Американский психопат - Брет Эллис

— Патрик, — говорит он с наигранным простодушием. — Что ты имеешь в виду?

И после длинной паузы:

— Патрик… почему ты не смотришь на меня?

— Я игнорирую тебя, Луис. — Сделав вдох, я успокаиваю себя тем, что смотрю на ценник на свитере от Armani. — Разве ты не видишь? Я тебя полностью игнорирую.

— Патрик, разве мы не можем просто поговорить? — спрашивает он, почти скуля. — Патрик… посмотри на меня.

После еще одного короткого вдоха, вздохнув, я признаюсь:

— Нам не о чем, не о чем говорить…

— Так не может больше продолжаться, — нетерпеливо обрывает он меня. — Я так больше не могу.

Я что-то бормочу и потихоньку отхожу от него. Он упорно идет за мной.

— Ладно, — произносит он, когда мы доходим до противоположного конца магазина, где я делаю вид, что рассматриваю ряды шелковых галстуков, хотя все расплывается у меня перед глазами, — наверное, тебе будет приятно узнать, что я переезжаю… в другой штат.

Я чувствую небольшое облегчение и мне удается спросить (правда, все еще не глядя на него):

— Куда?

— В Аризону, — совершенно спокойно говорит он, видимо, благодаря тому, что я заинтересовался его переездом. — Перехожу в другой отдел.

— Заммеча-а-ательно, — бормочу я.

— Хочешь знать, почему? — спрашивает он.

— Нет, не очень.

— Из-за тебя, — сообщает он.

— Не говори этого, — умоляю я.

— Из-за тебя, — повторяет он.

— Ты больной, — говорю я ему.

— Если я и больной, то из-за тебя, — чересчур небрежно произносит он, рассматривая ногти. — Я болен из-за тебя, и мне не станет лучше.

— Ты чудовищно преувеличил свою страсть. Чудовищно, — говорю я, и отхожу к другому стенду.

— Но я знаю, что ты чувствуешь то же, что и я, — продолжает Луис, плетясь за мной. — И я знаю, что если ты… — он понижает голос и пожимает плечами, — если ты не признаешься… в своих чувствах, это не значит, что у тебя их нет.

— Что ты хочешь этим сказать? — шиплю я.

— Что я знаю, что ты испытываешь те же чувства, что и я. — Он театральным жестом срывает с себя темные очки, словно в доказательство этой мысли.

— Ты пришел… к неверному выводу, — задыхаюсь я. — Ты, очевидно… нездоров.

— Почему? — спрашивает он. — Что плохого в том, чтобы любить тебя, Патрик?

— O… господи.

— Желать тебя? Хотеть быть с тобою? — спрашивает он. — Что в этом плохого?

Я чувствую, что он беспомощно смотрит на меня, что он на грани нервного срыва. Сначала я могу ответить на его слова только долгим молчанием, но потом мне удается парировать шипением:

— Ну что за хроническая неспособность разумно оценить ситуацию? — я замолкаю. — А?

Я поднимаю голову от свитеров, галстуков, или что там у нас, и смотрю на Луиса. На мгновение он улыбается, обрадованный тем, что я наконец-то признал его присутствие, но вскоре улыбка ломается и в темных закоулках своего пидорского мозга он что-то осознает и принимается плакать. Когда я хладнокровно захожу за колонну, за которой могу спрятаться, он тащится следом и, грубо схватив меня за плечо, разворачивает лицом к нему: Луис не хочет смотреть в лицо действительности.

В то же самое время, когда я прошу Луиса: «Уходи», — он всхлипывает:

— О господи, Патрик, отчего я тебе не нравлюсь? — а потом, к несчастью, валится на пол у моих ног.

— Поднимайся, — бормочу я, стоя над ним. — Поднимайся.

— Отчего мы не можем быть вместе? — всхлипывает он, колотя кулаком по полу.

— Потому что я… не… — я окидываю быстрым взглядом магазин, чтобы убедиться, что никто не слушает; он хватается за мои колени, я стряхиваю его руку.

— …я не нахожу тебя… сексуально привлекательным, — глядя сверху вниз на него, громко шепчу я.

«Господи, я не верю, что сказал такое», — бормочу я про себя, ни к кому обращаясь. Я трясу головой, чтобы она прояснилась. Неразбериха достигла такого уровня, что я больше не способен к восприятию. Сказав Луису: «Оставь меня, пожалуйста, в покое», — я начинаю двигаться прочь.

Не в состоянии понять эту просьбу, Луис, все еще лежа на полу, хватается за полу моего шелкового плаща от Armani с криком:

— Пожалуйста, Патрик, пожалуйста, не бросай меня!

— Послушай меня, — говорю я, опускаясь на колено и пытаясь оторвать Луиса от пола. Но это вызывает у него какой-то несвязный крик, превращающийся в вопль, который усиливается таким крещендо, что привлекает внимание стоящего на входе охранника, и он направляется к нам.

