Время созидать - Ирина Кварталова

– Да понял, нет меня уже. – Саадар примирительно поднял руки. Но девчонка едва заметно кивнула кому-то – и за ее спиной как по волшебству – а может, так и было? – вырос здоровенный детина с дубинкой.

Слова детина вставить не дал – схватил за шкирку и потащил вон, противно ухмыляясь. У Саадара кулаки чесались поубавить в этой ухмылке зубов, но нарываться сейчас на драку было бы последним делом.

– Катись! Шоб я тя тут не видал больше, п’нял?!

– Понял-понял…

От удара в челюсть он уклониться успел – но вот на ногах не удержался, грохнулся прямо на землю, да еще и телегу какую-то задел. Щеку продрало.

– З-зараза!

Еще и в грязь вляпался!

– Ну и чего пыритесь? Идите куда шли, – почти зарычал на пару зевак, что остановились посмотреть, будет ли драка. – Не на что тут глазеть!

Встал, попытался обтереть руку о штаны – вышло не слишком уж ловко. Зеваки все еще ждали. Детина с дубинкой стоял в дверях трактира и все так же премерзко ухмылялся.

Впрочем, сам дурак, за то и получил: нечего было девчонку трогать. Поэтому Саадар постарался убраться от этой адрийской жральни подальше.

На улице сильно парило. Похоже, вот-вот ливанет дождь… А башмаки стоптались изрядно, каши просят. Саадар с досадой пошевелил пальцами – как бы подметки прямо тут не отвалились.

Где тот «Фонарь», он все же узнал – до каких только мест не доведет язык! Сомневаться в затее он себе не давал – хотя знал, что после злополучной телеги вся щека распухла и немного кровит.

В «Фонаре» было людно, и свободного стола Саадар не увидел. Странно, что в такую неприметную снаружи харчевню без вывески захаживало столько народу. «Червяка расфуфыренного» он сразу увидел – тот сидел в самом центре, закинув ноги в отличнейших сапогах с пряжками прямо на стол, и курил трубку.

Саадар без колебаний направился прямо к нему.

– День добрый, – поздоровался по-адрийски, потом только сообразил, что «червяк»-то наверняка не знает языка Республики.

Но мужчина знал.

– И тебе, отец, не хворать, – зевая, ответил он странно высоким голосом, – надеюсь, не зазря болтать подошел?

Он говорил совсем без акцента, словно на родном языке. Наклонил голову, рассматривая Саадара с видом человека, которому не дали досмотреть интересный сон.

Но на столе перед ним лежал до блеска начищенный пистолет, и Саадар увидел шпагу, пристроенную так, чтобы удобнее было проткнуть глотку кому-нибудь, кто обманется расслабленной позой.

– Работу я ищу, да слыхал, в этом месте дела делаются, так и решил прийти, счастья попытать.

Мужчина выпустил сразу три дымных кольца, улыбнулся широко:

– А ты мужик простой, сразу в лоб все выдаешь, не боишься.

– А чего мне бояться-то?

Незнакомец наклонил голову, и Саадар увидел в его ухе три серьги. Экий хлыщ, серьги, волосы завитые, кольца. Лицо гладкое такое, безбородое, усищи. Взгляд насмешливый, испытывающий – ну-ка, что еще скажешь, дурень деревенский?

– Значит, работу ищешь? Знаешь, какова работенка?

– Слышал. – Саадар смотрел прямо в темные, смеющиеся глаза.

– И что же говорят?

– Говорят, хочешь надрать зад одному паршивцу с прихлебалами.

«Червяк» рассмеялся. Саадар уже пожалел, что вообще в этот «Фонарь» разнесчастный сунулся – ясно же, что тут не найдешь честной работы, а языки чего не натреплют! Либо караваны с рабами прикрывать придется, либо просто-напросто убивать кого прикажут. Дело, в общем, тоже не самое страшное, если заплатят.

– Коли ошибся, извиняй. – Саадар наклонил голову. Такому не выкажешь уважения – оглянуться не успеешь, как продырявят.

– Да подожди ты. – По глазам ударил блик от золотого перстня с черным камнем – «червяк» махнул рукой. – Вижу, ты служивый, где служил-то?

– В Республике. В Рутене. Коль грамота нужна, так у меня есть.

Саадар достал бумаги, еще в Даррее отданные ему Тильдой. По краям они истрепались до неаккуратной бахромы, но чернила и печати в Республике всегда были крепкими.

– Хорошая грамота. – Мужчина вернул Саадару бумаги. – С такими игрушками знаком? – указал на пистолет.

– И не с такими знаком.

– Мне люди нужны умелые. В городское охранение. Очищать от скверны этот лучший в мире город. Платят, правда, немного.

– По тебе не видно, – усмехнулся Саадар.

«Червяк» наконец сменил позу – удобно устроился за столом, сложил «замком» руки перед собой. Зыркнул куда-то в сторону, потом улыбнулся еще шире, показывая серебряный зуб.

– Коли мозги есть, не пропадешь. На новую шляпу и девчонок в Розовом тупике хватит. Приходи завтра на нир-Горона, семнадцатый дом, там тебе скажут, что делать. Понравишься моему патрону – считай, непыльная работенка в кармане.

– Вот так легко? – подивился Саадар.

