Однажды, в галактике Альдазар - Алиса Чернышова

Конечно, в обычной обстановке это довольно редкое зрелище. Как бы там себе ни выколбашивались некоторые личности под веществами или просто по жизни, корча из себя вечно оторванных, правда обычно выглядит по-другому. И по-другому пахнет.

В обычной жизни люди худо-бедно, но таки контролируют себя. И, если уж творят дичь, то преимущественно всё же по личному выбору. Болты у народа на гражданке тоже срывает, понятное дело, но в исключительных обстоятельствах. Потому что коэффициент сопротивления того металла, на котором обычно психика держится, в разы выше, чем у легендарного вакония. Надо приложить немалую силу, чтобы напрочь снесло.

Но на войне сносит часто, да. Что уж там, Кат и сама переживала такой момент, потому могла со стопроцентной вероятностью узнать его в чужих глазах.

А ведь это серьёзней. И глубже, чем просто “Я — королева драмы”.

И даже чем “меня тут две штуки”.

Чтоб тебя, Родас…

Она отчётливо услышала, как стена затрещала под его пальцами. И рванулась вперёд, обхватила его руками и ногами, прижалась так, чтобы расстояния между ними не осталось, совсем никакого.

— Эй, — шепнула она ему на ухо, не забыв с силой его предварительно прикусить — ничего такого, просто для привлечения внимания, — я не знаю, что там варится в твоей умной голове. Но заруби, будь добр, себе на чём-нибудь, что подвернётся: если ты тут монстр, то нас тут таких двое.

По его телу прошла волна дрожи, и эти самые предохранители наконец-то окончательно перегорели.

Кат зашипела сквозь зубы, когда её спина снова весьма чувствительно впечаталась в стену, но тут же потянулась вперёд, опять втягивая его в грязный, беспорядочный поцелуй. Они оба дрожали, как в лихорадке, но ей было на это плевать, равно как на причины, и на боль в спине, которая на самом деле стала лишь приятной приправой к основному блюду.

Может, у неё тоже слетели предохранители. Может, где-то внутри, под кожей, в костях, скопилось слишком много того, о чём вслух не говорят, в чём не признаются, чего нельзя хотеть на самом деле…

Может, один раз окунувшись в мир жестокости, насилия и опасности, ты захочешь ещё. В этом ловушка, в этом самый тёмный секрет, в этом опасность тех границ, которые уже один раз перешагнул, в этом правда, в которой не признаются, никогда не признаются, потому что эти, нормальные, просто не поймут, почему…

— Я хочу ещё, — сказала она на выдохе.

И он понял. О, конечно, он понял.

Как ни крути, тьма у них была одна на двоих — и та, космическая, которая всегда за бортом, и эта, грязно-клубящаяся, всегда спящая внутри, скованная масками, гуманизмом и самоконтролем…

Но Веритас был прав. Чтоб его, этого серого ублюдка, но он каждым словом был прав: пока они не снимут друг перед другом эти маски, все жалкие потуги кем-то друг для друга быть — просто кривляния в полной зеркал комнате.

Любовь не превращает чудовищ в прекрасных принцев. Уж Кат, навидавшись на своём веку чудовищ, знала это получше прочих. Потому-то маленьким принцессам, выросшим на сказках, лучше сразу находить себе прекрасных принцев или миленьких пажей.

Чудовищ же оставьте, пожалуйста, другим чудовищам.

И будь Кат проклята, если той ночью, упираясь руками в стену, ощущая всем телом жёсткие, болезненно-идеальные толчки, она не была охрененно счастлива. Он не жалел её, и она в этом не нуждалась. Кажется, она просила его забить на всё и быть быстрее; кажется, она шептала что-то вроде: “Вытрахай из меня всё, все мысли. Не хочу думать, не хочу чувствовать. Дай мне больше. Дай мне это... Ничего, кроме тебя.” Кажется, она даже умоляла и кричала, но вообще насрать — стыд и так был ей не особо свойственен, а тут вообще посмотрел их порно, взял паузу и ушёл перекурить. Ей же было плевать на всё, вообще на всё, кроме него, страсти и боли.

И, чтоб его, как же она давно этого хотела…

Медицинский вирт предупреждал о повреждениях, но не критичных, потому она блочила его с чистой совестью: тут нет трепетных фиалок.

Тут никогда их, на хрен, не было.

*

Как там было в мохнатодревней классике? А поутру они проснулись.

Вот-вот, примерно так, на самом деле. Хотя в их случае проснулась только Кат. Причём, что характерно, она не помнила даже толком, как засыпала. По ходу, отрубилась, как выключилась — кое-кто её заездил, причём местами в прямом смысле.

Не то, чтобы у неё были претензии, конечно. Ей и раньше не было с Родасом плохо (ещё как хорошо!), но только этой ночью она в полной мере поняла, почему все люди так помешаны на сексе.

Учитывая новый опыт — объяснимо.

Кат чувствовала себя одновременно слегка болящей и очень расслабленной. Пожалуй, настолько расслабленной она себя не помнила… Ну да, пожалуй, после “не помнила” таки надо ставить точку.

Кто там сказал, что секс не решает психологические проблемы? Тот, кто это сказал, ни бельмеса не понимает ни в первом, ни во втором.

Кат ухмыльнулась этой мысли, потянулась и тихонько зашипела сквозь зубы.

Красноглазая статуя, застывшая у противоположной стены, слегка вздрогнула и пришла в движение. Кажется, даже собралась заговорить, и, судя по взгляду, разговор должен был быть серьёзным, и вот просто убейте-меня-нахрен нет.

— Заткнись, — сказала она, осторожно зевнув (вывихнутая в процессе веселья челюсть побаливала; и нет, не спрашивайте). — Что бы ты ни собирался сказать, я охренительно не готова сейчас это слушать. Ты видишь мой сука-сделай-мой-день взгляд? Я ещё не пришла в себя после лучшей ночи в моей жизни. Если ты хочешь чем-то занять свой рот, сделай нам обоим немного старого, доброго и вредного кофе. Как ты думаешь, тут можно быстро достать сигарет? Лично мне просто дико хочется курить, и плевать на регламент пилота — всё равно в медкапсулу лезть. А в целом… Можем потом занять рты чем-то более интересным, но это уже после медкапсулы. Меня, знаешь ли, надо слегка починить перед вторым раундом.

Он продолжил на неё пристально смотреть. Как ни странно, Кат не могла понять, в каком именно из модусов он сейчас находится… Впрочем, модус Родаса, как песню, таки можно было угадать с первых нот.

— Думаю, нам следует начать с медкапсулы. И я не уверен, что второй раунд в данном случае уместен. Опасность…

Ну вот пожалуйста.

— Стоп! Тебе серьёзно лучше заткнуться,