Горсть патронов и немного везения - Олег Приходько

Через одну точку можно провести великое множество прямых, а через две — только одну. Поэтому первая наша встреча с Евгенией Давыдовой меня просто насторожила (искать во всем женщину необходимо, но только в тех случаях, когда на пути к ней уже не осталось мужчин); когда же после рассказа Решетникова я узнал свою знакомую по описанию лжесестры Илоны, посещавшей нарколечебницу, то наверняка уже понял, что наша встреча состоится. Полтора десятка лет постижения дзэна не прошли для меня бесследно. Пророком я, конечно, не стал, но ведь и ходы моих врагов были не такими уж замысловатыми.

Второе, о чем бы я сказал Ватсону: «Не нужно пренебрегать интуицией».

На Савеловский я прибыл на восемь минут позже. У расписания справа от вокзала толпилось множество народа, но Давыдовой там не оказалось. Ближайшая электричка отправлялась в Дубну с третьей платформы в девять сорок пять, однако Евгения Васильевна непременно должна была, сделать поправку на возможное опоздание подруги и оставить люфт минут этак в тридцать, поэтому, прочесав платформу от начала до конца и не обнаружив своей знакомой, в отчаяние впадать не стал, а спокойно вернулся к расписанию и вычитал, что в десять ноль две с пятого пути отправится поезд до Дмитрова.

Я попытался представить себе состояние Давыдовой — как, должно быть, она нервничает, оглядывается по сторонам, следит за подругой — не привела ли та «хвост», не подает ли кому-нибудь «в штатском» сигнал, — как обходит постовых ЛОВД с «уоки-токи». Что бы на ее месте сделал я? Изменил прическу, макияж, позвонил бы подруге и попросил привезти на вокзал сумку с вещами, а сам уехал бы с другого вокзала и в другом направлении.

Вживание в образ ни к чему не привело, когда до Дмитровской электрички осталось пять минут, я начал нервничать. Если Давыдова уже вошла в вагон — идти по платформе рискованно: меня она знает и может засечь из окна. Я проиграл все возможные варианты, не исключая и того, что ее могли арестовать или она по каким-то соображениям отменила назначенную Шныревой встречу.

«В подобных случаях, Ватсон, сыщика подстерегают две опасности: недооценить противника — лопухнуться, и переоценить его — погрязнуть в собственной версии, оторванной от реального положения вещей», — успокаивал я себя воображаемой беседой с учеником.

Но какой уверенной и хладнокровной ни казалась Железная Мэм, как ни блестела глазами цвета каленой стали и ни блистала расчетливым умом — все было вторично: была она женщиной, порученкой, не привыкшей к самостоятельным действиям. За три минуты до отправления я увидел ее — в элегантном бежевом пальто из верблюжьей шерсти, вязаном берете (прическа в самом деле была уже другой и грим слишком броским, молодежным), с небольшой полуспортивной, полухозяйственной сумкой из коричневого кожзаменителя.

Дойдя до середины состава, Давыдова остановилась и повернулась к подруге — маленького роста пышке в серебристом плаще с отброшенным за спину островерхим капюшоном. Плащ был длиннее и свободнее, чем следовало, да еще туго затянут серебристым поясом, а платформа туфель так высока, что она могла ходить по морю, аки по суху. Ну да что взять с заштатной незамужней медсестры, тем более что одевалась и причесывалась она по советам подруг, тщательно следивших, чтобы именно все на ней таким и выглядело — безвкусным и выгодно оттеняющим их на ее фоне.

«Сейчас обернется!» — почувствовал я и сиганул в ближайшую дверь. Осторожно выглянув, успел увидеть, как они простились — коротким поцелуйчиком, запросто, будто Давыдова обещала вернуться к вечеру, и дверь с шипением затворилась.

Мы поехали в Дмитров, как сказал чей-то грубый голос в динамике: «Со всеми остановками». Я миновал три вагона, разделявших нас, и увидел из тамбура Давыдову, сидевшую у окна спиной ко мне. Ну конечно, я бы ее не потерял — не таких «водил» по столице! — только переть до самого Дмитрова, да еще «со всеми остановками» было нецелесообразно: что, если она просто ехала к родственникам или по поручению кого-то из подельников? Получится, что прокачусь я с ней зазря — только потеряю бесценное время и не смогу без оставленной на вокзальной площади «сапфиры» прийти на помощь Викентию, если что.

Я вошел в наполовину заполненный пассажирами вагон и сел напротив.

— Здравствуйте, Евгения Васильевна, — сказал без каких бы то ни было эмоций. — Вы меня узнали или будем знакомиться заново?

