Философия права - Георг Вильгельм Фридрих Гегель

§ 227

Первая сторона, познание случая в его непосредственной единичности и его квалификация, сама по себе не заключает в себе судопроизводства. Она представляет собою такое познание, на которое может изъявлять притязание любой образованный человек. Поскольку для квалификации действия существенен субъективный момент разумения и намерения действующего лица (см. 2-ю часть) и поскольку доказательство и помимо того касается не предметов разума или абстрактного рассудка, а лишь подробностей, обстоятельств и предметов чувственного созерцания и субъективной достоверности, так что оно не содержит в себе никакого абсолютно объективного определения, постольку этот момент представляет собою в решении субъективное убеждение и совесть (animi sententia), и точно так же в отношении доказательства, покоящегося на высказываниях и заверениях других, присяга есть хотя и субъективное, но последнее подтверждение.

Примечание. При рассмотрении предмета, о котором идет речь, главное состоит в том, чтобы не упускать из виду природы доказательства, которое здесь требуется, и различать между ним и познанием и доказательствами другого рода. Доказательство определения разума, – таким определением является, например, само понятие права, т. е. познание его необходимости, – требует другого метода, чем доказательство геометрической теоремы. В последнем, далее, фигура определена рассудком и уже сделана абстрактной соответственно некоторому закону, но в эмпирическом содержании, каким является факт, материалом познания служит чувственное созерцание, чувственная субъективная достоверность и высказывание последней, заверение в последней – над каковым материалом оперирует умозаключение и комбинирование таких высказываний, свидетельств, обстоятельств и т. п. Объективная истина, получающаяся из такого материала и соответствующего ему метода, истина, ведущая при попытке определить ее объективно, самое по себе, к полудоказательствам, а при подлинно последовательном продолжении этой попытки – каковая подлинная последовательность заключает в себе вместе с тем формальную непоследовательность – приводит к чрезвычайным наказаниям, – эта истина имеет совершенно другой смысл, чем истина определения разума или суждения, материал которого уже ранее был абстрактно определен рассудком. Показать, что задача познания такой эмпирической истинности события есть дело собственно судебно-юридическое, что юристы обладают особой квалификацией для такого познания и что, следовательно, они обладают исключительным правом на решение этих вопросов и необходимо предоставить исключительно им это право, – вот что составляло главную исходную точку при решении вопроса о том, насколько должно признать делом формальных юридических судебных палат как суждение о факте, так и суждение о праве.

Прибавление. Нет основания признать, что лишь юрист-судья должен установить фактические обстоятельства, так как это дело всякого человека, обладающего общим образованием, а не только человека, обладающего юридическим образованием; оценка фактического состояния дела исходит из эмпирических обстоятельств, из свидетельств о поступке и тому подобных показаний очевидцев, а затем – еще и из фактов, из которых можно вывести заключение о поступке и которые делают его вероятным или невероятным. Здесь должна быть достигнута уверенность, а не истина в высшем смысле, которая есть безусловно нечто вечное: здесь эта уверенность есть субъективное убеждение, совесть, и вопрос заключается в том, какую форму должна получить эта уверенность на суде. В требовании признания со стороны преступника, имеющемся обыкновенно в немецком праве, заключается то истинное, что этим удовлетворяется право субъективного самосознания, ибо то, что объявляют судьи, не должно быть разным в сознании, и лишь в том случае, когда преступник сознался в своем преступлении, не остается в приговоре ничего такого, что противостояло бы ему как чуждое. Но здесь получается то затруднение, что преступник может отрицать свое преступление и тем нанести ущерб интересам справедливости. А если, напротив, признать, что должно иметь силу лишь субъективное убеждение судьи, то в свою очередь совершится нечто жестокое, так как с человеком в таком случае уже не обращаются как со свободным. Примирение заключается в требовании, гласящем, что приговор, объявляющий виновность или невиновность, должен быть дан из души преступника, – суд должен быть судом присяжных.

§ 228

Право самосознания стороны (т. е. тяжущегося или подсудимого. – Перев.) сохраняется в приговоре судьи с той стороны, с которой он (приговор) есть подведение квалифицированного случая под закон как в отношении закона, так и в отношении подведения данного случая под закон; в отношении закона оно сохраняется благодаря тому, что он известен и, следовательно, есть закон самой стороны, а в отношении подведения – благодаря тому, что судоговорение происходит публично. Но в отношении решения об особенном субъективном и внешнем содержании дела, познание которого составляет часть первой из указанных в § 225 функций, это право находит свое удовлетворение в доверии к субъективности постановляющего решение. Это доверие основывается преимущественно на равенстве стороны с последним по своей особенности, по сословию и т. п.

Примечание. Право самосознания, момент субъективной свободы, может рассматриваться как субстанциальная точка зрения в вопросе о необходимости публичного судопроизводства и так называемых судов присяжных. К нему сводится то существенное, что в отношении полезности можно привести в защиту указанных институтов. Исходя из других соображений и оснований, можно очень много спорить о тех или других преимуществах или недостатках этих институтов; такие соображения, подобно всем рассудочным основаниям, являются второстепенными и не решающими или же заимствованы из других, может быть, высших сфер. Указывают, что судопроизводство само по себе может быть выполнено чисто юридическими судами хорошо и что оно, пожалуй, может быть выполнено ими лучше, чем другими институтами; но не об этой возможности идет речь, ибо, хотя бы даже эта возможность поднялась на степень вероятности и даже на степень необходимости, все же право самосознания, с другой стороны, не перестанет при этом предъявлять свои притязания и будет находить себя неудовлетворенным. – Если познание права благодаря характеру того, что представляет собою весь объем законов, а затем благодаря ходу судебного разбирательства и возможности следить за правом, является достоянием замкнутого сословия, которое остается замкнутым также и потому, что оно пользуется терминологией, представляющей собою как бы иностранный язык для тех, о правах которых идет речь, то члены гражданского общества, те, которые снискивают себе средства существования своей деятельностью, своим собственным знанием и собственным волением, удерживаются в положении чужих в отношении того, что есть не только наиболее личное и наиболее индивидуальное, но также и субстанциальное и разумное во всем этом, в отношении права, ставятся под опеку того сословия и даже в некоторого рода крепостную зависимость от него. Хотя они и имеют право телесно, ногами, присутствовать на суде (in judicio stare), но этого все же очень мало, если они не могут присутствовать духовно, своим собственным знанием, и право, которое они получают, остается для них внешней судьбой.

§ 229

В отправлении правосудия гражданское общество, в