Дипломатия Симона Боливара - А.Н.ГЛИНКИН

Возглавляя парламентскую оппозицию, Каннинг критиковал «консервативных» тори за безынициативность и вялость их внешней политики. На этой почве между ним и Кэстльри даже произошла дуэль. Большой мастер красноречия, Каннинг адресовал свои речи по вопросам внешней политики не только членам парламента, но и широкой общественности, апеллировал к демократическим чувствам масс. Скоро он стал одним из самых популярных политических деятелей Англии.

Внешнеполитическое кредо Каннинга основывалось на отказе от обветшалых догм и энергичной защите британских имперских интересов в Европе и в других частях света. По сравнению со своими предшественниками новый руководитель Форин оффис обновил концептуальные подходы английской политики, расширил арсенал используемых средств, коренным образом реорганизовал дипломатическую службу. При этом он действовал смело, порывая с аристократическими традициями прошлого. Когда требовалось для величия Британии, он готов был поддерживать освободительные движения, объективно ослаблявшие английских соперников. Такая стратегия объясняла выступление Каннинга на стороне греческих борцов за независимость, поднявших восстание против деспотической власти турецкого султана. Именно после этого певец свободы Байрон назвал Каннинга «гением почти всемирного масштаба».

Взяв бразды правления внешней политикой в свои руки, Каннинг решительно отмежевался от «Священного союза». Ему принадлежала крылатая фраза: «Испанская Америка свободна, и, если мы правильно поведем дело, она будет нашей» [405]. Английский представитель на конгрессе «Священного союза» в Вероне герцог Веллингтон получил инструкции заявить о несогласии Англии с любым планом коллективной интервенции европейских держав или одной из них в союзе с Испанией в Новом Свете. 24 ноября 1822 г. Веллингтон вручил участникам Веронского конгресса конфиденциальный меморандум об английской политике в южноамериканском вопросе. В этом документе недвусмысленно декларировалось право Лондона признать де-факто «одно или несколько образовавшихся там (в Америке. – Авт.) правительств» [406]. С этого момента Англия отклоняла все поползновения европейских монархов созвать с ее участием специальный конгресс для обсуждения «коллективных акций» в южноамериканском вопросе. После таких заявлений державам «Священного союза» не оставалось ничего другого, как уповать на организацию посредничества для спасения «законных прав» испанского монарха в заокеанских владениях.

Каннинг всерьез претендовал на лавры спасителя испанской Америки от козней «Священного союза». Английские газеты опубликовали неизвестно кем изготовленную фальшивку, так называемый «секретный договор Вероны», якобы заключенный Австрией, Пруссией, Россией и Францией, в котором четыре монарха торжественно клялись силой уничтожать любые конституционные правительства в Старом и Новом Свете [407]… Многие десятилетия этот сфабрикованный документ принимался за подлинный, а Каннинг – за благородного рыцаря, обуздавшего «четырехглавого дракона». Для укрепления этого мифа английский министр иностранных дел предал гласности предупреждение, сделанное им французскому послу Ж. Полиньяку, против возможного вмешательства Парижа в дела испанской Америки. Позднее он опубликовал и упоминавшийся выше меморандум Полиньяка – Каннинга, посвященный этой проблеме. Австрийский канцлер Меттерних даже провозгласил Каннинга «английским носителем идей революции», хотя его идеалом в действительности было могущество Великобритании, а не торжество дела свободы.

Предложение о признании испаноамериканских государств министр иностранных дел внес на рассмотрение сент-джеймсского кабинета в ноябре 1822 года. Он обосновывал необходимость такого шага рядом прагматических соображений: английская промышленная и торговая буржуазия требовала обеспечить ей режим наибольшего благоприятствования на обширном заокеанском рынке, обуздать пиратов в Карибском бассейне и пресечь работорговлю. Англии предстояло «догонять» США, поскольку ее главный конкурент временно вырвался вперед в борьбе за экономическое и политическое влияние в испанской Америке. Глава Форин оффис искал также новых дипломатических комбинаций для упрочения шаткого «европейского равновесия». В одном из публичных выступлений Каннинг огласил свою знаменитую формулу: «Я вызвал к жизни Новый Свет, чтобы изменить к выгоде Англии соотношение сил в Старом Свете» [408]. В данном случае речь шла о том, чтобы приостановить возвышение России на европейской сцене и не допустить возрождения былого могущества Франции. В январе 1824 года Каннинг представил английскому парламенту обзор международной обстановки, отразивший его представления. Испанские колонии в Америке, говорилось в обзоре, окончательно и бесповоротно обрели независимость от метрополии, и Англии следует установить с ними нормальные дипломатические отношения независимо от того, понравится или нет английская акция Мадриду и другим европейским столицам [409].

