых беззастенчивых аферистов. Как полагается, «право меча и веревки, огня и воды». Совершенно законным образом Канилла с Гар-жаком могли лишить голов, перевешать и перетопить все население провинции, от самого благородного до последнего бродяги, а провинцию выжечь дотла. Жуткие были байзы и выдавались исключительно редко, но Сварог решил, что его особо доверенным людям такие пригодятся и злоупотреблять они не будут.

В отличие от барона с баронессой, деревенских анахоретов, граф часто бывал в Латеране, хоть и не принят при дворе. Так что с ходу понял, с чем столкнулся. И обрел невероятно блаженный вид. Его бандюги проворно разбежались, как и столпившиеся было у пожарища селяне, а графа Гаржак сдернул с седла и принялся допрашивать с помощью таких культурных методов, как плетка и зуботычины, а так же обещание вздернуть на ближайшем суку. Не прошло и квадранса, как граф признался, что «старинные документы» заказывал в Тамира-те, городке, печально известном умельцами проделать что угодно, а судейским сунул взятку. После чего был отпущен на все восемь сторон света с дружеским напутствием в виде двух могучих пинков, Гаржака и молодого барона. На фоне всех этих событий визит четырех молодых людей в суд прошел удивительно мирно. Стучавшие по углам зубами судейские в два счета аннулировали принятое в пользу графа решение и восстановили справедливость, а к вечеру граф самолично доставил в замок барона собранную за три года мостовую пошлину, трясясь от страха и уверяя, что тут все денежки до грошика.

И вовсе уж мирной стала поездка в гости к ростовщику — к нему имелось меньше всего претензий, сей субъект с своим ненавидимым многими ремеслом занимался, держа должным образом оформленный патент, и процент брал не выше предусмотренного законом. Он всего-навсего добровольно и с песней добросовестно сожрал баронские векселя и закладные, причем лихая троица была настолько гуманна, что позволила мелко накрошить бумаги в чашку густого мясного бульона и даже сопроводить необычную трапезу бутылкой вина — но не затягивать.

Естественно! Жалоб в инстанции не последовало ни от графа, ни от судейских, ни от ростовщика. Уже позже, в Латеране, Канилла подыскала подходящего арендатора для залежей свинца — тот заплатил неплохие деньги и уже приступил к строительству шахты. Барон с баронессой, убедившись, что пролившаяся на них благодать не приснилась, на Бади едва ли не молились и отчаянно жаждали поскорее увидеть ее невесткой (сама же Бади призналась Сварогу: ей с сердечным другом хорошо, но все же не настолько, чтобы начинать всерьез думать о замужестве).

Кончился танец — и к Сварогу направилась Канилла с виолоном наперевес — его персональным, щедро украшенным золотыми цветами болотного горицвета, черно-лаковым. Такая уж традиция незаметно сложилась: после третьего танца Сварог услаждал слух присутствовавших музыкой и пением (продолжительность концерта зависела от его настроения). Сейчас настроения не было ни малейшего, но не следовало нарушать беззаботное веселье и показывать озабоченность. А потому он как ни в чем не бывало браво ударил по струнам:

— Я разглядываю камень в испуге:

между датами — черта,

как след от пули!

След от пули!

След

багряного цвета...

Значит, все-таки была

пуля эта!

Значит, все-таки смогла

долго мчаться!..

Именно мрачноватая «Баллада о надгробном камне» как нельзя лучше подходила к его настроению. Вернув виолон Канилле, он показал понятным всем жестом, что на сегодня с него хватит — и публика, состоявшая отнюдь не из придворных льстецов, не настаивала. Кто-то весело воскликнул: