Мстерский летописец - Фаина Пиголицына

«И я приехал к холодному трупу, — сокрушался Иван Александрович, — чтобы на своих руках опустить своего покровителя и наставника в последнее убежище, сырую неприветливую могилу…»

Тихонравов был для Голышева и учителем и большим другом. Огромна была их переписка, часты встречи.

Когда они познакомились во время приезда Тихонравова с губернатором во Мстёру в 1859 году, Голышеву шел всего двадцать первый год, а Тихонравову исполнилось тридцать семь. Голышев тогда еще — крепостной крестьянин. Тихонравов — коллежский регистратор канцелярии самого губернатора, редактор губернской газеты.

Однако очень скоро отношения их стали дружескими. И в этом была заслуга Тихонравова: он был совершенно чужд сословного чванства.

Сын мелкого чиновника, исполнительный мальчик, прошел суровую «бурсацкую школу» Суздальского духовного училища, вдали от дома и близких, поступил во Владимирскую духовную семинарию. Она давала «всем желающим… много всесторонних знаний, и притом разнообразных», воспитывая «в питомцах светлое суждение, острый ум, добрый и простой сердечный строй и любовь к труду» и уча «изящно и бойко излагать свои мысли в статьях, годных для печати».

Еще будучи семинаристом, читал Тихонравов «Владимирские губернские ведомости», редактируемые Герценом.

Тогда уже и родился у него интерес к прошлому своего края. Через два года после окончания семинарии Тихон-равов возглавит статистический комитет и газету.

На первом же заседании его Тихонравов ставит задачу изучения развитых в губернии ремесел, мануфактуры и заводской промышленности, призывает описывать все виды древних памятников зодчества, предлагает комитету издавать, кроме имеющейся уже «Памятной книжки», «Труды», организует при комитете музей.

Программа огромная. Но страстью своей Тихонравов умел зажечь других, и за тридцать лет его работы в комитете под его руководством во Владимирской губернии были собраны уникальные материалы. Он не только сам вел постоянные и разнообразные археологические, статистические исследования, а создал вокруг «Губернских ведомостей», при комитете, кружок из провинциальных изыскателей своего края.

Говорили, что Тихонравов, увидев в одном монастыре стены, оклеенные актами XVII века, чуть не упал в обморок. Константин Никитич с первых дней знакомства с Го-лышевым старался втянуть его в работу статистического комитета и газетные дела. Тихонравов был прост в обращении, всегда шутлив и предельно уважителен, очаровал стариков Голышевых, а уж юноша Иван был от него без ума. Ивану Голышеву особенно нравилось, что Тихонравов умеет говорить человеку любого ранга правду, да так, что на него не обижались. С губернатором он был почтителен, но мог сказать ему, что тот точно столб верстовой, только другим путь кажет, а сам ни с места. И губернатор не обижался.

«В понедельник, 11 сентября, исполнится 25 лет моей службы. Прошу Вас, пожалуйста, если можно, провести со мной этот знаменательный день и приехать прямо ко мне, — писал Константин Никитич Голышеву, — Ваш приезд доставил бы душевное удовольствие. Еще раз прошу, не откажите разделить со мной, если можно, день, решивший мою служебную участь…» То ли экономя бумагу, то ли шутя, Тихонравов часто писал письма на пустующих осьмушках присланных ему писем. И всегда его послания были с усмешечкой: «Ах, милейшая Авдотья Ивановна, у вас всегда

Тепло и хлебосольно

И сердцу русскому отрадно и привольно!..

Ах, Авдотья Ивановна,

На небе все прекрасно,

Небо чисто, небо ясно…

Ну, заболтался, не изурочить бы, — небо ведь очень урочливо». В каждом письме были поклоны «патриархам» Александру Кузьмичу и Татьяне Ивановне.

С возрастом Тихонравов начал страдать одышкою, которая мешала ему ходить пешком и «особливо в холодное время». Весной он немного оживал: «…начало весны, земля начинает покрываться зеленью, деревья распускаются, все оживает, и моя несносная болезнь уступает природе; с нею я тоже начинаю оживать, выдержавши полугодичный карантин, и вот первый признак моего оживания — это письмо к Вам, любезный Иван Александрович».

В конце апреля 1879 года Тихонравов писал Голышеву: «Счастливые месяцы выпали на долю мою, в каждом письме поздравлять Вас, любезный Иван Александрович, с Высочайшими подарками и вместе с тем надеяться, что такие радостные поощрения поддержат… Вас и поощрят к дальнейшей энергической деятельности по изданию в свет памятников старины родной. Действуйте неустанно, пока не прошло время благоприятное: силы и здоровье еще не изменяют, средства позволяют, да и счастие улыбается. Опыт убедил меня в истине, что никак не должно откладывать до завтра того, что можно сделать сегодня. Как часто случается, что вчера бывает гораздо лучше, чем ныне, и ныне еще хуже, чем прежде. Главное же — здоровье! А ведь мы беспардонно как расходуем его, страсть, — а потом уже сидишь да и дуешь себе в кулак. Куда, например, гожусь я теперь с милой моей подругой — одышечкой — сижу и нянчусь с ней. Зато прежде думал, что и веку не будет… а вот теперь и вышел — тряпка человек. Вожжи врозь, — ну хоть брось, — экая досада! Уж дугу не могу я согнуть, как надо».

И последняя записка Тихонравова во Мстёру: «Трехэтажному обладателю Голышевки — Ивану Александровичу Голышеву, Вязниковскому земцу-ратоборцу. От обывателя Ильинской улицы во Владимире, ветхого домовладельца».

На последнем заседании статистического комитета, 17 мая 1879 года, Тихонравов выступил с отчетом. Чувствовал себя уже плохо, читал отчет с остановками: перехватывало дыхание. Губернатор Судиенко предложил передать чтение письмоводителю комитета, но Тихонравов отмахнулся: «Наберитесь терпения, я хочу сам; может, в последний раз это…» Все тяжело замолчали, потому что шутник и острослов Тихонравов сказал это совершенно серьезно, и все поняли, что дело плохо.

Жили Тихонравовы очень скромно. Жалованья Константину Никитичу не хватало на семью из пяти человек. Брали в кредит у мясников и водовозов. В то время как многие чиновники потихоньку, путая свой карман с государственным, наживались, он, при скудости отпускаемых статистическому комитету средств, постоянно тратил на комитетские дела свои деньги. И умер, не оставив семье ничего, кроме чудом сбереженных — специально на гроб — двадцати пяти рублей.

Иван Александрович тяжело переживал безвременную смерть друга. Сначала он вместе с другими хлопотал о пенсии для осиротевших жены и детей Константина Никитича. Потом сел за книгу-некролог о Тихонравове. Поставил эпиграфом к работе слова: «Память бескорыстных поборников правды и добра не должна умирать». При Тихонравове сменилось девять губернаторов, отмечал Иван Александрович. Уезжая, как правило, с повышением, каждый из них звал Тихонравова с собой, но он «пренебрег выгодами наживы… на заманчивых должностях, не захотел барствовать мироедом» и на всю жизнь остался секретарем статистического комитета. Он любил приговаривать: «Старого не покидай, вновь не заводи, где родился, тут и пригодился». Говорили, что голова Тихонравова напоминала собой библиотеку, сверху донизу набитую историческими изданиями, но стояли они «в прекрасном порядке».