Детство Лермонтова - Татьяна Толстая

Тем временем вынесли угощение на подносах: засахаренные орехи, миндаль и фрукты нового урожая. Все это предлагали отведать почетным гостям.

На праздник приехал народный певец Керим-Гирей. По случаю праздника он надел шелковый бешмет, а на поясе его было прикреплено боевое оружие: пистолеты, шашка, кинжал.

Керим-Гирей сидел под навесом палатки и пел. Раздавался взрыв восторженных криков, друзья певца выходили с подарками, подносили ему платье, оружие, кошельки с деньгами; подарили даже коня.

Песни Керим-Гирея произвели на Мишу сильное впечатление. Мальчик часто повторял напевы и непонятные ему слова и фразы, которые поразили его слух.

Миша долго вспоминал праздник.

Этим летом он прочел поэму Пушкина «Кавказский пленник». Поэма его поразила. Он запомнил «Пленника» наизусть и на прогулках, глядя в небо и на горы, любил повторять отдельные стихи.

Два раза Миша ездил на Кавказ, но тогда он был еще слишком мал, чтобы разбираться во многом, теперь же пытливо вглядывался в природу Кавказа и в людей, населявших этот удивительный край, и запоминал мельчайшие подробности того, что видел. Он любил гулять по горам, по скалам и с вершин их видел перед собой цепь снежных Кавказских гор.

На Кавказе он видел змей, отвратительных, скользких, холодных и ядовитых, встреча с которыми сулила гибель неопытному и доверчивому человеку. В камнях и в кустарниках по дороге на вершину Бештау гнездилось множество их. У источника, где недавно был обвал, змеи кишели в балках. Их было так много, что они расползались повсюду, и иногда их замечали в Горячеводске. Змеи водились и в горах: одна из них даже именовалась Змеиной, и легенда гласила, что в пещере жил огромный змей, который причинил много зла людям.

На Кавказе Миша услыхал впервые миф о Прометее, прикованном к скале, и слышал несколько раз это сказание по-разному. Говорили, что богатырь прикован к выступу огромной горы за дерзкий вызов творцу Вселенной. Богатырь был силы неописуемой, и если бы ему удалось освободиться и взять в руки огромный меч, который лежал неподалеку от него, то он возвратил бы себе потерянную мощь. Верные псы его днем и ночью старались перегрызть цепи, в которые он был закован, но им не удалось еще освободить его, и прикованный страдал, терзаясь надеждой освободиться.

Миша задумывался, глядя вдаль. Кавказские горы приучили его любоваться небом, глубину которого он не мог наблюдать равнодушно.

Казалось, что все в этом краю прекрасно: на гладком холме одинокое дерево, согнутое ветром и дождями; виноградник, шумящий в ущелье; и путь неизвестный над пропастью, где, покрываясь пеной, бежит безымянная речка; выстрел нежданный на дороге и страх после выстрела: враг ли коварный, иль просто охотник?

С обостренным любопытством Миша впитывал новые впечатления.

Странное событие произошло в это лето — слишком рано для того, чтобы этому поверить… Да и кто поверит, что он узнал любовь, имея десять лет от роду?

Гостей у Хастатовой бывало много, и как-то утром пришла молодая дама под зонтиком, а с ней две нарядные девочки лет по девяти. Когда они показались в палисаднике, тетушка Мария Акимовна выбежала их приветствовать и обнимать. Она была очень дружна с Марией Ивановной Верзилиной. Девочки одеты были одинаково, но на одной платье сидело мешковато и ее загорелое, скуластое лицо походило на грушу, зато другая девочка ошеломила взгляд осанкой и красотой гордо поднятой головы. Белокурые волосы, яркой синевы глаза, алый рот и нежно-розовый румянец…

Катюша и Аким Шан-Гирей побежали навстречу девочкам и приветствовали их, называя некрасивую Грушенькой, а красавицу — Эмилией. Екатерина Алексеевна вместе с сестрой и Марья Акимовна усадили мать девочек в плетеное кресло на балконе, увитом виноградом, и начали с ней оживленный разговор.

Марья Акимовна, обратившись к бонне, сказала:

— Христина Осиповна, пусть дети поиграют в волан или в серсо!

Старушка тотчас же принесла игры, и дети стали подгонять цветными палочками обручи по аллее. Миша оказался рядом с Эмилией и стал ее перегонять, а остальные отстали. Девочка самолюбиво вскрикнула:

— Ой, он меня обгонит!

На бегу она опасливо посмотрела на Мишу; он взглянул на разгоряченное лицо своей соседки, на ее искрящиеся синие глаза, даже остановился, счастливо улыбаясь. Сердце у него замерло — так хороша была эта красивая, нарядная девочка, похожая на бабочку. Она же, не заметив произведенного ею впечатления, догнала свое серсо до цели и радостно закричала:

— А я первая, первая!

