Артур и Джордж - Джулиан Барнс

Нет, необходимо прекратить. Он уже слишком хорошо знал эту спираль, знал ее увлекающие вниз соблазны, а также — и совершенно точно — куда она ведет: в летаргию, отчаяние и отвращение к себе. Нет, он должен придерживаться только известных фактов.

Мам одобряла его действия. Как и все, кроме Хорнанга. Уоллер ничего не говорил. Туи просто предостерегла Мэри, чтобы она не была потрясена, если он женится во второй раз, — слова любящей и заботливой жены и матери. Туи ничего больше не сказала и, следовательно, ничего больше не знала. Мэри ничего не знает. Ни живым, ни мертвым не будет никакой пользы от его мучений. А жизнь должна продолжаться. Туи это знала и принимала. Жизнь должна продолжаться.

Доктор Баттер согласился встретиться с ним в Лондоне; но от других адресатов ничего ободряющего он не получил. Джордж никогда никаких дел в Уолсолле не вел. Мистер Митчелл, директор уолсоллской школы, информировал его, что в списках учеников за последние двадцать лет никакой Спек не значится; и далее, что его предшественник, мистер Олдис, достойно занимал свой пост шестнадцать лет, и идея, будто он был в чем-то разоблачен или уволен, просто чепуха. Министр внутренних дел мистер Герберт Гладстон засвидетельствовал свое глубокое почтение сэру Артуру и после нескольких абзацев комплиментов и пустопорожностей с сожалением отклонил какое-либо дальнейшее рассмотрение уже досконально рассмотренного дела Идалджи. Последнее письмо на бумаге под грифом полиции графства Стаффордшир начиналось так: «Любезный сэр, мне будет весьма интересно узнать, что скажет Шерлок Холмс о случае в реальной жизни…» Но шутливость не означала намерения пойти навстречу: капитан Энсон не был склонен как-либо содействовать сэру Артуру в его розысках. Не существует прецедента, чтобы полицейские протоколы предоставлялись неофициальному лицу, каким бы прославленным оно ни было, как и прецедента, чтобы такое лицо получило разрешение беседовать с представителями сил порядка под командой капитана Энсона. Более того, поскольку явное намерение сэра Артура сводится к дискредитации констеблей Стаффордшира, главный констебль графства не считает, что сотрудничество с противником может быть стратегически или тактически полезным.

Артура воинственная прямолинейность бывшего артиллерийского офицера устраивала больше, чем сладкоречие политика. Не исключена возможность, что Энсона удастся переубедить. Однако использование военного сравнения заставило Артура задуматься, не стоит ли вместо того, чтобы отвечать своему противнику выстрелом на выстрел — его эксперт против их эксперта, — устроить артиллерийскую канонаду и разнести их позицию вдребезги. Да, почему бы и нет? Если у них есть один эксперт-графолог, он может выставить в ответ несколько: не просто доктора Линдсея Джонсона, но вдобавок и мистера Гоуберта, и мистера Дугласа Блэкберна. А если кто-нибудь усомнится в мистере Кеннете Скотте с Манчестер-сквер, он отправит Джорджа еще к некоторым именитым офтальмологам. Йелвертон был склонен к тактике выматывания противников, которая давала положительные результаты, пока не привела к финальному патовому положению.

Он встретился с доктором Баттером в «Гранд-Отеле» на Чаринг-Кросс. На этот раз, входя с Нортумберленд-авеню, он не опоздал и не помедлил, чтобы скрытно понаблюдать за полицейским врачом. В любом случае он уже понимал этого человека из его показаний: уравновешенный, осторожный, не склонный к безосновательным или взятым с потолка предположениям. Во время процесса он ни разу не высказал выводов, которые не мог бы подтвердить своими наблюдениями: это пошло на пользу защите в связи с пятнами крови и во вред касательно волосков. Именно показания Баттера в гораздо большей степени, чем шарлатана Геррина, обрекли Джорджа на Льюис и Портленд.

— Так любезно, доктор Баттер, уделить мне время. — Они сидели в той же комнате для писания писем, где всего лишь пару недель назад он составил свое первое впечатление о Джордже Идалджи.

Полицейский врач улыбнулся. Он был благообразным седым мужчиной лет на десять старше Артура.

— С огромным удовольствием. Я рад случаю поблагодарить того, кто написал… — последовала микроскопическая пауза, или она только почудилась Артуру, — «Белый отряд».

Артур улыбнулся в ответ. Он всегда находил общество полицейских врачей столь же приятным, как и полезным.

