Магиум советикум. Магия социализма (сборник) - Валерия Калужская

– Они его долго убивали, деточка. Сначала допросы, потом пытки. Душу клещами тянули, ни одной живой искорки не хотели оставить. А потом – двадцать пять лет лагерей дали. А это такое место, деточка, где самый яркий огонь и самая светлая надежда гаснет. Сапогами их затаптывают, в грязи топят, прикладами забивают. Дедушка твой только год и выдержал. Совсем сгорел, – в глазах бабушки блестели слезы.

– А ты?

– И я, – бабушка передернула плечами. Видно, про себя она рассказывать не хотела. – Только я вовремя прятаться научилась. Вот теперь и тебя научу, – она невесело усмехнулась.

Про мальчика надо было доложить сразу, но Ким колебался. Он и сам не мог понять, почему. В последнее время он часто размышлял – отчего всё получилось не так. А ведь какая была замечательная идея – электрификация всей страны. Соберем всех в одну сеть, пусть сильные делятся со слабыми и указывают им верный путь. И тогда из каждой искры возгорится пламя, вспыхнет яркий свет и настанет всеобщее счастье. Почему не вышло? Почему те, кому была дана обязанность и право вести вперед и распределять по справедливости огонь и свет, постепенно сами разучились отдавать, а стали только брать? Брать не для других, а для себя. Почему все яркие и сильные, даже присоединившиеся по своей воле, всегда тускнели со временем? А если не тускнели, то пытались вырваться из системы, будто та становилась им тюрьмой? С теми же, кого присоединяли насильно, уговорами или угрозами, происходило то же самое, только быстрее.

Из первых подопечных Кима уже не осталось никого. Все потемнели, кто-то перегорел, кто-то умер. Один сорвался, и про его дальнейшую судьбу Ким даже не стал узнавать. Лучше надеяться, что ему удалось сбежать, чем знать, что он закончил свою жизнь в подвалах генерал-майора Черноты, ведавшего теперь целым управлением.

Втайне от всех Ким провел собственное расследование, собрал информацию по другим кураторам. Картина получалась похожая. С каждым годом всё меньше находилось талантливых новичков. А таких ярких, верных и преданных делу коммунистической партии, как в самые первые годы, – не было вовсе. А тех, из первого поколения, почти не осталось. Сорвались, уничтожены, раздавлены своими же. Такими, как Чернота – редкими выжившими динозаврами, которые сохранили и преумножили силу и власть.

«А почему я-то остался?» – подумал он. Ответ был очевидным. Потому что верно то, что всегда говорил ему наставник. Ким Владимирович Майский – бездарь. Не огонь в нем горит, а только тлеет слабая искорка. Из жалости открыли ему тайное знание, доверили ответственную работу. Из милости терпели столько лет, не упрекая в слабости. Потому только упорным трудом и бесконечной преданностью может он хоть немного отблагодарить за доверие и высокую честь…

Чернота позвонил ему сам.

– У тебя, слышал, хорошие новости? – спросил он первым делом, не потрудившись поздороваться.

В голосе звучала насмешка. Похоже, Чернота был взбешен. Елена Дмитриевна доложила, расстаралась – понял Ким. Ах, стерва. Отомстила.

– Пока нечем похвастаться, – Ким запнулся, – товарищ генерал-майор.

– Неужто? – удивился Чернота.

И Ким задохнулся от резкого рывка поводка, в один миг перебившего дыхание и сердцебиение. Чернота напоминал, кто тут главный. Несколько минут Ким, ничего не соображая, сипло и судорожно дышал в трубку. Воздуха не хватало. Генерал-майор слушал и, возможно, улыбался. Ким не раз видел у того улыбку в подобных обстоятельствах.

– Это… не он, – просипел Ким, когда поводок немного ослаб. – Я проверил. Я… хотел сам найти, кто, и потом…

– Ну, ищи, – разрешил Чернота. – Я тебе ищеек дам. Координируй. И поторопись. Сам знаешь, время дорого. Ты чего так дышишь там? Нездоров? – усмехнулся он.

– Не… не очень.

– Ну, береги себя, – посоветовал с насмешкой Чернота и отключился.

Бабушка Ольга жила в далекой деревне. Сперва долго ехали на поезде. Потом – на тряском кургузом автобусе. Чем дальше, тем Алёнке становилось хуже – дышать было тяжело, мутило, перед глазами плыло. Мама поглядывала на нее с беспокойством, но Алёнка отмахивалась: «Нормально, устала просто». Потому что если всё сказать маме – скорее всего, они вернутся. А почему-то Алёнка возвращаться не хотела.

Бабушку она в первый раз толком и не разглядела – так всё расплывалось перед глазами. Только услышала встревоженный и сердитый голос:

– Что с ребенком-то сделали? Почему ты ее так поздно привезла, Аня?

Теплая ладонь опустилась Алёнке на затылок, и девочке сразу стало легче. Она тяжело перевела дыхание.

– Аленька, почему ты молчала, что тебе плохо? – наклонилась к ней мама.

– А ты сама-то не видела, что ли? – укорила ее бабушка. – Красное у нее с шеи сними.

– Это пионерский галстук, – сказала Алёнка.

– И зачем ты его, деточка, надела?

– Вожатая велела носить. Говорит – береги его, помогает помнить и соблюдать…

– Им-то, понятно, еще как помогает. Еще какие-нибудь символы и знаки есть?

– Значок вот есть.

– Давай тоже сюда. Приберу, потом в проточной воде вместе с тобой промоем, и можешь носить, если надо. Обряд-то на крови проводили?

– Да, – Алёнка кивнула. – Палец надо было уколоть, потом клятву читали.

– Ишь ты, – бабушка покачала головой. – Крепко вас повязали. В наше-то время без этого обходились.

– Я не знала, – растерянно пробормотала мама. – Аленька, правда это?

– Не знала она, – фыркнула бабушка. – Сама-то как с этим живешь? Вон, у тебя-то тоже поводок крепкий, с первого разу не снимешь.

– И не надо, – торопливо и почему-то зло сказала мама. – Я не за этим приехала. Мне нормально. А почему Алёнке так плохо? Ведь у других детей всё хорошо?

– Ничего у них хорошего нет, Анюта. Как и у тебя. Просто покуда не сопротивляешься, он тебя и не душит. С поводками оно всегда так. Не рвись с него, не лезь куда не надо – и как будто его нет. Обожди еще пару месяцев – и с Алёнкой твоей так же будет. Или не будет – если он ее раньше задушит. А скорее всего, они ее успеют забрать, если заметят.

– Куда забрать? – испугалась мама.

– А то сама не знаешь. Когда привык-то у костров на чужих костях греться, то уж не остановиться. И самому не согреться. Вот они и ищут тех, кто поярче гореть сможет.

В школе он никого не нашел. Ким прошелся по всем этажам, заглядывая в классы. Завуч и пионервожатая его сопровождали, щебеча на два голоса о замечательно организованной общественной пионерской и комсомольской работе. Ким сперва хотел устроить им разнос за прохлопанную заглушку и сорванный поводок – потому что в первую очередь это была их забота, недаром пионервожатых специально на такие случаи тренировали. Но потом вспомнил, как его душил Чернота, – и ему стало противно. Потому что получалось, что он, как бы в отместку, собирался сделать то же самое. Передать рывок поводка вниз по цепочке. Ему представилось это движение – будто колыхание гигантской паутины, в середине которой сидит омерзительный черный паук, выслушивая жадными щупальцами дрожание нитей, где бьется неосторожная жертва. Паук был, разумеется, похож на Черноту.