Слишком много блондинок - Арина Игоревна Холина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Куда дальше? — наверное, пятый раз спрашивает таксист.
— А, да… — Я прихожу в себя. — Вон, видите, большой подъезд, сразу же за аптекой.
Родители грызли на кухне козинаки с чаем. Отчим обожает козинаки из семечек — не магазинные, с добавками, а обыкновенные рыночные, сделанные бабушками — чтобы подсолнухом пахли и не откусывались.
Детство, отрочество и юность я мечтала выдать маму за миллионера — чтобы мы как сыр в масле катались, жили в огромной квартире и покупали столько одежды, сколько влезет в машину — желательно лимузин ЗИЛ. Но когда мама все-таки выскочила за обеспеченного человека, мне уже было стыдно и поздно пользоваться их деньгами и положением.
— Я поработаю за твоим компьютером? — спрашиваю я отчима, поцеловав его в лысую макушку.
— Зачем? — хмурится он, так как не любит, когда кто-либо беспокоит его рабочее место.
— Надо.
Отчим нахмурился.
— Очень-очень надо, — ныла я. — Завтра расскажу.
Со вздохом он включил компьютер и пододвинул мне высокое кожаное кресло. Приятно быть у родителей — я так редко пользуюсь дочерними правами, что решила выжать из ситуации все возможное — на пару лет запастись материнской любовью и заботой. Вообще-то я редко им навязываюсь, но сейчас, поставив по одну сторону от клавиатуры пепельницу, по другую — чай с оладушками, решила, что зря это я такая гордячка — надо чаще навязываться маме.
Сценарная заявка
…бодро напечатала я и остановилась.
Подумав минут десять, кое-как наскребла предложение, которое тут же пришлось стереть. Я закурила, поразмыслила, прошлась по комнате, и вдруг меня осенило — я кинулась к столу, застучала по клавишам, накатала пару абзацев, но, прочитав заново, снова все удалила. Я переместилась на кушетку, улеглась и задумалась. Но слова застревали: фразы были вымученные, вялые, сгорбленные и хромые — просто Бухенвальд. Я ужасно напрягалась и боялась, что ничего не выйдет или выйдет плохо, — из-за этого не могла написать ни одной внятной строки.
Несколько раз я бросалась к книжным полкам, чтобы поучиться у Булгакова, Мопассана, Толстого, но слабенькая мысль, возбужденная большой литературой, быстро меркла перед экраном компьютера. Я даже пробовала писать от руки — не помогло. Чтобы отвлечься, решила начать с личных заметок — что-то вроде дневника, — но все мои богатые переживания уместились в две строки: «Сегодня было холодно. Ах, что же он не звонит!»
Промаявшись часок, решила, что, если не получится у меня стать грандиозным сценаристом — ничего, ведь еще сегодня утром я и не намеревалась что-либо сочинять. «Бог с ним, — думала я. — Нет — и не надо. Вот сейчас как сяду и как напишу Андрею такое, после чего он никогда в жизни не предложит работу кому попало…» — развеселилась я и устроилась перед монитором.
Закончив, обалдела — было семь утра, это значит, что в кабинете я сижу уже пятый час. Я вошла в Интернет, отправила Андрею свои каракули — ха-ха, представляю, как он завтра… сегодня… повеселится, закурила и только было собралась выключить машину, но решила перечитать, точнее прочитать написанное. Я читала и читала, исправляла, переделывала, меняла одни куски на другие и в конце концов с ужасом поняла, что отослала Андрею сырой, недоделанный материал.
За то время, что я правила текст, он стал для меня родным дитятей, я уже любила его, волновалась, переживала. И самое странное — я перестала относиться к нему, как к плоду случайной любви: я прониклась всем сердцем и не могла без него жить. Мне вдруг стало очень важно, чтобы вся эта тарабарщина всем ужасно понравилась, чтобы она «прошла» и чтобы мне дали работу. Панически включив Интернет, я написала Андрею новое письмо: «Не читай старое — оно дрянь, я поторопилась, умоляю, не читай!!! Завтра пришлю!!! Не открывай вообще!» и, заслышав в коридоре чьи-то шаги, выбежала в прихожую. Завидев сонного отчима в пижаме, я, немало не заботясь о том, что человек еще спит и вышел на секунду в туалет, ухватилась за него, притащила на кухню и принялась сбивчиво объяснять, в чем дело.
— Хорошо, хорошо, — тер глаза отчим. — Погляжу. Ты давай спать ложись…
— А ты когда посмотришь? — бесновалась я.
— А когда надо?
— У-ууу… — простонала я.
— Ладно, иди в постель. Проснешься, я все подготовлю.
— Ура! Спасибо! — Я бросилась на него, чмокнула в ухо так, что отчим поморщился — видимо, я его оглушила, и побежала спать.
— Уже два часа, — проворковал мамин голос.
Я издала какое-то «бррр», давая понять, что для меня «два часа» ничего не значат. Я взрослый человек и имею право спать сколько угодно. Хоть до четырех просплю — арестовывайте меня теперь! Но мама не сдавалась: она стянула с головы одеяло, дунула в нос и сказала, что принесла кофе. Я сопротивлялась, но мама — единственный человек, который умеет меня будить: каждый день, десять школьных лет, она поднимала меня в семь часов, и, наверно, от этого у нее и появилась первая седина. Чтобы не вылезать из нагретой кровати, я придумывала миллиарды оправданий — температура, горло болит, отменили алгебру, тошнит, желудок свело… но мама была непреклонна: она-то знала, что температура падает после десяти утра — как только она уходит на работу.
Вырвавшись из сна, я присела на кушетке, схватила кофе и выпила сразу полкружки. После чего взяла сигарету и, потянувшись за пепельницей, обратила внимание на белые листочки. Те, что я вчера распечатала отчиму. Засосало под ложечкой, ладони вспотели. Оттягивая час расплаты, я сначала закурила, глотнула еще кофе, пару раз нервно стряхнула не успевший образоваться пепел… и подтянула страницы. Я просмотрела текст, но, кроме каких-то странных исправлений, вроде «а» на «о» и замечания: «разговор начинается слишком резко, люди не могут так взять и поругаться — нужен плавный переход», больше ничего не было. Я, ошарашенная и расстроенная, пошла со страницами к отчиму. Он сидел в гостиной перед телеком и хохотал над старой комедией «Безжалостные люди».
— Не могу, — заходился он. — Раз двести смотрел, без преувеличений, а как первый раз. Доброе утро, — это он мне.
Я села, положив «сценарий» на колени.
— Что такое? — заметил мое опрокинутое лицо отчим.
— Эдик, — произнесла я почти шепотом, — что, неужели все так ужасно?
— Что? — подскочил он, — что-то с мамой?
— Не придуривайся! — крикнула я. — Скажи мне, это, — я потрясла листами, — полный хлам?
Отчим расслабился и даже остановил кино.
— Почему ты так решила? — удивился он.
— Потому что ты почти ничего
