Осужден пожизненно - Маркус Кларк

– Она выходила на берег повидаться с другом, сэр, – сказал Блант, смущенно моргая.

– С каким другом?

– С этим… с арестантом, сэр.

– И что же, она его видела?

– Да, но я подумал, что следует сказать вам об этом, сэр, – пробормотал Блант.

– И правильно поступили, – сказал Фрер. – Вам надо отплывать немедленно. Откладывать нет смысла.

– Как вам угодно, сэр. Я могу отплыть завтра утром или сегодня вечером – как скажете.

– Сегодня вечером, – сказал Фрер, отвернувшись. – И как можно раньше.

– В Сиднее есть одна вакансия, которую я ждал, – с беспокойством начал Блант. – Если бы вы могли помочь…

– Как помочь?

– Получить должность капитана на правительственном корабле, сэр.

– Тогда бросьте пить, – сказал Фрер, – а я подумаю, что тут можно сделать. И проследите, чтобы эта женщина не болтала.

Они обменялись многозначительными взглядами, и Блант расплылся в подобострастной улыбке.

– Постараюсь, сэр.

– Советую вам сдержать слово, – заметил патрон и без дальнейших церемоний направился своим путем. Фрер застал Викерса в саду и прежде всего попросил его не говорить с дочерью о «деле».

– Вы же сегодня видели, что ей было плохо. Ради всего святого, Викерс, смотрите, чтобы она снова не заболела.

– Мой дорогой сэр, – ответил ему Викерс, – я даже намеком не упомяну об этом. Ей весь день после этого нездоровилось. Нервы совсем расшатались. Зайдите и взгляните на нее.

Фрер вошел в дом и стал утешать взволнованную девушку, искренне тронутый ее страданиями.

– Все уже в полном порядке, малышка, – сказал он ей. – Не думай больше об этом. Выбрось все из головы, дорогая.

– Это было глупо, Морис, я знаю, но я ничего не могла с собой поделать. Звук его… его голоса вызвал во мне мучительную жалость к кому-то или к чему-то. Я не могу это объяснить, но мне казалось, что я вот-вот вспомню какую-то ужасную несправедливость, услышу какие-то страшные откровения, и они заставят меня отвернуться от тех, кого я должна любить больше всего. Ты меня понимаешь?

– Да, понимаю, – проговорил Фрер, – но это все чепуха, уверяю тебя.

– Конечно, – подхватила она, словно возвращаясь к старой детской привычке сразу отбрасывать все трудные вопросы. – Конечно чепуха! Но ведь нам приходят в голову подобные мысли? Мне кажется, что я раздваиваюсь, что я раньше жила какой-то другой жизнью, похожей на сон…

– Экая ты романтическая девчушка, – сказал Фрер, смутно понимая, что она хочет выразить этими словами. – Какая же у тебя могла быть жизнь во сне?

– Ну разумеется, ее не было, глупенький. Но в мыслях она возможна. Знаешь, мне снятся иногда странные вещи. Я падаю в какие-то пропасти или водопады, кто-то заталкивает меня в пещеру в огромной скале… Это страшные сны!

– И все от несварения желудка, – пояснил Фрер. – К тому же ты мало двигаешься. Тебе нельзя так много читать. Сделай-ка хорошую прогулку миль так на пять.

– И в этих снах, – продолжала Сильвия, не обратив внимания на его слова, – есть еще одна странность. Ты всегда в них присутствуешь, Морис.

– Что ж, это хорошо, – сказал Морис.

– Да, но в моих снах ты всегда какой-то хмурый, сердитый, все кому-то угрожаешь, не такой, как на самом деле, не добрый, и я боюсь тебя.

– Ну, так это же только сон, мое золотко.

– Да, но… – замялась она, крутя пуговицу его сюртука.

– Но что?

– Сегодня в суде ты выглядел точно так же, Морис, вот почему я так глупо расстроилась…

– Дорогая моя, успокойся! Ну-ну, не плачь. Но она разразилась отчаянными рыданиями, сотрясавшими в его объятиях ее хрупкую фигурку.