— Доктор Баттер, я был бы премного обязан, если бы вы согласились на откровенный разговор. То есть я очень высокого мнения о ваших показаниях, но мне хотелось бы предложить вашему вниманию некоторые вопросы, а также соображения. Все, что вы скажете, останется между нами, и я не повторю ни единого слова, прежде не предоставив вам возможности подтвердить его, поправить или полностью исключить. Это приемлемо?

Доктор Баттер согласился, и Артур для начала перебрал те части его заключений, которые были наименее опасными или, во всяком случае, для защиты неопровержимыми. Бритвы, сапоги, разнообразные пятна.

— Вас не удивило, доктор Баттер, что на одежде оказалось так мало крови, учитывая действия, которые вменялись Джорджу Идалджи?

— Нет. Или, точнее, вы задаете слишком общий вопрос. Если бы Идалджи сказал: да, я изувечил пони, вот инструмент, который я использовал, вот бывшая на мне одежда, и действовал я в одиночку, тогда я счел бы себя вправе высказать мнение. И при данных обстоятельствах мне пришлось бы сказать вам, что я был бы очень удивлен. Даже крайне удивлен.

— Но?

— Но мои заключения строились, как всегда, на том, что я обнаружил: такое-то количество крови млекопитающего на таком-то предмете одежды и так далее. Таково было мое заключение. Раз я не могу сказать, как или когда она на них попала, то ничего сверх мне добавить нечего.

— На скамье свидетелей — бесспорно, но между нами…

— Между нами, я бы подумал, что, располосуй человек лошадь, крови было бы много, и он не мог бы контролировать, как именно она прольется. Тем более если бы это произошло темной ночью.

— Так тут вы со мной? Он не мог бы сделать этого?

— Нет, сэр Артур, я тут не с вами. Я очень далек от вас. Между этими выводами расстояние слишком велико. Например, всякий, кто сознательно отправился бы зарезать лошадь, сообразил бы надеть фартук, как рабочие на бойнях. Предосторожность абсолютно очевидная. Однако несколько брызг могли бы упасть мимо фартука и остаться незамеченными.

— В суде никакой фартук не упоминался.

— Я имею в виду другое. Я просто предлагаю объяснение, отличное от вашего. Или еще: там могли присутствовать другие. Если существовала шайка, как предполагалось, то этот молодой человек не обязательно зарезал лошадь сам, а просто стоял в стороне, но в результате брызги крови могли попасть на его одежду.

— Опять-таки никаких доказательств представлено не было.

— Однако имелись серьезные указания на существование шайки, не так ли?

— Шайка настойчиво упоминалась. Но без намека на какие-либо улики.

— Ну а тот, который располосовал собственную лошадь?

— Грин? Но даже Грин ничего не говорил про шайку.

— Сэр Артур, я понимаю ваши доводы и ваше желание найти доказательства в их поддержку. Я просто говорю, что имеются другие возможности, упоминались они в суде или нет.

— Вы совершенно правы. — Артур решил больше на этом не настаивать. — Так не можем ли мы поговорить о волосках? Вы в своих показаниях упомянули, что сняли с одежды двадцать девять волосков и что, когда вы их исследовали под микроскопом, они были — если я помню ваши слова точно — «подобны по длине, цвету и структуре» волоскам на лоскуте кожи, срезанном с пони, принадлежавшего шахте?

— Совершенно верно.

— «Подобны». Вы ведь не сказали «совершенно такие, же как».

— Да.

— Потому что они не были совершенно такими же?

— Да, поскольку это вывод, а не наблюдение. Но, по понятию непрофессионалов, сказать, что они были подобны по длине, цвету и структуре, означает, что они были точно такими же.

— И у вас нет никаких сомнений?

— Сэр Артур, на скамье свидетелей я всегда грешу в пользу осторожности. Но, говоря между нами, на условиях, которые вы предложили для нашей беседы, я готов заверить вас, что волоски на одежде принадлежали тому же самому животному, кожу которого я исследовал под микроскопом.

— И точно с той же части?

— Не понимаю.

— То же животное и та же часть этого животного, то есть брюхо?

— Да, совершенно верно.

— Ну а волоски с разных частей лошади или пони различаются длиной, а возможно, толщиной и, возможно, структурой. Волосы из хвоста или гривы, например, будут совсем другими.

— Это тоже совершенно верно.

— Однако все двадцать девять волосков, которые вы исследовали, были совершенно одинаковы и с той части пони?