Несмотря на столь неотразимые аргументы, Георг IV и «твердолобые» консерваторы в правительстве заблокировали радикальное решение вопроса, потребовав неопровержимых и авторитетных доказательств дееспособности новых правительств в Америке. По решению Каннинга в октябре 1823 года во все столицы новых независимых государств были направлены конфиденциальные английские эмиссары для ознакомления на месте с положением дел. В Великую Колумбию 1 марта 1924 г. прибыли полковники Дж. П. Гамильтон и П. Кэмпбелл. Чуть позднее к ним присоединился Дж. Гендерсон, назначенный английским генеральным консулом в Боготе. Их доклады министру иностранных дел, поступившие в Лондон через полгода, могли, казалось, развеять сомнения самых упорных скептиков из консервативного лагеря [410].

Категоричность рекомендаций английских эмиссаров относительно необходимости скорейшего признания Англией Великой Колумбии не в последнюю очередь объяснялась твердой позицией колумбийского правительства. Гамильтон во время приема у колумбийского министра иностранных дел сообщил Гуалю о назначении Лондоном своих консулов в Боготу и другие города и запросил для них экзекватуру (разрешение, выдаваемое консулу правительством страны пребывания, на право осуществлять консульские функции в своем округе). Следуя тактической линии, объявленной Cea в его манифесте, Гуаль ответил отказом, объяснив Гамильтону, что для нормальных консульских отношений необходимо решить вопрос о признании. Велико было возмущение Сантандера и Гуаля, когда они ознакомились с консульским патентом Гендерсона, объявившегося в Боготе в апреле 1824 года. В нем черным по белому было написано, что Гендерсон уполномочивается Лондоном защищать английские интересы в «провинции Колумбия и подвластных ей территориях». Каннинг и его чиновники никак не могли освоить надлежащую терминологию для общения с новым суверенным государством. Учитывая особенности момента, колумбийское правительство не пошло на обострение конфликта с Лондоном. Оно временно разрешило английским консулам неофициально исполнять свои функции до момента решения вопроса о дипломатическом признании.

Вести из Лондона приковывали внимание Боливара, укрепляли его веру в неизбежный провал интервенционистских происков «Священного союза». В апреле 1824 года Освободитель делился с коллегами своими выводами о переменах в международной обстановке, благоприятных для Колумбии. «Англия твердо решила признать независимость республик Южной Америки, и она будет рассматривать как враждебный акт любую попытку вмешательства европейской державы в дела Нового Света» [411], – писал Боливар перуанскому вице-адмиралу М. X. Гису. Сукре он сообщал более детальную информацию: «Прибывшие в Санта-Марту английские посланцы заверили нас в том, что признание Англии вскоре последует и она намерена оказать нам помощь в случае посягательства на нас со стороны Франции. То же самое предлагают американцы. Испания бессильна предпринять что-либо, так как у нее нет флота, армии и денег… Все, что может исходить от Священного союза, будет встречено в штыки Англией и Северной Америкой».

Из этого анализа рождались надежды Боливара на тесный внешнеполитический союз с Англией. Он хотел видеть ее участницей Панамского конгресса и рассчитывал, что Лондон станет опорой и защитником испаноамериканской федерации. «Союз с Великобританией в политическом отношении представляет собой большую победу, чем триумф при Аякучо, – подчеркивал Боливар, – и если мы сможем его добиться, наше благополучие будет обеспечено навечно» [412]. Такой подход доминировал во внешнеполитическом мышлении Боливара во второй половине 20-х годов. В переписке с Сантандером, Сукре, Москерой, Эресом и другими сподвижниками Освободитель постоянно затрагивал эту тему, отмечал приоритетное значение дружественных отношений с Лондоном, высказывал смелые предположения о возможности в союзе с Англией добиться перестройки всемирных международных отношений на основах справедливости.