Год зеро - Джефф Лонг

— Это словно смотреть, как разводят костер.

Он обладал даром рассказчика заимствовать образы у того, что оказывалось под рукой, в данном случае — у костра.

— Путешествие человека на кресте. Поначалу дым ест глаза. Затем жар, и появляется свет. Под конец дым рассеивается.

— Не понимаю, — сказал Натан Ли.

— Сначала ты сопротивляешься, — пояснил Бен. — Борешься. И это продолжается очень долго. Но когда уже близок конец, в стене боли возникают бреши. Приходит ясность. После всей этой жестокости — покой. Так приходит Бог.

— И это ты видел в их глазах?

— Да, как в глазах новорожденного младенца. Видел Бога.

Высоко на дереве они услышали шорох. Это была птица, запутавшаяся в тенетах Иоава. Закуска Богу на утро.

— Эти умирающие, — спросил Натан Ли, — что они думали о тебе?

— Некоторые проклинали. Другие молили остаться. На кресте невыносимо одиноко. Они называли меня по-разному. В их умах я был и другом, и врагом. Я был и Божьим слугой, и дьяволом. Они называли меня братом, и сыном, и отцом, и «руу-бии».

— Таким ты себя видел? Учителем?

— Нет. Я был учеником. А они — моими учителями.

— Ты был там, чтобы спасти их? — поинтересовался Натан Ли.

— Некоторые спрашивали меня то же самое.

— Тогда зачем ты мучил их?

— А зачем вы мучаете нас?

В тоне Бена не был враждебности. Лишь проницательный ум.

«Он знает, кто мы», — подумал Натан Ли.

— Чтобы узнать вас.

Бен улыбнулся — жуткая гримаса:

— Да ведь мы остались такими же: ищем связующую нить — ту, что соединяет царей и воров, младенцев и умирающих.

Бен поводил палкой сквозь пламя, как будто выводя древние слова.

— А солдаты не прогоняли тебя? — спросил Натан Ли.

— Иногда. Большинство были рады мне. Им ведь тоже было одиноко там. Они служили на чужбине, вдали от дома. Кто-то из них жаждал похвалиться своей жестокостью. Или милосердием. О да, солдатам знакомо сострадание! За плату они могли смешать желчь с водой или дать напитанную ядом губку на палке. Некоторые делали это бесплатно. Иногда ломали распятому ноги, чтобы не затягивать пытку. Или подрезали коленные связки ножом. — Взмахом палки перед коленом Натана Ли Бен продемонстрировал, как это делалось. — После этого опираться осужденным было не на что. Через час наступал конец. Зато их избавляли от еще многих мучительных дней и ночей.

— А ты оказывал подобные милости умирающим? — спросил Натан Ли. — Желчь. Нож…

Что это было? Признание, исповедь? Был ли он убивающим ангелом?

В неровном свете костра казалось, будто шрамы ползут по лицу Бена.

— Нет. Я боялся. Вместо них солдаты могли меня самого повесить на крест. Эти тела являлись собственностью императора.

— Может, ты помогал хоронить их?

— Нет. Их оставляли висеть. Или стягивали и бросали в каменоломни на съедение птицам и зверью. Даже их имена сжирались.

— Но ведь некоторых хоронили.

— Единицы. Помню одного. Его семья подкупила солдат. В ту же ночь тело сняли. Они торопились. Надо было успеть выкопать труп раба и повесить на место казненного, иначе солдат самих бы распяли. Я тогда был совсем новичком на Голгофе. И пришел в ужас. Это казалось несправедливым: беднякам, даже мертвым, не было места в этом мире.

Заговорил Иззи:

— А знал ли ты человека, которого называли «м-шии-хаа»?

Натан Ли был удивлен и внезапностью вопроса, и серьезностью Иззи. Затем до него дошло, что тот ставит ловушку.

— Да, — ответил Бен.

— Ты видел его?

— Мессий было много…

Иззи облегченно рассмеялся. Бен как будто не обиделся. Наоборот, его удивило веселье Иззи.

— Что с тобой произошло под конец проведенного на Голгофе года? — спросил Натан Ли.

— Ушел.

— И потом вернулся.

— Не ранее чем минуло десять лет.

— Зачем вообще было возвращаться на это место?

— В самом деле, зачем? — проговорил Бен.

Он провел рукой поверх пламени.

Натан Ли глянул на Иззи. По выражению лица переводчика было видно, что он не верит в этот вздор про мессий. Бен отмалчивался добрую минуту. Натан Ли не торопил его. Пусть рассказ идет своим чередом. Но он тоже не верил.