Миша сел на скамейку и продолжал любоваться Эмилией, а она, гордая тем, что выиграла, призывала детей:

— Катюша! Аким! И… как зовут нового мальчика? Миша? Где он? Становитесь в ряд! Бежим!

Но Миша почувствовал, что встать со скамейки не может. Сердце его билось сильнее обычного, ноги ослабели, и он отказался бежать.

Через несколько дней Миша успокоился и по-прежнему играл с маленькими Шан-Гиреями и Мишей Пожогиным. Однажды перед обедом он неожиданно вбежал в детскую, желая показать Акиму, какие карандаши ему купила бабушка, и обомлел: Катюша сидела на диване между Эмилией и Грушенькой. Миша остановился в дверях и восторженно стал смотреть на Эмилию не отрываясь. Катюша стала его подзывать, но он не мог оторвать глаз от гостьи…

Дети заметили его волнение и стали дразнить, а Эмилия, устремив на него невинный взгляд, вдруг поняла, что это из-за нее Мишель пришел в замешательство. Надменно улыбнувшись, она подошла к зеркалу пригладить локоны и неотступно стала наблюдать за Мишей, не спуская с него повелевающих глаз. Но он смутился окончательно и убежал к себе в комнату.

Христина Осиповна пришла звать его к обеду и ужаснулась: Мишенька лежал на постели, уткнувшись лицом в подушку, и тихонько плакал. Христина Осиповна окликнула его, он поднялся. Лицо у него было взволнованное, голос дрожал, когда он стал отвечать; но Миша сказал, что сильно ушиб себе ногу, потому и плакал. Не успела Христина Осиповна опомниться, как Миша вскочил на подоконник раскрытого окна, спрыгнул в сад, побежал в гору и пошел по проселочной дороге. Не замечая времени, он далеко отошел от дома и в пустынном месте, под тысячелетней скалой, покрытой мхом, заметил старика. Он был как бы высечен из камня. Выцветшая, запыленная одежда его, поседевшие брови и борода, вылинявшие глаза, загрубелая, темная кожа — все это казалось нарисованным одной серой краской, цветом угасания и безнадежности.

Старик сидел опустив голову, и нельзя было сразу догадаться, задумался он или молится.

Миша остановился и внимательно стал разглядывать старика, а тот, почувствовав на себе напряженный взгляд, очнулся от своей задумчивости и обрадовался, встретив живую душу в этом пустынном месте. Он знаком пригласил мальчика остановиться, и тот, вздыхая, сел рядом.

Старик плохо говорил по-русски, но Миша его понимал. Оказывается, он шел к Кислым Водам, желая излечить свои немощи целебной водой Нартсана — нарзаном, напитком нартов, сказочных богатырей, водой, дающей силу ослабевшим людям. Но он не вкусил еще из богатырского источника и потому был слаб. Старик предложил мальчику идти с ним до Горячеводска. Миша согласился. Они побрели по пыльной, малонаезженной дороге, стараясь идти по обочине.

Старик понемногу разговорился. Показав на развалины аула между подножиями гор, он сказал, что жил ранее там. Миша ответил, что он тоже приезжий, и стал расспрашивать. Старик сначала отвечал нехотя, думая, что ребенок не поймет его толком, а потом разоткровенничался, стал жаловаться на тяготы войны, говоря, что горцы живут мечтой о свободной, самостоятельной жизни. Разговорившись, старик стал рассказывать случаи из прошлого о людях, которых он знал, жизнь и поступки которых стали легендарными. Он рассказал про Исмеля Псыго, про Амирани. Миша его расспрашивал подробно — ведь Шора Ногмов рассказывал немного иначе.

Они незаметно дошли до дому. Бабушка в слезах встретила своего любимца, говоря, что его уже давно ищут. Миша попросил накормить старика, и его тут же отправили на кухню и даже оставили ночевать на сеновале.

Вернувшись домой, Миша опять стал думать об Эмилии. Он каждый день ждал ее, но боялся говорить о ней и убегал, когда упоминали ее имя.

Взрослые стали замечать его волнение и дразнили его, а он мечтал о ней и плакал…

Бабушка обеспокоилась. Однажды Миша слышал, как она советовалась с доктором Ансельмом:

— Что случилось с Мишенькой? Можно подумать, что он влюблен, но этого быть не может, ведь ему десять лет… Что делать? Загадка эта волнует меня…

Доктор Ансельм сказал, что в книге модного английского поэта Байрона он прочел, что ранняя страсть означает душу, которая любит изящные искусства, что в такой душе много музыки.

Бабушка всегда старалась возвращать мысли Мишеньки с облаков на землю. Однажды она предложила сопровождать ее на базар, потому что хотела купить ему сафьяновые сапожки.