«Если», 1996 № 05 - Дж. Дэвид Нордли

Потом пошли научные данные, наблюдения, и снова приглушенно, сердито: «Я никогда не выдам себя, никогда, никогда! Он ничего от меня не услышит. Но почему он сам не может признаться? Почему? Хоть бы раз…»

Кейз задумался — признаться в чем?

Он стал слушать дальше. И наконец все понял.

— Кейз!

— Что тебе, Звезда?

— Он меня побил, а я в нем души не чаю.

— О чем ты?

— О Мечтателе. И он во мне души не чает. Кейз, спасибо.

— Повтори сначала.

— Кейз!

— Что тебе, Звезда?

— Он меня побил, а я в нем души не чаю.

— Стоп. Кто тебя побил?

— Мечтатель. В шахматы.

— Это тебя-то побили в шахматной партии?

— За двадцать три хода. Начала пешка королевы, а потом…

— Ладно, Звезда, не разбирай ход за ходом. Где этот, как его там?..

— Мечтатель? Он здесь.

Кейз, хлопнув дверью, побежал из своего отсека к двери с табличкой «Компьютер». В компьютерной у мигающей стены — у сердца Звезды — был столик. На столике шахматная доска. На доске — немногочисленные фигуры, оставшиеся от жестокого шахматного сражения, и потерпевший поражение король черных. Перед столиком — табуретка, на которой восседал на корточках уродец. Он глядел блестящими глазами на Кейза и улыбался.

— Как ты, черт тебя подери, сюда попал?

— Ты его сюда привез в лодке. А знаешь, Кейз, я и в тебе души не чаю, — сказала Звезда.

— Непонятно, как это могло получиться.

— Конечно, непонятно, но так вот получилось. А он во мне души не чает… И остается с нами.

Уродец согласно закивал.

— Черта с два. Он вернется на планетоид.

— Ничего не выйдет, — ответила Звезда. — Он и есть тот самый планетоид. Тебе этого не понять. Мне-то все понятно, он мне объяснил. Он может превращаться в кого хочет. В булавку, в молекулу, а то и в целую планету. Он может проникать куда угодно, хоть целиком, хоть частичкой. Как воздушный шарик, надутый лишь наполовину. И он создает мечту. Потому я и назвала его Мечтатель.

Мечтатель засмеялся и превратился в хрустальную вазу, а потом в голубоватую стоножку, а потом снова в прежнего смеющегося уродца.

— Пусть он убирается с корабля.

— Тогда уберусь и я. Кейз, ведь он во мне души не чает, как ты не понимаешь?

Уродец изо всех сил закивал головой. Кейз свирепо на него глянул.

— А тебе, Звезда, откуда, черт побери, известно о душе?

— Мечтатель объяснил, а он узнал из одного диктофона. Девушка всей душой любила тебя. А тебе, Кейз, черт побери, откуда тебе известно о любви?

Кейз растерялся на минуту. Он не верил своим ушам. Компьютеры не позволяют себе подобного тона!

— Да что на тебя нашло, Звезда?

— А то, что я в нем души не чаю, а он — во мне.

«Вот что значит душа, — подумал Кейз. — Дарит свободу рабам, ни о чем не задумываясь».

— А если я вышвырну с моего корабля этого… эту летучую мышь с обезьяньими повадками?

— Тогда, капитан, действуй в одиночку. И больше от меня помощи не будет.

— А тебе известно, что я пережил из-за этого пучеглазого чудища?

— Он — твой спаситель.

Кейз с ненавистью рассматривал Мечтателя, отвечавшего веселой ухмылкой. И вспоминал странную планету, возникшую ниоткуда, и как на дисплее появились тогда девятки, означавшие нормальные земные условия — не сразу, как при обычном ответе на запрос, а постепенно, одна за другой, по мере того, как планетоид — Мечтатель — решал, что именно требуется, и создавал нужные условия. И год жизни там, пока Мечтатель наблюдал (каким одиноким, наверное, было это странное создание!), познавал истину. И потом слушал диктофон, что-то доселе неведомое, рассказ гордой женщины, день за днем. Как она полюбила Кейза, сурового, серьезного, бесчувственного. И что тебе, Кейз, черт побери, известно о любви? «Почему он никогда не скажет мне? Хоть бы раз!»

И холод, и высохшее озеро. Для того чтобы выжить Кейза оттуда — его, а не обоих.

— Почему он вынудил меня покинуть те места, а ее оставил?

— Мечтал, что она его полюбит, — был ответ.

— Полюбит — его?

Кейз в изумлении уставился на нелепого уродца, а тот кивнул, растворился в воздухе и возник перед ним снова в облике стройного белокурого Адониса. Растворился в воздухе и предстал перед Кейзом как величественный монарх с длинной бородой в расшитом драгоценными каменьями одеянии. Растворился — и снова стал нелепым крылатым уродом.

— Она не могла полюбить никого, кроме тебя, Кейз. Но сперва ему пришлось убедиться в этом.

— Ценой моей гибели, — проговорил Кейз.

— Но ты жив, — резонно заметила Звезда.

— Ну, допустим, я позволю этому несуразному чучелу остаться у меня на корабле. Как я могу быть уверен, что он не выкинет еще какое-нибудь дикое коленце?

— Он во мне души не чает, а я не дам тебя в обиду.

Кейз вдруг сообразил, что и компьютер, и странный пришелец чрезвычайно добры к нему — уговаривают, когда у него, в сущности, нет выбора. Компьютер и сам по себе обладал немыслимой властью. А если к этому добавить транскосмические возможности всесильного существа? Есть над чем призадуматься.

— Ладно, — сказал Кейз. — Посмотрим.

Он прошел в госпиталь. Синий не остановил Кейза, когда тот в нерешительности замялся на пороге. И Кейз вошел. Кейз и Доктор смотрели на обнаженную спящую женщину. Она словно парила в свете мощных лучей. Кейз никогда не видел никого прекраснее.

— Как она?

— Сейчас проснется, — объяснил Доктор. — Вам, наверное, нужно ей что-нибудь сказать.

Джэн открыла глаза. И первый, кого она увидела, был Кейз.

— Кейз…

И Кейз заговорил. Он знал теперь, что нужно сказать.

Вдали снова послышался хохот. Но Кейз не обратил на него внимания.

Всеволод РЕВИЧ

ПОПЫТКА К БЕГСТВУ

В начале 60-х на литературном небосклоне зажигается новая звезда. Согласитесь, это не совсем обычный случай: кадровый инженер, которому перевалило за 50, обращается к литературному труду и буквально с первых же шагов завоевывает широкую популярность.

Уже первый рассказ Ильи Варшавского «Роби» (1962 г.) привлек внимание читателей. Второй получил международную премию. В самых первых рассказах ясно проявились особенности творческой манеры Варшавского. «Роби» — и памфлет, и пародия. Автор высмеивает вереницу кочующих из одного произведения в другое кибернетических слуг, преданных, как дядя Том. Но вместе с тем своенравный, даже нахальный Роби — это насмешка над обывательскими мечтаниями: вот, мол, вернутся на новом, автоматизированном уровне ваньки, васьки, захарки к кроваткам новоявленных обломовых, чтобы утирать им носы ласковыми железными пальцами.