Конан из Киммерии - Роберт Говард

Они были вдвоем в шатре из тонкого шелка, освещаемом восточными светильниками. Пол был застлан трофейными коврами, шкурами зверей и бархатными подушками.

Извне в шатер доносился низкий шум большого военного лагеря. Время от времени ветер пустыни заставлял трепетать вершины пальмовых деревьев.

— Судьба переменчива! — воскликнул Гарет и, слегка распустив кушак, потянулся к сосуду с вином,— Некогда был я мунганским вожаком, ныне предводительствую людьми пустыни. Семь месяцев назад ты висел на кресте в двух полетах стрелы от стен Хаурана, а сейчас — доверенный человек самого удачливого грабителя между туранскими укреплениями и пастбищами Запада. Ты должен благодарить меня!

— За то, что пригодился тебе? — рассмеялся Конан и поднял кубок,— Если ты позволяешь человеку подняться вверх, так уж, наверное, не без выгоды. А я добивался всего в жизни своей силой, потом и кровью,— Он поглядел на свои изуродованные ладони. Да и многих шрамов на теле еще не было семь месяцев назад.

— Верно, ты дерешься, как целое полчище демонов,— согласился Гарет.— Но ты же не думаешь, что это из-за твоих доблестей в орду приходят все новые и новые люди. Племенам номадов всегда недоставало удачливого вождя. Наверное, поэтому они предпочитают доверять чужеземцам, а не соплеменникам. Отныне для нас нет невозможного. Сейчас под моей рукой одиннадцать тысяч воинов. Через год их будет втрое больше. До сих пор мы грабили только пограничные города Турана. С тридцатью тысячами мы оставим набеги, развяжем настоящую войну, покорим королевство, и я взойду на его престол. Ты еще увидишь меня владыкой земли Шем. Если будешь послушен, останешься моей правой рукой — министром, канцлером, вице-королем. Сейчас нужно ударить на восток, взять туранскую крепость Везек — там собирают пошлину с караванов и можно неплохо поживиться.

Конан отрицательно покачал головой:

— Я так не думаю.

— Что значит — ты так не думаешь? Я возглавляю войско, мне и думать!

— Для моих целей воинов хватит уже сейчас,— ответил киммериец.— Неоплаченный долг тяготит меня.

— Ах вот как.— Гарет глянул исподлобья и отхлебнул вина. — Ты все никак не можешь забыть этот крест? Похвально, но с этим придется обождать.

— Когда-то ты обещал мне помочь взять Хауран,— сказал Конан.

— Верно, да ведь это когда было? Я в ту пору и не предполагал, что соберется такая армия. Кроме того, я собирался пограбить город, а не захватывать его. Я не хочу ослаблять свое войско, а Хауран — крепкий орешек. Вот через год, тогда...

— Через неделю,— оборвал его Конан, и твердость этих слов заставила мунгана изменить тон.

— Послушай, дружище, если бы я даже решился погубить своих парней, ты что думаешь — неужели наши волки сумеют осадить и взять неприступный Хауран?

— Не будет ни осады, ни приступа. Я знаю, как выманить Констанция за стены.

— Ну и что? — в гневе воскликнул Гарет.— Пока мы будем осыпать друг друга стрелами, не их, а нашей коннице придется туго. Их отряды пройдут через нас, как нож сквозь масло.

— Этого не будет, если за нами встанут три тысячи отчаянных хайборийских всадников, привыкших сражаться в строю по всем правилам военной науки.

— Где же ты возьмешь три тысячи хайборийцев? — рассмеялся Гарет.— Разве что из воздуха наколдуешь?

— Они уже есть,— твердо сказал Конан.— Три тысячи хауранских воинов откочевали в оазис Акель и ждут моего приказа.

— Что? — Гарет стал похож на загнанного волка.

— Что слышал. Эти люди бежали от власти Констанция. Большинство из них скитались по пустыне как изгнанники. Зато теперь это закаленные и готовые на все воины. Это тигры-людоеды. Каждый стоит троих наемников. Беда и неволя укрепляют истинных мужей и наполняют их мышцы адским пламенем. Они бродили мелкими группами, им недоставало вождя. Я связался с ними через моих посыльных. Они собрались в оазисе и ждут команды.

— И все это без моего ведома? — В глазах Гарета появился зловещий блеск, рука нашаривала кинжал.

— Они признали мою власть, а не твою.

— И что ты наобещал этим выродкам?

— Я сказал, что волки пустыни помогут им распластать Констанция и вернуть Хауран его жителям.

— Дурак. Ты что, вождем себя вообразил?

Оба вскочили. Демонские огни плясали в серых зрачках Гарета, губы киммерийца тронула грозная усмешка.

— Я прикажу разодрать тебя четырьмя конями,— процедил сквозь зубы мунган.

— Кликни людей да прикажи,— сказал Конан,— Авось послушаются.

Хищно осклабившись, Гарет поднял руку и остановился — его удержала уверенность Конана.

— Выродок с западных гор,— прошипел он,— Как же ты осмелился на заговор?

— В этом не было нужды,— ответил Конан,— Ты лгал, когда говорил, что люди идут к нам не из-за меня. Как раз наоборот. Они, правда, выполняют твои приказы, но сражаются за меня. Короче, двум вождям здесь не бывать, а все знают, что я сильнее тебя. Мы с ними прекрасно понимаем друг друга — ведь я такой же варвар, как они.

— Но что скажет армия, когда ты прикажешь ей драться за интересы Хаурана?

— Подчинится. Я обещал им караван золота из дворцовых сокровищниц. Хауран заплатит хороший выкуп за изгнание Констанция. А уж потом пойдем на Туран, как задумано. Народ подобрался жадный, им хоть с Констанцием биться, хоть с кем.

В глазах Гарета появилось осознание краха. За кровожадными мечтами о собственной империи он просмотрел то, что творилось под боком. Мелочи вдруг обрели настоящее значение. Он понял, что слова Конана — не пустая угроза. В черной кольчуге стоял перед ним подлинный предводитель зуагиров.

— Так умри, собака! — зарычал мунган и схватился за кинжал. Но рука Конана с кошачьей быстротой метнулась вперед, и кисть ее сомкнулась на предплечье Гарета. Раздался треск костей, и напряженная тишина повисла в шатре. Мужи стояли лицом к лицу, неподвижные, точно статуи. Капли пота выступили на лбу Гарета.

Конан засмеялся, но кулака не разжал:

— Неужели ты выдержишь это, Гарет?

Улыбка все еще бродила по лицу Конана. Мышцы его заиграли, сплетаясь в ременные узлы, а могучие пальцы вонзились в дрожащую руку мунгана. Послышался хруст костей, и лицо Гарета стало серым как пепел. Из прикушенных губ брызнула кровь — но он не издал ни звука.

Смеясь, Конан освободил его и отступил на шаг. Мунган покачнулся и оперся здоровой рукой о стол.

— Я дарю тебе твою жизнь, Гарет, так, как ты подарил мне мою,— спокойно сказал Конан.— Хотя ты снял меня с креста исключительно для своей пользы. Тяжкое это было для меня испытание, ты бы его не выдержал. Это под силу только нам, западным варварам. Ступай, садись на своего коня — он привязан за шатром, вода и пища во вьюках. Отъезда твоего не увидит никто, но поспеши — побежденному владыке не место в пустыне. Если воины увидят тебя, калеку, лишенного власти, то живым не отпустят.

Гарет молча выслушал Конана и так же в молчании повернулся и вышел из шатра. Молча взобрался он в седло высокого белого жеребца, привязанного в тени раскидистой пальмы, молча вложил поврежденную руку за ворот туники, поворотил коня и отправился на восток, в пустыню, чтобы навсегда исчезнуть из жизни племени зуагиров.

Конан остался один. Он осушил кубок и вытер губы. Ему полегчало, он отшвырнул кубок в угол, поправил ремень и вышел вон. Остановившись на секунду, он оглядел море палаток из верблюжьей шерсти, расстилающееся перед ним. Между палаток бродили люди в белом. Они пели, ссорились, чинили конскую сбрую и точили сабли.

Голос Конана был подобен грому, и раскаты его донеслись до самых дальних шатров:

— Эй вы, канальи, навострите уши и слушайте! Ступайте все сюда — я хочу вам кое о чем поведать!

5

Люди, собравшиеся в башне при городской стене, внимательно прислушивались к речам одного из них. Все они были молоды, крепки и ловки. Чувствовалась в них закалка, которую дают тяжкие испытания. Все они были в кольчугах, в кожаных кафтанах и при мечах.

— Я знал, что Конан прав — это не Тарамис! — говорил Валерий,— Целый месяц под видом глухого побирушки я слонялся возле дворца. И наконец убедился в своих давних подозрениях. Наша королева томится в дворцовом подземелье. Стал выжидать удобного случая. Тут мне и подвернулся стражник-шемит. Я его оглушил, затащил в ближайший погреб и допросил с пристрастием. Перед тем как сдохнуть, вот что он мне сказал: Хаураном правит ведьма по имени Саломея, а Тарамис заключена в самом глубоком подземелье. А этот набег зуагиров нам крепко поможет. Что намерен предпринять Конан — угадать трудно. Наверняка он посчитается с Констанцием, но, возможно, разграбит и разрушит город. Это ведь варвар, нам его не понять. Тогда у нас одна задача — в разгар битвы освободить Тарамис. Констанций выведет войско в поле, они уже седлают коней. В городе нет припасов, чтобы выдержать осаду,— слишком уж внезапно воины Конана появились под стенами. А киммериец как раз готовился к осаде: разведка доложила, что зуагиры тащат стенобитные машины и осадные башни. Все это придумал Конан, он ведь все военные науки Запада превзошел. Констанций непременно выведет всех своих воинов, чтобы одним ударом покончить с врагом. В городе останется едва ли сотни три шемитов, да и те будут на стенах и у ворот. Тюрьма останется почти без охраны. А когда освободим Тарамис, посмотрим, как дело пойдет. Если победит Конан, покажем Тарамис людям и призовем к восстанию. И народ поднимется, сомнений нет! У нас хватит сил перебить шемитов даже голыми руками. А потом мы закроем ворота и от наемников, и от кочевников. Ни те, ни другие не попадут в город. А уж тогда можно и с Конаном толковать. Он всегда был верен присяге. А когда узнает правду да королева сама его попросит — может, и отступит. Но вероятнее всего, Констанций разгромит Конана. Тогда придется бежать из города и спасать королеву. Вы все поняли?