– О, Морис, я злая, нехорошая! Я не знаю, чего я хочу. Иногда мне кажется, что я не люблю тебя так, как должна любить – как человека, который спас меня от смерти, выходил.

– Перестань, не надо об этом, – хрипло проговорил Фрер.

Она понемногу успокоилась и подняла к нему заплаканное лицо.

– Скажи мне, Морис, – в те страшные дни, когда ты нянчился со мной, как с ребенком, отдавал мне последний кусок хлеба, думал ли ты, что мы когда-нибудь поженимся?

– Н-не знаю, – сказал Морис. – А что?

– Нет, ты думал! Я не из тщеславия так говорю – иначе ты бы не был таким добрым, нежным и преданным.

– Вздор, малышка, – сказал он, упорно пряча от нее глаза.

– Нет, вовсе не вздор. Я иногда бываю такая капризная! Это папа меня избаловал. А ты всегда ко мне очень внимателен, подчас меня это даже сердит, но ведь ты такой, потому что любишь меня?

– Конечно, – ответил Морис, и глаза его вдруг увлажнились.

– Ну, вот видишь, потому я и злюсь на себя за то, что не люблю тебя так, как должна. Мне хочется, чтобы ты любил все, что люблю я: книги, музыку, картины – словом, мой мир. Иногда я забываю, что ты – мужчина, а я девушка, забываю, как благородно ты поступал, Морис, как беззаветно рисковал своей жизнью, чтобы спасти меня. Но что с тобой, голубчик?

Он внезапно отстранил ее от себя и подошел к окну, глядя на бухту за террасами сада, спящую в мягком вечернем свете. Шхуна, доставившая свидетелей из Порт-Артура, стояла вдали от берега, и желтый флаг на ее мачте слегка колыхался под дуновением прохладного бриза. Вид этого флага, видимо, рассердил его, так как он, издав нетерпеливое восклицание, отошел от окна.

– Морис! – вскричала Сильвия. – Я тебя обидела?

– Нет, нет, нисколько, – ответил он с видом человека, которого поймали в минуту слабости. – Я… я… просто мне неприятно, когда ты признаешься в том, что не любишь меня.

– О боже, прости меня, дорогой. Я не хотела тебя обидеть. Иногда я говорю то, чего не думаю. Разве я могла бы не любить тебя после твоего подвига?

И, поддавшись какой-то дикой прихоти, он внезапно спросил:

– А если бы я не совершил этого «подвига», ты бы меня не любила?

Взор ее, устремленный на него с нежностью и тревогой, – ибо она раскаивалась, что причинила ему боль, – после этих слов погас.

– Что за вопрос? Не знаю. Думаю, что любила бы. Но зачем думать об этом, Морис? Я знаю, что ты для меня сделал, и этого достаточно. Как я могу сказать, что было бы, если бы все произошло совсем иначе? Ты ведь тоже мог бы полюбить другую?

Если на миг в его жестком сердце проснулось раскаяние, то неуверенность, прозвучавшая в ее ответе, его рассеяла.

– Это верно, – сказал он и обнял ее.

Весело рассмеявшись, она снова посмотрела ему в глаза.

– Какие мы с тобой глупые. К чему все эти домыслы? Разве можно изменить прошлое? У нас есть будущее, милый, я выйду за тебя замуж, и мы должны будем любить друг друга всю жизнь, ну, как герои в романах.

Искушение причинить зло часто посещало Мориса Фрера, и его эгоистическая натура охотно поддавалась ему, но сейчас он воздержался. Перед ним была прелестная и невинная девушка, чьи грустные глаза как бы призывали завоевать ее. Каких только надежд не возлагал он на ее любовь! Каких только прекрасных решений не принимал, полагаясь на ее чистоту и то доброе начало, которое она внесет и в его жизнь! Да, она сказала правду – прошлое вернуть нельзя, а будущее было перед ним. С лицемерием эгоиста, обманывающего даже самого себя, он прижал ее головку к своему сердцу, гордясь собственной добродетелью.