— Смотри, что ты наделал, — в отчаянии шепчу я. — Вставай. Поднимайся.

— Все в порядке? — Охранник, здоровенный чернокожий парень, смотрит на нас сверху вниз.

— Да, благодарю, — отвечаю я, глядя на Луиса. — Все отлично.

— Не-е-е-ет, — воет Луис, захлебываясь плачем.

— Да, — повторяю я, глядя на охранника.

— Вы уверены? — спрашивает он.

Профессионально улыбаясь, я произношу:

— Дайте нам, пожалуйста, одну минутку. Оставьте нас наедине.

Я поворачиваюсь к Луису.

— Ну хватит, Луис. Вставай. Ты распустил нюни.

Я снова смотрю на охранника и, подняв руку, кивая, изрекаю: «Всего минуту, пожалуйста».

Охранник, неуверенно кивнув, нерешительно возвращается на свой пост.

Все еще стоя на колене, я хватаю Луиса за неподатливые плечи и спокойно, понизив голос, с самой серьезной угрозой, словно разговариваю с ребенком, которого ждет наказание, говорю ему:

— Слушай меня, Луис, если ты не прекратишь рыдать, жалкий ебаный пидор, я перережу тебе твою ебаную глотку. Ты слышишь меня? Пару раз я легонько шлепаю его по лицу. Яснее выразиться я не могу.

— О, убей меня, — хнычет он с закрытыми глазами, кивая головой, и все дальше погружается в бессвязность, а потом ревет. — Если у меня нет тебя, я не хочу жить. Я хочу умереть.

Мой рассудок едва не покидает меня прямо здесь, в Barney's. Я хватаю Луиса за воротник, стискиваю его в кулаке, и подтащив его голову вплотную к своему лицу, шепчу вполголоса:

— Слушай меня, Луис. Ты слышишь меня? Я обычно не делаю предупреждений людям, Луис. Так-что-будь-благодарен-за-то-что-я-предупреждаю-тебя.

Его рассудок окончательно помутился, голова стыдливо опущена, он издает какие-то гортанные звуки, так что слов не разберешь. Я хватаю его за волосы — они жесткие от мусса, я узнаю запах новой марки, Cactus. Задрав его голову, путаясь, я рявкаю:

— Слушай, ты хочешь умереть? Я тебе это устрою, Луис. Я делал это и раньше и я, блядь, выпущу из тебя кишки, я вспорю твой ебаный живот и буду толкать твои ебаные внутренности в твою пидорскую глотку, пока ты не подавишься ими.

Он не слушает. Все еще сидя на корточках, я с недоверием смотрю на него.

— Пожалуйста, Патрик, пожалуйста. Послушай меня. Я все продумал. Я уйду из P&P, и ты, может быть, тоже, и мы переедем в Аризону, а потом…

— Заткнись, Луис, — трясу я его. — O господи, только заткнись.

Я быстро встаю, отряхиваюсь, а когда мне кажется, что он успокоился и я могу уйти, Луис хватается за мою правую лодыжку и пытается удержать меня. В конце концов, проволочив его полтора метра, я, беспомощно улыбаясь паре, пасущейся возле отдела носков, вынужден ударить его ногой в лицо. Луис смотрит на меня умоляющими глазами, на его левой щеке обозначается небольшая ранка. Пара уходит от нас.

— Я люблю тебя, — жалко ноет он. — Я люблю тебя.

— Я уже понял, Луис, — ору я. — Ты убедил меня. Теперь вставай.

По счастью, вмешивается продавец, взволнованный сценой, устроенной Луисом, и помогает ему подняться.

Через несколько минут он уже довольно спокоен, и мы стоим возле главного входа в магазин. Луис держит в руке носовой платок, его глаза крепко зажмурены, под левым глазом набухает синяк. Вид у него собранный.

— Знаешь, имей мужество взглянуть в лицо действительности, — говорю я.

С болью он смотрит сквозь вращающиеся двери на проливной дождь, потом, с печальным вздохом, поворачивается ко мне. Я смотрю на нескончаемые ряды галстуков, а потом на потолок.

УБИЙСТВО РЕБЕНКА В ЗООПАРКЕ

Проходит череда дней. По ночам я сплю интервалами по двадцать минут. У меня нет целей, все как в тумане, возникают навязчивые мысли об убийстве, потом они пропадают, вновь возникают и уходят, тихо дремлют во время мирного завтрака в Alex Goes to Camp, где я заказываю салат из бараньей сосиски с омаром и белой фасолью под лимонным соком и уксусом foie gras. На мне выцветшие джинсы, куртка от Armani и белая майка от Comme des Garcons за сто сорок долларов. Я звоню к себе домой, чтобы прослушать сообщения на автоответчике. Сдаю видеокассеты. Останавливаюсь у банкомата. Вчера ночью Жанетт спросила меня: «Патрик, зачем у тебя в бумажнике лежат бритвенные лезвия?» Утреннее Шоу Патти Винтерс было посвящено мальчику, влюбившемуся в упаковку мыла.