Гипнотизер - Барбара Эвинг

— Морган, придвинься ко мне поближе. Тебе надо согреться. Не разбуди Манон, она ни о чем не догадывается.

Он потянул на себя покрывало, поскольку холод становился невыносимым.

— У тебя такие холодные ноги, — проговорила она. — Прошу тебя, не разбуди только Манон.

— Мы незаконнорожденные!

— Пожалуйста, говори тише!

Слова повисли в воздухе. Манон издала во сне жалобный звук.

А затем в огромной спальне воцарилась тишина. Дом погрузился в гробовое молчание. На площади тоже все затихло.

— Мне пятнадцать лет, — прошептал он. — Ты ничего мне не рассказала, хотя могла бы. Я отправился в полицию.

— Что?

— Я встретился с ним. С полисменом. Он сказал мне, что отец наносил кому-то в Блумсбери визит в тот самый вечер, когда было совершено убийство. Он приходил к нашей матери.

Гвенлиам была так потрясена, что забыла о всякой осторожности.

— Прекрати это! Немедленно!

Он пропустил ее слова мимо ушей.

— Это я попросил ее поговорить с отцом. Я хотел, чтобы она уговорила его отпустить меня жить с ней и позволить быть художником. Я нарисовал Гвир, чтобы она убедилась, как хорошо я все помню.

Ни один из них не обратил внимания на то, что на другом конце кровати вдруг установилась полная тишина.

— Никогда больше не говори об этом. Слышишь? Никогда!

Гвенлиам снова перешла на шепот, но не могла сдержать эмоций.

— Все минуло. Все в прошлом. Именно так она и сказала.

— Ты записала все это в своем дневнике. Это то же самое, что рассказать посторонним. Ты нашла ее, ты знала, что она жива. Что мы незаконнорожденные.

Казалось, он получает удовольствие, снова и снова повторяя это слово.

— Прекрати немедленно! Что будет с Манон, если она узнает? А если об этом узнает герцог Трент, он тут же аннулирует брак. Я уверена. И ты… Ты не сможешь стать следующим герцогом Ланнефидом. Наша матушка не хочет, чтобы это стало достоянием публики. Она сказала, что намерена хранить все в тайне.

— Манон только и делает, что все время плачет, от этого она выглядит уродливой. Именно она хотела отправиться в Лондон. Именно она считала, что все будет просто замечательно! Я хотел уехать в Америку! Не желаю я быть герцогом Ланнефидом. Я хочу жить у мамы и быть художником. А ты можешь делать то, что считаешь нужным.

Он вдруг начал говорить в полный голос, но потом снова перешел на шепот.

— Послушай, Гвенни, — помолчав, добавил он. — Я продал твои изумруды.

— Что?! О чем ты говоришь?

— Я продал изумруды, которые подарил тебе на свадьбу отец. Прости меня, но у меня не было выхода. Я выкуплю их позже, но сейчас мне нужны деньги.

Гвенлиам была потрясена услышанным. Морган попытался объясниться.

— Ты же знаешь, что нас могут в любой момент отправить в Уэльс, как будто речь идет о каком-нибудь багаже. Я не хочу в Уэльс. Мне нужно остаться здесь, пока не пройдет слушание свидетелей.

Она смотрела на него, как на безумца, а он бушевал, оттого что она не понимала его.

— А если они решат, что это была она? Что мама убила его? Она живет на площади Блумсбери. Мне придется объяснить, что она наша мама и виделась с ним только потому, что хотела помочь мне!

— Ты согласен выступить в суде?! Открыто?

Лежа на большой кровати, Гвенлиам вдруг ощутила, что ее прежнюю жизнь, как коврик, выдергивают у нее из-под ног и она проваливается в пустоту. Она вспомнила, как ее мать с жаром произносила: «Ты должна понять то, чего в свое время не хотела понимать я: мир разделен не просто на богатых и бедных, а на людей, которые пользуются уважением в обществе и нет». Она увидела лица своего отца и мачехи. И почему Морган продал ее драгоценности? А затем произошло невообразимое — чей-то голос как будто отчетливо произнес ее новое имя.

Мисс Гвенлиам Престон. Она встряхнула головой, словно желая прогнать наваждение, но не могла избавиться от миража.

Мисс Гвенлиам Престон.

На другой стороне их огромной кровати воцарилась такая тишина, которая была громче самого истошного вопля.

А затем произошло нечто невообразимое. Гвенлиам рыдала и не желала смириться с очевидным, а Морган был так бледен, что, казалось, ему недостанет сил выдержать новое испытание. Головные боли убивали его. В доме опять появился полисмен, который задавал новые вопросы. Члены семьи герцога Трента отказались признать свою связь с семьей герцога Ланнефида и поспешно скрылись в своих поместьях на севере Англии, чтобы быть подальше от разгоравшегося скандала и сплетен и не желая участвовать в судебном разбирательстве. Гвенлиам и Морган сидели в огромном доме, потерянные, похожие на тени. Их горе было безгранично, их переполняло чувство вины, а лица напоминали восковые маски, как застывшее лицо их мертвой сестры.

Герцог Ланнефид на этот раз не кричал на явившихся полисменов и даже не разговаривал. Он уже обходился без повязок. Герцог пил виски и смотрел в пустоту с отсутствующим выражением лица. Гостиная в доме была все так же погружена во мрак. И только леди Розамунд была готова к общению с властями. Она твердо отвечала на вопросы инспектора Риверса. Да, ее дочь Манон, герцогиня Трент, покончила с собой, не выдержав трагедии, которая произошла с ее отцом. Инспектор Риверс вглядывался в лицо, не хранившее следов слез. Он смотрел и на опьяненного виски герцога. А затем перевел взгляд на двух доведенных до отчаяния детей. Они не могли рассказать ему ровным счетом ничего. «Я всегда ищу горе», — сказал он однажды констеблю Форресту. Перед ним была картина горя.

Гвенлиам сожгла свой дневник, а Морган — все старые газеты, где можно было бы обнаружить информацию о пропавших детях, настойчиво разыскиваемых их матерью. Он спрятал деньги глубоко в карман. После вскрытия не осталось никаких сомнений в том, что именно послужило причиной смерти герцогини Трент. Газеты выдали все подробности этого дела. По приказу королевского двора ему был дан немедленный ход. Оказалось, что пока брат и сестра спали, юная герцогиня поднялась и отправилась на конюшни у дома на площади Гросвенор, где попросила сурьмяного калия под предлогом того, что ее лошадь (в Уэльсе) заболела. К трем часам пополудни герцогини уже не стало. Ее предсмертные муки были ужасными. Она лежала, облаченная в свое свадебное платье, с лицом, искаженным от боли, на брачном ложе в новом доме Трентов на площади Беркли, как всегда мечтала. Вердикт был вынесен уже спустя четыре минуты, после того как хирурги приступили к работе, а несчастный конюх дал показания. Члены наспех собранного суда пришли к единодушному мнению. Они увидели печальное зрелище: девушку в свадебном наряде, умиравшую в страшных муках. Хотя юная герцогиня добровольно приняла смерть, что в своде законов считалось самым ужасным из преступлений («пренебрежение волей Всевышнего и появление перед Ним в не назначенный Его властью час»), суд все же посоветовал королевскому коронеру принять следующую формулировку причины смерти: «Смерть в состоянии временного помутнения рассудка». Юная леди подверглась непосильному для ее сознания испытанию, когда получила весть о трагической смерти отца. Таким образом, герцогиня избежала ответственности за содеянное, что позволило ей быть похороненной рядом с отцом.