Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб - Феликс Саусверд

…Постов наблюдения вокруг мест работы и жительства Адели Тейдеманис и Пуриньш решили не выставлять: негде там приткнуться было, каждый чужой был заметен — все в волостном центре знали всех. Пост около Стрелниеку 7, где жила Стефания, вначале приезжих молодых женщин не зафиксировал: дом большой, народу ходит много, в общем, не увидели. Но во внеурочное время Стефания, а ее знали отлично, вышла из дома и зашла в хлебную и молочную лавки, где взяла кое-что из снеди. Это привлекло внимание. Доложили начальнику отдела Тейдеманису, тот поделился со своим замом, произошла трогательная сцена примирения на почве общей борьбы с противницами рейха, коварно нырнувшими к домработнице по известному адресу.

Через пару дней, больше родная племянница с подругой не могли у нее находиться, Стефания отвела Валю к знакомой — Валентине Лак, до войны проживавшей с братом Вероники Слосман в одной квартире. Затем Валя перебралась к Марии, в квартирку при фотомастерской по Бривибас (в те дни Адольфа Гитлера), 87, а Антонина спешила домой, поскольку свое задание выполнила полностью.

…Собрались у Ланге. Все в хорошем расположении духа. Еще бы, лесная птичка в клетке!

— Будем брать? — с интонацией и манерой Тейдеманиса спросил Пуриньш.

Прошел смешок. Даже Тайдеманис заулыбался — его цитировали. Один Эрис сидел серьезный, он мало знал о возне двух конкурентов.

— Нет-нет, — замахал руками Ланге, — ни в коем разе, равно как и Стефанию.

Пуриньш удовлетворительно кивнул головой: его линия побеждала. Но здесь же Ланге добавил, обращаясь к Тейдеманису:

— Попутчицу, вернется домой, можете брать, но только в деревне. Соберите на нее местные грехи. Раз с партизанами связана, то что-то должно быть. И родителей, конечно. Надо такие гнезда выжигать, как бородавки электротоком, — затем, повернувшись к Пуриньшу: — Я понимаю, что у вас будут трудности при ведении наблюдения за фотомастерской, или фотоателье, как его называет госпожа Мария Ликумс. Оно популярно, в центре города, и людей, заказывающих снимки, туда обращается много.

— Да, место бойкое, контролем визуальным определить кто за фото, а кто для встречи — почти невозможно. Боюсь, там мы будем мало эффективны…

Здесь прорезался голос Эриса: — Господин штурмбанфюрер, дело не так плохо выглядит. Я изучил обстановку на месте детально.

Фотоателье им засвечивать невыгодно, это укрытие, сюда придут самые верные, с шушерой здесь встреч не будет. Поэтому я предлагаю работать пока только за Шубкой, назовем ее так, воротник уж у ее пальто больно красивый. Вношу предложение: при ее выходах из ателье брать ее под наблюдение, а наиболее подозрительных визитеров — фотографировать, затем разберемся.

— Согласен, — сказал Ланге, — только сумерки теперь ранние, многого мы не получим. Да, непросто будет.

— Но долго мы ей находиться там не дадим, не так ли? — сказал Тейдеманис.

Все переглянулись.

— Месяца два мы должны выждать, а то и больше. Не забывайте о радисте. Рация предназначена для руководителя. Но это не она. Надо набраться терпения. Следует выяснить: для чего ее прислали, не будет ли среди ее связей публики, причастной к взрывам. Работы много, господа. И вообще, подождем Панченко с компанией. Они многое должны прояснить.

…Когда Антонина, оставив Валю в надежных руках в Риге, вернулась в свою родную деревню Стрельцово, то по какой-то совершенно необъяснимой случайности в свой родной, родительский дом не пошла, нырнула к соседям. А те и докладывают, что у тебя, Тоня, в доме засада, тебя ждут, отца и мать вчера арестовали и увезли. Больше в деревне в этот вечер никого не тронули.

Кто отдал распоряжение взять Антонину, а ее стариков — в качестве заложников, мы знаем. Кто указал на нее? Граф, Рагозин с Гудловским и Чувиковым? Каким способом: то ли в тайнике бумажку в гильзе оставили, то ли по телефону с Ригой связались. Были, были способы связи. Но так или иначе один пункт из особо конспиративной тропы лопнул, выпал, исчез. Тоня погоревала у соседей, но мало ли что еще приключится, обыски пойдут. Поэтому огородами, огородами — и из деревни прочь. В декабре она очутилась в партизанской бригаде. (Это наводит автора на поправку, что отправились Валя и Тоня в Ригу не в начале ноября, а попозже. Но в изученных материалах везде стоит начало ноября.)

Впоследствии Антонина Черковская с партизанами, вынужденными уйти за линию фронта, прошла курс подготовки и вновь была заброшена на подпольную работу в Латвию.