– А чего усложнять? – Мужчина поднял бровь. – Давай, топай, приходи завтра, посмотрим на тебя в деле, а то что же – решил небось, что я прямо тут, в этой расчудесной харчевне, с тобой буду драться? Боюсь, добрая хозяйка не оценит.

Саадар пожал плечами.

– Как звать-то тебя?

– Ормом звать. Орм ри Моэм.

– Ну, бывай. – Саадар кивнул и вышел из «Фонаря» на людную улочку.

Лишний раз надеяться на удачу он себе не позволял – слишком уж легко спугнуть ее, эту удачу-лису. Оттого разговор с Ормом будто засунул в самый низ сундука – чтобы не трепался на виду, не манил обещаниями, которые слишком уж часто не выполняются.

10

– Ты слишком крупно растираешь краску, – заявил Лука, ученик мастера Ларса, заглядывая Тильде через плечо, – и неправильно держишь пестик.

Он сопел над ухом, туго набитый довольством и мясной похлебкой. Смотрел немигающе выпученными рыбьими глазами, растягивал по-адрийски слова и был похож на Дорана Айхавена как сын родной – тот же близорукий прищур, те же пухлые губы, рыхлое бледное тело и обманчиво вялый вид сомнамбулы.

От него несло пивом, луком, потом и какой-то кислой, застарелой обидой.

Тильда, стараясь дышать пореже, отложила в сторону чугунный пестик, обернулась:

– Покажи, как правильно, – протянула ему ступу с ярко-красным порошком из киновари. Лука этого не ожидал – стушевался, на миг отвел взгляд. Ступу брать не стал, презрительно фыркнул:

– Нужно мельче! И давай побыстрее, мы тут работаем! Мне нужен красный!

Тильда молча пожала плечами – зачем ссориться? – развела в пиале краску в нужной пропорции, хорошенько перемешала ножиком, отдала пиалу Луке.

– Осторожнее с этим цветом.

– Да что ты понимаешь!.. – донеслось уже с другой стороны зала, оттуда, где стояли у стены леса.

Алише Мариди не положено было понимать ничего, но Тильда Элберт видела, что, если Лука переберет с краской – лицо девушки, которое он так старательно выписывал, станет не нежно-персиковым, а свекольным, когда высохнет. Слова жгли язык – пришлось спрятать их за кашлем. Она толкла жженую кость сильными, но осторожными движениями, но то и дело поглядывала на Луку.

– Надо подраться, – решительно сказал он вдруг, невпопад, соглашаясь с какими-то своими мыслями.

Тильда не спросила с кем, но Лука ответил – сам себе, не интересуясь, хочется ли Тильде слушать его.

– Тако ри Вайти знаешь? Нет? Из Каменного тупика, он пишет дамочек так, что каждая остается довольной, ну, понимаешь, о чем я… – Лука описал в воздухе полукруг черенком кисти, потом второй. – С собачками, кошками, хорьками, во всяких чудны́х одеждах понеобычнее. Так вот: он сказал мне… Точнее, он отправил мне скверные стихи… Что-то вроде «земля полна талантами, а вы полны землей»…

Тильда едва сдержала смешок, представив, как близорукий Лука орудует шпагой.

Парень же, воодушевившись, продолжал:

– Так что тут дело чести, и мне надо с ним подраться!

– Ты шпагу-то держать умеешь? – не удержалась, спросила.

– Найду того, кто умеет, – буркнул Лука.

– Лучше стреляйся – это неблагородно, зато может повезти, а для такого дела в лавке на нир-Архена дают напрокат пистолеты… – Тильда вспомнила рассказы Саадара.

Лука вперился в нее.

– Издеваешься?.. Смешно? Да ты… А, да что ты понимаешь, – повторил он, махнул рукой.

– Понимаю, что стишата твоего Тако не стоят и тухлого рыбьего хвоста, а он тебя дразнит и хочет, чтобы ты с ним подрался.

– Он посредственность! Сам никакого таланта не имеет! Как он может?..

Тильда вздохнула – с юности ее мало увлекали споры художников меж собой, тем более на темы отвлеченные и не связанные с самим ремеслом.

– Скучный, унылый, о том, как человек устроен, представления не имеет, лепит как видит, безо всякой мысли… Еще и камерой-обскурой пользуется, – продолжал Лука.

– И его картины раскупают как пирожки, так? – предположила Тильда.

Лука нахохлился, проворчал что-то под нос.

– Это потому, что его заказчики совсем не имеют понятия о красоте! Это те люди, которые готовы ночной горшок из золота отлить и любоваться.

Тильда только хмыкнула на это: слышано, и не раз. В таких разговорах много обиды и совсем нет никакого толка – их заводят, чтобы почесать языки и самолюбие. Но Лука, явно не желающий разговор прекращать, продолжал:

– Я всегда знал, что у разбогатевших купцов дурной вкус – им бы золота побольше налепить!..

Тильда пожала плечами:

– Не знаю, какие у купцов вкусы, но, если мастер Диего увидит, что у эбий с лицами – тебе придется переделывать.

Увлеченный взращиванием своей ненависти, Лука не заметил ошибки и теперь уставился на стену непонимающе. Осознание приходило к нему медленно: ведь он так старался с этими лицами – правильными идеально… Засыхающая краска медленно приобретала все более густой красноватый оттенок.

Он обернулся – моргал, хватал воздух ртом, силясь сказать что-то.

– Ты…