Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры - Ольга Эрлер

— Ну, кто же не любитель! Как у нас в Македонии говорят: «На мягком — не на жестком».

Таис крутилась перед зеркалом, критически рассматривая свои совершенные бока. Александр сел на кровати, притянутый взглядом, как канатом. Они переглянулись. «Ну, кто был прав? Разве ты не хороша?» — говорил взгляд Александра.

— Я не хочу быть, как эти толстозадые телки, которые сидя кажутся выше, чем стоя, — капризным голосом начала Таис.

— Да ты никогда не будешь толстой, у тебя сложение не то, — примирительно ответил Александр.

— Дойду до такой жизни, что придется оголяться, чтобы привлекать к себе внимание.

— Чье? — парировал Александр, но Таис уже надула губы. — Моя девочка, да ты, закутанная в кожаный корабельный парус, возбуждаешь сильней, чем сотня полуодетых пышнотелых персиянок.

Таис усмехнулась недоверчиво, а Александр добавил: «Иди сюда и убедись».

Не всегда их разговоры бывали такими беззаботными, нередко они затрагивали серьезные темы, и Таис очень ценила доверие Александра, ведь в любви нет ничего важнее, чем доверие.

— Как мало на свете людей, которые на меня действительно произвели сильное впечатление, вызвали устойчивый интерес, не говоря уже о том, что потрясли… Которых я люблю, то есть которые по-прежнему интересуют и восхищают меня. Считанные единицы. А как бы хотелось любить всех! Некоторых я уже перестал любить искренне, но продолжаю любить из вежливости.

— Например? — осторожно спросила Таис.

Александр серьезно посмотрел ей в глаза, как будто поставил гриф секретности:

— Например, Аристотель. Каким небожителем представлялся он мне когда-то: кладезем знаний, мудрецом, знавшим, казалось, ответы на все вопросы. — Он усмехнулся. — Мне было 13 лет. Хотя всегда хочется иметь что-то больше себя. Но я не забуду своей любви и восхищения. Он не кажется мне сейчас таким умным, — я стал умнее его, — но я помню его добро, радость учения и познания. Тогда, по сравнению с моим отцом, он выглядел образцом культуры, чести, порядочности. Человеком из другого теста. Сейчас я вижу, что он далек от моего детского идеала, вижу его тщеславие, маленькие человеческие слабости, и все же… Он достойнее абсолютного большинства серых, самовлюбленных людей.

Таис кивнула. Ей уже пришлось столкнуться с тем, что потерь и разочарований в жизни куда больше, чем приобретений и очарований. После некоторого раздумия Александр продолжил:

— Я вот все думаю, что важнее — каковы люди или то, насколько я себя настрою думать о них хорошо. Я чересчур добрый или наивный?

— Ты добрый не от наивности, а от благородства, от того, что ты лучше других. Куда хуже, когда человек, превосходящий остальных, начинает их презирать.

— У меня бывают моменты, когда я презираю, — мрачно признался Александр, — не далее, чем сегодня, смотрю на Клита и думаю: «Как можно быть таким прямолинейным, рубит в лицо правду-матку, как будто я ее сам не знаю; есть же предел человеческой глупости!» Или на Каллисфена: «Чем ты кичишься, что ты себе цены сложить не можешь?» Критик всего и всех, один он непогрешимый, а гордиться-то нечем! Нет в нем ни ума его дяди Аристотеля, ни его размаха. Так, тявкает и кусает по мелочам, комар, возомнивший себя львом. И думает, я буду это вечно терпеть. Я заметил, чем бездарнее человек, тем он непримиримее. Всех учит жить, сам ничего не умея. Что-то меня сегодня все раздражает, — заметил с досадой Александр. — Ты права, — добавил он, хотя Таис ничего не сказала, — так нельзя, люди такие, какие они есть, и моя задача делать их лучше.

— О! Заявление вполне в твоем духе. А что ты хочешь переделать во мне?

— В тебе, божественная, все безупречно.

— Хочешь сказать, что я тебя никогда не разочаровывала?

— Нет, никогда. Ты — как цветок, как весенний ветер, как вода в жаркий день. Тут ничего нельзя улучшить, и ничем нельзя разочароваться. Как может разочаровать, например, пион в лесу? Это как раз тот случай, когда важнее сам человек, а не мое отношение к нему… И хотя не каждую тайну стоит разгадывать, я разгадал твою тайну, моя сладкая девочка. Ты лучше меня! — сказал он вдруг радостно и удивленно.

— Ах, как можно сравнивать, — попыталась протестовать смущенная сладкая девочка.

— Ты меня прекрасно поняла, — рассмеялся Александр и заключил ее в объятия. — Я счастлив, что мне не удалось остановить колесо судьбы, и не смог не полюбить тебя.

Таис же подумала о том, как важно Александру знать, что есть на свете люди «лучше него», и он не одинок в своих заоблачных высях, над толпами обыкновенных-нормальных. Что может быть печальнее осознания, что ты — лучше всех.

В Персеполе в их жизнь вмешался случай и увеличил, вопреки желанию Александра, число посвященных в тайну их любви. А случилась следующая банальность: Неарх, выходя на рассвете от Геро, столкнулся нос к носу с Александром, выходившим от Таис. (Подруги жили в дальнем углу стокомнатного дворца в соседних комнатах.)

Неарх был ошарашен и изумлен без меры! Александр? От Таис? — Никогда в жизни! Между ними что-то есть? В это он никогда бы не поверил, даже если бы увидел своими глазами! И увидев — не поверил. Потому так и вытаращил глаза, как всевидящий бог Мардук. Наверное, над его глупым видом можно было посмеяться, но Александр не смеялся. Наоборот, смотрел серьезно. Никто, кроме Гефестиона, не выдерживал его пронизывающего взгляда. Неарху хотелось провалиться сквозь землю. Александр не стал врать, не пытался замять ситуацию. Он сделал единственно правильное: подошел к Неарху, обнял его за плечи и усмехнулся: «Какое у нас одинаковое чувство времени». Они поняли друг друга.

Это был хороший, незабываемый момент, сблизивший их. Александр доверился Неарху, и Неарх оценил это. Это было проявление дружбы, печать, скрепившая ее.

Целый день Неарх раздумывал над случившимся, поражаясь двум вещам. Во-первых, себе. Тесно общаясь с Александром в течение многих лет, он считал, что хорошо изучил его многогранную, непростую натуру. Поначалу Неарх удивлялся, как уживаются в Александре противоположные качества: например необузданность и скромность, расчет и великодушие, вера в лучшее в людях и осознание их эгоизма; терпимость, доброта, и непримиримость, жесткость. Позже Неарх понял, что это типично для человека широкого, наделенного богами так многим, что среди этого многообразия встречались взаимоисключающие качества. Впрочем, все люди слагаются в какой-то мере из противоположностей. Но Александр никогда не казался Неарху человеком, раздираемым противоречиями, наоборот, его разноликие, на первый взгляд несоединимые качества сплетались в богатый, законченный узор. Он был человеком гармоничным, понимающим себя и верным себе. Он был способен настоять на своем в столкновении с судьбой, а также вынести ее неотвратимые удары.