Но почему-то никого не волновал вопрос, что с Валей-то может быть плохо. Один из пунктов тропы лопнул, Тоня чудом вывернулась из-под удара, ее старики арестованы… Арестованы! А вдруг они заговорят и выдадут все им известное? Мать Тони разве не может называть своих сестер Адель и Стефанию? Расскажет о том, что ей известно о побывке у них Графа и Вали. Что тогда? Надо спешно выводить Валю из западни, куда она угодила. Срочно! Паникуем, если будем рассуждать вот так? Да нет, разумному сомнению всегда должно быть место. Мать не расскажет? Дай бог. Единственное утешение, вернее скидка, что Ланге, Тейдеманис, Пуриньш уже и так все знали. Спасай, не спасай — догонят и с поезда или откуда хочешь стащут. Хорошо, что Валя ничего этого не знала, а ее начальство, в свою очередь, было напрочь лишено эмоций и страстей, даже в замороженном виде.

19 ноября 1943 года наконец-то вернулись в Ригу Рагозин, Гудловский и Чувиков. Рагозин позвонил Пуриньшу с вокзала, тот дальше. Рагозин трубку не вешал, ждал команды, и она прозвучала:

— Час тебе на то, чтобы помыться, побриться. Явишься на работу, тебя встретят. Семен и Чувиков пусть ждут в твоей квартире, но не напиваются. С ними будет говорить Тейдеманис лично. Увидит, Что они «под мухой», измордует на месте. Учти, с тобой будет беседовать начальство, самое высшее. Все чтобы шло по протоколу: на вопросы отвечать четко, в споры не лезть. Семену скажи, чтобы вычистил зубы три раза, Чувикову — переменить носки. Проверь лично. И все чистое, чистое одеть. И чтобы не напились. Иди осмотрительно, проверься. Докладывай без похвальбы, исключительно факты.

— Так точно.

— Исполняй!

Схватив извозчика, троица помчалась исполнять указание. Сначала залетели в баню, быстро вымылись, затем на квартиру к Рагозину, переоделись, но только слегка, так как гардероба на трех здоровых мужиков явно не хватало. Рагозин побрызгался одеколоном. Чувиков заныл:

— Вань, а Вань, надобно принять бы, а?

— Заткнись, харя, после разговоров с начальством нажремся до обалдения. А сейчас ни грамма. Сюда пожалует посланец большого Тео и заберет нас на вопросы — допросы. Видимо, хотят сравнить, что я наговорю, а что вы, по отдельности. Прием старый. Ничего лишнего не болтайте. Не врите. Не делайте из себя героев. Все, я помчался.

У меня пять-шесть минут времени. Встречаемся здесь.

К Пуриньшу пожаловал сам Панцингер. Ланге знакомил его с богатой нумизматической коллекцией, «изъятой» при обыске. Тейдеманис и Пуриньш стояли почтительно вытянувшись, с раскрытыми блокнотами в руках, готовые по первому сигналу начать записывать указания начальства. Эрис ввел Рагозина. Тот был возбужден, красен лицом, еще бы, столько таких чинов сразу! Оберфюрера он вообще видел впервые, но нюхом понял, что это главная шишка, и к нему первому обратился; с фашистским приветствием. Присягу на верность он принял давно и имел полное право выбрасывать правую руку вперед и орать имя злодея, которого в этот момент, возможно, проклинала в нетопленой комнате его мать, жившая в оккупации на Белгородчине.

Панцингер с интересом посмотрел на Рагозина, предложил всем сесть, бросил Эрису, чтобы тот записал беседу.

— Итак, Панченко, сколько дней вы пробыли там и как прошло установление контакта? — спросил Ланге.

— Пробыл на два дня больше двух недель. Они мне и нашим ребятам поверили. Думаю, что крепко поверили.

— Из чего это следует? — продолжил Ланге.

— Они дали задание уточнить, проверить, что за организация «Рижский партизанский центр»…

Полуприкрытые веки Панцингера дрогнули, он бросил взгляд на Ланге и махнул рукой. Ланге понял жест мгновенно, так как вопрос уже не раз обсуждался, и в свою очередь распорядился:

— Тейдеманис, завтра же приступайте, без пропусков кого-либо — весь «центр», как он у нас в списках, взять.

Панцингер тихо спросил Рагозина, Эрис переводил:

— За время пребывания в логове бандитов они кого-либо из пришедших с нашей стороны расстреляли, изолировали, высказали недоверие?

— Как я понял, только по отношению к Графу, — и тут он назвал имя Графа. — У него, наверное, были документы этого «центра». Так я понял с его слов, но в целом все спокойно, его зачислили в разведку.

Панцингер вскинул брови.

— Ах вот как! Итак, Ланге, подготовьте для партизан сообщение примерно такого рода: «В Риге Действительно была группа лиц, объединенная в «Рижский партизанский центр». Это аферисты, которые обирали пленных, беря у них деньги на билеты для проезда в Лудзу и Зилупе. Узнав, что наши люди захотели с ними увидеться, они захватили кассу наличных и сбежали из Риги». Все. «Центр» свою задачу выполнил. С его помощью мы сделали немало удачных ходов: и к «корреспондентам» прошли, и закрепились, но хватит. Опасно. Такое же задание, какое получил Панченко, могли поставить и перед другими личностями. Могли?