Она вздрогнула, прижала к себе сумку. Самообладание покинуло ее напрочь — губы дрожали, веки опускались, как у человека, вот-вот готового рухнуть в обморок; слой штукатурки на ее лице не мог скрыть мертвенной бледности.

— Что вам от меня нужно? — задала она сакраментальный вопрос свистящим полушепотом.

«Сожрать бы тебя с потрохами!» — услышал я в нем явственный подтекст.

— Мне нужно, чтобы вы не совершали алогизмов, мадам, — неожиданно для себя перешел я на стиль, которым изъяснялся с ней при первой встрече. Похожесть ее на знаменитую артистку навязывала такой, что ли? — И не нужно смотреть на меня волчицей. Во-первых, я вас не боюсь, а во-вторых, люди могут подумать, что я пристаю к вам с сексуальными домогательствами, что ни в коей мере не входит в мои планы.

— Пош-шел отсюда к черту, идиот! — оценила она мои старания. — Иначе я сейчас такое устрою!

Я улыбнулся, как сказал бы какой-нибудь прижизненный классик социалистического реализма, «обескураживающе и простодушно»:

— Я не идиот, — заверил свою визави. — Я частный детектив из бюро «Шериф», моя фамилия Столетник, а зовут меня, между прочим, так же, как и вас — Евгением. Можно Викторовичем. Устроить вы ничего не посмеете, потому что скрываетесь от милиции. Иначе зачем было столь старательно менять свою внешность, к слову сказать, очень приметную: по такой изготовить фоторобот — раз плюнуть. И зачем просить Зою Алексеевну Шныреву подносить сумку с вещичками, пропустив положенное по графику дежурство, а не забрать ее самой?

Она задышала глубже и чаще, чем дышат женщины в ее возрасте, и я мысленно поклялся ее здоровьем, что впредь буду носить с собой ампулу нашатыря. Пока же пришлось переждать нокдаун, в котором она пребывала, изучая пробегавший за окном пейзаж столичной окраины.

— Не собиралась я ни от кого скрываться! — машинально проговорила она, я так думаю, просто для того, чтобы опробовать вернувшийся дар речи, но, скользнув по мне взглядом, опустила лживые очи долу: — Говорите, что вам нужно. Но учтите: денег у меня нет.

Женская внешность часто бывает обманчивой, но не до такой же степени! Я даже потерял к Давыдовой интерес — оказаться такой глупой, чтобы заподозрить меня в мздоимстве?! Я что, похож на шантажиста?!

— Да полноте-с, госпожа Давыдова! — воскликнул я и взлохматил перед ее носом извлеченные из кармана доллары: — У меня только с собой в наличности имеется пара тысяч «зеленых», я меньше не ношу. Карманные расходы, знаете ли. А с вас-то что взять? Как женщина вы меня не интересуете, как кредитор — тоже, ваши брат и сожитель для меня и моих современников опасности не представляют.

— Они арестованы?! — подалась Давыдова вперед. Говорить о саперной лопатке в спине ее брата-убийцы я счел преждевременным.

— Возможно. На помощь к вам они не пришли, телефон на Серебряноборской не отвечал. И меня уконтрапупить им, к вашему разочарованию, не удалось.

Разочарование по поводу моей живучести было написано на ее лице.

— Где они? — нахмурила она выщипанные брови.

— А разве вы не знаете?

— Нет!

— Куда же вы едете в таком случае, позвольте спросить? Только не говорите, что на загородную воскресную прогулку в гордом одиночестве.

По ее лицу, повернутому ко мне в профиль, я понял, что она предлагает мне поиграть в «молчанку».

«Тимирязевская, — оповестил пропитой бас. — Следуюшая — Окружная». Вошедшие пассажиры расселись, и электричка продолжила путь.

— Мадам, — заговорил я ласково и доверительно, как начальник тюрьмы с приговоренным, — мне нужен Ямковецкий. Если вы нас представите друг другу — вот вам крест, я не стану препятствовать вашему исчезновению, пусть вас ищут те, кому за это зарплату платят.

Она наградила меня презрительным взглядом:

— Какой еще… — начала было, но я не дал ей договорить:

— Не отнимайте у меня шанс повидаться с ним, а у себя — сделать ноги и сменить фамилию, выйдя замуж за иностранца. Тот самый Ямковецкий, с которым вы встречались и на Серебряноборской, и на квартире тетки Матюшина, Балашовой, убитой вашим братом при вашем содействии. Рассказать, как это было?

Она вздрогнула так, как вздрагивает человек, по ошибке сунувший два пальца в розетку.

— Чушь! — выпалила, заставив пассажиров замолчать и оглянуться.

Я покачал головой: