Счастливчики - Хулио Кортасар

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

— Пять минут четвертого, — сказал Лопес.

Бармен ушел спать в полночь. Мэтр за стойкой позевывал, но оставался верен слову. Медрано, сглатывая горечь от табака и скверной ночи, поднялся, чтобы еще раз заглянуть к Клаудии.

Лопес, сидя один в глубине бара, решал вопрос: отправился ли Рауль спать. Странно, что Рауль ушел с сегодняшнего вечера. Он видел его немного спустя после того, как унесли Хорхе в каюту: в коридоре правого борта, прислонясь к переборке, он курил, лицо у него было бледное и усталое; однако он волновался вместе со всеми, когда пришел врач, и принимал участие в разговоре, пока Паула не вышла из каюты Клаудии, и тогда они оба, о чем-то коротко поговорив, ушли. Картины беспорядочно мешались, и Лопес восстанавливал их в памяти, прихлебывая коньяк или кофе. Рауль у переборки, курит; Паула выходит из каюты, на ее лице выражение (но можно ли понять, что выражает лицо Паулы и что при этом думает сама Паула?); они смотрят друг на друга так, словно встреча эта для них неожиданна — Паула удивлена, а Рауль почти раздражен, — и оба направляются к центральному переходу. Именно тогда Лопес спустился вниз и больше часа находился на носовой палубе, смотрел на капитанский мостик, где никого не было видно, курил и от гнева и унижения пропадал в праздном и почти приятном бреду, где снова и снова возникала Паула и проносилась мимо, и каждый раз он протягивал руку, чтобы ударить ее, и тут же опускал, и желал ее, желал до беспамятства, и знал, что не сможет сегодня ночью уйти к себе в каюту, что нужно оставаться тут и караулить, и напиться до безобразия или разговаривать, и забыть, что еще раз она отказалась пойти с ним и теперь спит рядом с Раулем, или слушает, как он рассказывает ей о том, что было на вечере, и тут Паула снова проносилась мимо него, как на карусели, обнаженная Паула, совсем близко, можно коснуться рукой, Паула в красной блузке, при каждом повороте круга — разная. Вот она в бикини или в пижаме, которой он не знал. И снова Паула обнаженная, лежа ничком, спиной к звездам, Паула, напевающая «Un jour tu verras», Паула, ласково говорящая ему «нет», просто чуть качнула головой раз и другой: нет, нет. Вот тогда Лопес и пошел в бар напиваться и уже два часа бодрствует вместе с Медрано.

— Еще коньяк, пожалуйста.

Метрдотель снял с полки бутылку «Курвуазье».

— Налейте и себе тоже, — добавил Лопес. Он ничего мужик, этот мэтр, в нем меньше злосчастной кормы, чем в остальных глицидах. — И еще один — идет мой товарищ.

Медрано с порога жестом показал, что пить не будет.

— Надо еще раз вызвать врача, — сказал он. — У мальчика температура почти сорок.

Метрдотель подошел к телефону и набрал номер.

— Все-таки выпейте немного, — сказал Лопес. — Холодновато стало.

— Нет, дружище, спасибо.

Метрдотель обернулся к ним, лицо его было озабочено.

— Он спрашивает, была ли рвота или судороги.

— Нет. Скажите, чтобы он пришел сию же минуту.

Метрдотель что-то сказал, выслушал, снова сказал. Раздосадованный, повесил трубку.

— Он не сможет прийти скоро. Сказал, что надо удвоить дозу лекарства из тюбика и через час снова измерить температуру.

Медрано подбежал к телефону. Он знал, что номер пять-шесть. Набрал номер, в то время как Лопес, облокотясь на стойку, сверлил глазами мэтра. Еще раз набрал.

— Очень сожалею, сеньор, — сказал мэтр. — Обычное дело: они не любят, чтобы их беспокоили в это время. Занято, так ведь?

Медрано, не отвечая, переглянулся с Лопесом. Они вышли вместе, и каждый пошел к себе. Заряжая револьвер и набивая карманы патронами, Лопес случайно глянул в зеркало и показался себе жалким и смешным. Но все равно лучше, чем мучаться бессонницей. Подумав, надел темную куртку и сунул в карман еще одну пачку сигарет. Медрано ждал его в коридоре, штормовка придавала ему спортивный вид. Рядом стоял сонный, со всклокоченными волосами Атилио Пресутти и удивленно хлопал глазами.

— Я рассказал все нашему другу, чем больше нас будет, тем больше у нас шансов добраться до радиорубки, — сказал Медрано. — Сходите за Раулем, и пусть захватит кольт.

— Надо же, а я оставил ружье дома, — сокрушался Мохнатый. — Знал бы, с собою взял.

— Постойте здесь, подождите, — сказал Медрано. — Я сейчас вернусь.

Он вошел в каюту Клаудии. Хорхе дышал тяжело, вокруг рта легла синеватая тень. Говорить было не о чем, они приготовили лекарство и заставили его проглотить. Хорхе вдруг, словно только что узнал мать, обхватил ее руками, захлебнувшись в плаче и кашле. У него болело в груди, болели ноги, во рту было странное ощущение.

— Все пройдет, все скоро пройдет, маленький львенок, — сказал Медрано. Опустившись на колени возле кровати, он гладил Хорхе по голове, тот отпустил Клаудиу и, застонав и что-то бормоча, снова вытянулся на постели.

— Болит, че, — сказал он Медрано. — Ты не можешь дать мне лекарство, которое сразу вылечит?

— Ты его только что принял, милый. А сейчас вот что: ты заснешь, во сне увидишь осьминожку или кого больше захочется, а часиков в девять проснешься и будешь чувствовать себя уже лучше, а я приду и буду рассказывать тебе разные истории.

Хорхе закрыл глаза, немного успокоился. Только тогда Медрано почувствовал, что его правая рука сжимает руку Клаудии. Не выпуская ее руки, он замер, глядя на Хорхе и чувствуя, как тот успокаивается от этого. Когда Хорхе стал дышать спокойно, Медрано осторожно поднялся. Дошел с Клаудией до двери.

— Я должен уйти ненадолго. А потом вернусь и буду с вами столько, сколько надо.

— Останьтесь сейчас, — попросила Клаудиа.

— Не могу. Все это нелепо, но меня ждет Лопес. Не беспокойтесь, я очень скоро вернусь.

Клаудиа вздохнула и вдруг приникла к нему. Ее голова, очень теплая, прижалась к его плечу.

— Не наделайте глупостей, Габриэль. Только не наделайте глупостей.

— Не наделаем, дорогая, — сказал Медрано совсем тихо. — Обещаю.

Он поцеловал ее в волосы, едва прикоснувшись. Его рука начертила что-то на ее мокрой щеке.

— Я очень скоро вернусь, — повторил он, медленно отстраняя ее от себя. Открыл дверь и вышел. Коридор увиделся ему как сквозь пелену, потом он разглядел Атилио, стоявшего на страже. Почему-то он посмотрел на часы. Было двадцать минут четвертого, шел третий день плавания.

За Раулем шла Паула, кутаясь в красный халат. Рауль с Лопесом шли быстро, словно желая оторваться от нее, но это было непросто.

— Что вы затеяли? — спросила она, глядя на Медрано.

— Хотим притащить врача за уши и дать телеграмму в Буэнос-Айрес, — ответил Медрано немного раздраженно. — Почему бы вам не пойти спать, Паула?

— Спать, спать, и эти оба твердят то же самое. Не хочу я спать, хочу помочь в меру сил.

— В таком случае подите посидите с Клаудией.

Но Пауле не хотелось сидеть с Клаудией. Она повернулась к Раулю и смотрела на него в упор. Лопес отошел в сторону, не желая вмешиваться. С него было довольно и того, что, постучав к ним каюту и услыхав разрешение Рауля «войдите», он застал их в разгар спора, о накале которого можно было судить по количеству стаканов и выкуренных сигарет. Рауль сразу же согласился присоединиться к ним, а Паула, похоже, рассердилась на Лопеса за то, что он его уводит, потому что оба они уходили, а она оставалась одна, с женщинами и стариками. В конце концов она раздраженно спросила, какую новую глупость они надумали, но Лопес только пожал плечами и стоял-ждал, пока Рауль наденет пуловер и спрячет в карман пистолет. Рауль проделывал все это с отсутствующим видом, словно это был не он, а его изображение в зеркале. Однако на лице у него снова появилась шутливая решительность, как будто он без колебаний шел на риск в какой-то игре, которая, в сущности, его мало трогала.

Дверь каюты резко распахнулась: на пороге стоял сеньор Трехо в сером плаще, из-под которого нелепо выглядывала голубая пижама.

— Я спал, но услыхал голоса и подумал, может, мальчику все еще плохо, — сказал сеньор Трехо.

— У него сильный жар, и мы идем за врачом, — сказал Лопес.

— За врачом? Удивляюсь, почему он не пришел сам.

— Я тоже удивляюсь, однако приходится за ним идти.

— Надеюсь, — сказал сеньор Трехо, опуская глаза, — не появилось новых симптомов, которые бы…

— Не появилось, но времени терять нельзя. Пошли?

— Пошли, — сказал Мохнатый, который накалялся все больше, по мере того как до него доходило, что врач отказался прийти.

Сеньор Трехо собирался что-то сказать, но они уже пошли своим путем. Однако шли недолго, потому что отворилась дверь каюты номер девять и показался дон Гало, закутанный в накидку, а с ним — шофер. Дон Гало взглядом оценил обстановку и предостерегающе поднял руку. Он советовал дорогим друзьям не терять спокойствия в этот предрассветный час. Он понял из обрывков разговоров, что произошло, и стоял на том, что на данный момент вполне достаточно врачебных предписаний, иначе бы доктор явился самолично осмотреть ребенка, не говоря уже о том, что…