Архивы Дрездена: Ведьмин час - Джим Батчер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чертов призварит.
Оставалось лишь надеяться, что попадание эктоплазмы в кровоток не повлечет за собой негативных последствий – поскольку, каким бы смертельным ни был тот яд, теперь он определенно превратился в эктоплазму.
Словно выброшенная на берег рыба, я шлепнулся на пол, заляпанный сверхъестественной слизью и оттого скользкий, как горка в аквапарке, и отчаянно барахтался, пока меня не развернуло лицом к Ларе.
Она по-прежнему стояла спиной к эйнхерию. Во время схватки автомат упал на пол, и теперь охранник душил Лару обеими руками. Ее лицо побагровело, а губы приобрели уродливый сероватый оттенок. Я не понимал, почему она не сопротивляется, пока не увидел, где находятся ее руки – за спиной, у поясницы.
Лара не собиралась вырываться. Она готовилась нанести решающий удар – дергалась, извивалась, а несчастный тупица сдавливал ей горло и думал, что уже победил…
…Пока не расстегнулись его форменные брюки. Лара торжествующе осклабилась и прижалась к эйнхерию, и тот изумленно вздохнул, широко раскрыл глаза и уставился в пустоту расфокусированным взглядом.
Схватка закончилась. Лицо полузадушенной Лары расплылось в довольной улыбке. Она провела ладонями по предплечьям эйнхерия и нежно потянула его пальцы. Он тут же отпустил ее горло, и его руки скользнули Ларе на плечи, а затем на грудь. Она кашлянула, глухо замурлыкала по-кошачьи, и ее бедра задвигались в плавном ритме.
Эйнхерий зашатался и, чтобы не упасть, оперся на стол, но Лара не отпускала его, легко и грациозно компенсируя неловкость его движений, и выглядела при этом как нечто среднее между партнершей по танцу, любовницей и голодной паучихой, что готовится к скорому пиршеству, опутывая свою жертву паутиной.
Она с ухмылкой оглянулась на эйнхерия и снова посмотрела на меня. Глаза у нее были как жидкое серебро, ни дать ни взять два зеркальца. Темно-красные отметины на горле, обещавшие превратиться в синяки, поблекли у меня на глазах, а охранник задышал еще тяжелее и отчаяннее.
– Что это было? – осведомилась Лара так тихо и сипло, будто последние десять лет только и делала, что пила виски. – Гигантские пауки? Черт побери, Дрезден!
Следующую секунду я только и делал, что смотрел на нее. Даже теперь, с несколько иной аурой, Лара являла собой одно из самых ужасающе эротичных зрелищ, что я когда-либо видел. Ее очарование притягивало меня, взывая к человеческим гормонам, – не говоря уже о том, что Зимняя мантия совсем спятила от похоти и ей страшно хотелось бросить вызов эйнхерию, забить его до смерти и овладеть Ларой по праву завоевания.
Но это был не я, а всего лишь мантия и плоть, снедаемые своими желаниями. На самом деле я не такой, думал я и боролся с эмоциями, пытаясь очистить разум и собрать волю в кулак, пока не вспомнил, зачем я здесь.
Томас.
Надо спасти брата.
Мои носки, пропитавшиеся слизью, были невероятно скользкими, но я все же сумел подняться и побрел вперед, хлюпая эктоплазмой, а по пути, стараясь не смотреть на Лару, выразительно прошипел:
– Не убивай его. Если убьешь, считай, что мы зря старались.
– А ты не задерживайся, – парировала она гортанно, чувственно, со стонущим призвуком в каждом слове. Зрачки ее стали крошечными, словно бусинки. Глаза почти целиком побелели и перестали походить на человеческие. Точно такие же глаза я видел у демона Голода – много лет назад, когда обследовал брата чародейским Зрением. – Он сильнее, чем кажется. Я серьезно ранена. Еще не исцелилась.
Эйнхерий оставался на прежнем месте: взгляд пустой, на лице печать невыразимых мучений, движения в такт с движениями Лары. По сравнению с этим мускулистым великаном она казалась совсем крошечной, но в тот момент у великана не было ни единого шанса на спасение. Этот мужчина веками совершенствовался в своей профессии, но оказался бессилен перед способностями Лары. И в этом не было ни капли достоинства.
Неужто во время соития все мы выглядим так по-дурацки нелепо?
Угу. Наверное. Даже если в нем не участвует суккуб.
Глядя на вампиршу и ее жертву, я попытался вспомнить, когда именно перестал сражаться против чудовищ и стал действовать с ними заодно.
Но потом отбросил эти мысли, схватил охапку полотенец и отправился на поиски брата.
Глава 27
В конце коридора я обнаружил в полу тяжелый люк.
И замер.
Мое сердце забилось быстрее.
Этот люк не соответствовал внутренней отделке замка. Камни вокруг него лежали как-то неровно. Он был старый, сделанный из тяжелого дерева.
И еще опаленный.
Потому что этот люк принадлежал мне.
Мой люк из моей старой квартиры, люк, что в прошлом вел в подвал, в мою лабораторию. На нем сохранилось кольцо, за которое я тянул, чтобы поднять этот люк. Но появилась задвижка, которой раньше не было.
Стряхнув с себя оцепенение, дрожащей рукой я отодвинул засов и потянул за кольцо. Люк поднялся с легкостью – в точности так же, как всегда; он, черт побери, даже скрипнул там, где должен был скрипнуть. В груди у меня защемило, в глазах защипало…
Адские погремушки, как же хотелось почувствовать, что я снова дома!
Но вместо этого я стоял в доме Джонни Марконе.
В глубине души что-то шевельнулось. Нет, не гнев. Это чувство было не таким эфемерным и преходящим, как гнев. И вызвала его не эмоциональная боль, а нечто иное, древнее, даже первобытное, как бывает, когда у тебя отбирают нечто принадлежащее тебе.
Так нельзя. Но до этого никому нет дела. Никто и палец о палец не ударит, чтобы все исправить.
Разве что я сам.
Внутри меня что-то щелкнуло и встало на место.
С тех самых пор, как вампиры Красной Коллегии похитили Мэгги, меня швыряло из одной беды в другую, и я только и делал, что пытался выжить. Вся эта ситуация – еще одна буря энтропии, из которой мне надо как-то выбраться. Не исключено, что я погибну. Снова. С формальной точки зрения.
Но теперь все изменилось. Я вошел в жизнь Мэгги. Возможно, однажды дочь попросит отвести ее к алтарю.
Может, пришло время положить конец этим бедам.
Может, пора взяться за дело по-серьезному.
Брат лежал в позе эмбриона, обнаженный и поразительно худой, словно за последние сутки потерял фунтов сорок. Выглядел он лучше, но в то же время хуже. На теле не осталось ни крови, ни синяков, и, хотя вывернутые