Наконец Бен продолжил:

— Я вновь ушел странствовать. Думал, что больше никогда не вернусь в Иерусалим. Но земля словно сжалась. Тропа моя описала круг. Не знаю, как это произошло. Глаза были широко раскрыты. Ноги слушались меня. Тем не менее однажды я вновь очутился там. На этот раз и для меня нашлось дерево.

Проговорив буднично и сухо последние слова, он встал и двинулся вокруг костра, направляясь к двери.

— А ты думал, что именно так и должно было случиться? — спросил его Натан Ли.

Ясность. Покой. Бог.

— Нет. Ни минуты, — ответил Бен. — Я тогда огляделся вокруг… Сверху мир так прекрасен. Я понял, что встреча с Богом всего лишь начало. Никогда я не хотел уходить. — Сквозь пламя костра он посмотрел на Натана Ли. — Но иногда ты должен отдать свою жизнь, чтобы спасти ее.

28

ОТКРОВЕНИЕ

Октябрь

К полудню родившийся в долине шквал обрушился на столовую гору. Гроза изгнала птиц с неба, а людей — с улиц. Рокотал гром, вились по небу змеи молний. Град сыпал горохом в окно спальни.

Натан Ли и Миранда едва ли заметили ненастье. Последнее время они почти перестали выходить из ее дома. Им казалось: «Альфа» — это место для антракта, уголок, где можно перевести дух. Чтобы потом вновь находить друг друга здесь.

Сидя на нем верхом, она глядела вниз, словно с огромной высоты. Он все тянулся к ней, а она опускалась к нему, пригвождая его к месту. А он вновь поднимал ее ввысь…

А гроза бушевала в унисон с ними. Они и закончили вместе — и ливень, и они. Вскоре выглянуло низкое солнце и разбросало по долине краски.

Ночь не торопилась приходить. Натан Ли и Миранда отдыхали друг у друга в объятиях и смотрели в окно, нежно переговариваясь, с наслаждением обоняя друг друга и обмениваясь мыслями. В море он открыл для себя, насколько стремительны там закаты и восходы: будто кто-то включал и выключал освещение. Здесь же, в горах, свет мешкал. И цедил цвета, как остывший мед.

Под лоскутным одеялом их руки бродили всюду, не торопясь и не ограничивая себя, запоминая ориентиры: округлость бедер, укрытые волосами впадинки и ложбинки, холмики и бугорки. Пальцы бесконечно путешествовали вдоль позвоночников. Запретная страна теперь принадлежала им.

Вот только времени для этого не было ни у одного из них. Есть более важные приоритеты. И десять лет разницы в возрасте. Он был слишком стар для нее — на целую жизнь. Ей едва исполнилось двадцать, почти что девушка-подросток. Оба по натуре одиночки. Это временное соглашение, уверяли они друг друга. «Я оставлю тебя», — говорили оба. Но сейчас им казалось: это будет длиться вечно.

Наконец стало темно, как и положено ночью. Выглянули звезды. Они провалились в забытье, согревая друг друга.

Обоих разбудил телефон. Миранда потянулась за трубкой.

— Да, — сказала она. — Да, он здесь, капитан, — произнесла одними губами Миранда, внимательно слушая.

— Что сделал? — наконец спросила она. — Он рехнулся? Мы что, их плохо кормим?

«Их», — подумал Натан Ли. Что-то с клонами. Он припомнил разговор о побеге. Наверное, один из них полез на стену. Кто же это? Снова Бен?

Миранда бросила взгляд на часы.

— Ну что ж, ничего не поделаешь, — сказала она капитану. — Мы же знали: это когда-нибудь случится. Что сказать? Никто не примет всерьез. — Капитан продолжал говорить. Она села и нагнулась над телефоном, длинная спина была голой. — Это шутка? Как такое могло случиться?

Капитан продолжал рассказывать.

— Ладно, не берите в голову, — отрывисто сказал Миранда. — Мы выходим.

Она повесила трубку.

— Тебе понравится, — сказала она, вставая, чтобы одеться. — Один из наших заблудших возомнил себя Спасителем. — Она бросила Натану Ли его рубашку. — Слово сказано. В камере нашего подвала объявился Иисус Христос.

— Приехали, — обронил Натан Ли, когда они с Мирандой подходили к «Альфе».

Перед зданием лаборатории колыхалась небольшая толпа. Само по себе это не предвещало ничего дурного. Остряки Лос-Аламоса уже давно бились об заклад, как скоро кому-нибудь придет в голову объявить, что кости «Года зеро» принадлежат Царю царей. Город обладал своей квотой тех, кого Иззи называл «чудилами»: то были безумцы, мятежники и не в меру суеверные. Одна только преданность рациональной науке не давала гарантий против их время от времени повторяющихся иррациональных выкрутасов. Особенно в это страшное время, когда был вполне возможен всплеск истерии. Однако в собравшейся толпе не чувствовалось никакого возбуждения.