У Понта Эвксинского (Том 2) - Виталий Полупуднев

Однако, раскинув умом, старик сообразил, что обстановка складывается неблагоприятно и никак не способствует той встрече, ради которой он сделал послушную Гликерию затворницей. Сейчас не до развлечений и не до пышных охотничьих забав. И тут же решил еще раз отложить тайное посещение Перисадом уединенной виллы на неопределенный срок.

Не спеша допил вино, с сожалением взглянул на остывшие блинчики и подавил зевок.

- Хорошо,- сказал он твердо, уставив глаза в лицо сына,- я слышал твои речи и знаю, чего ты хочешь. Но я слишком стар и занят, поэтому не могу давать ответы на такие вопросы сразу. Мне нужно время подумать. Сейчас же не до свадеб, ибо страшная опасность нависла над всеми нами. Ты должен понять это. А что я спрятал на время девку - то ей же на пользу. Так надо было. Я не уверен, что Алкмена не предпримет против нее чего-нибудь в духе синдских обычаев. Например - пустит в дело яд!

Алцим вспыхнул возмущенно и схватился за меч. На лице отца промелькнула усмешка. Он вздохнул в заметил, что против преступлений, творимых монархами, ничего не сделаешь мечом. Здесь нужна мудрость змия и хитрость лисы.

- Что же делать? - спросил Алцим, подавленный доводами отца.- И где она?

- Кто? Алкмена?

- Нет, Гликерия.

Саклей сделал вид, что задумался и не расслышал вопроса. Он затруднялся дать ответ, желая сохранить в тайне местопребывание девушки. Но случай сделал тайное явным. За дверями послышались голоса, двери заскрипели, распахнулись. Отец и сын в изумлении повернули головы. Перед ними стояла измученная, бледная Гликерия, за нею верная раба. Обе грязные по пояс, в разорванном платье. Казалось, они вырвались из звериного логова.

5

- Дочь моя,- не удержался Саклей,- ты ослушалась меня, явилась в город без разрешения?

- Я шла всю ночь пешком. Шла, спасаясь бегством от разбойников, которые захватили твою усадьбу, разграбили и сожгли ее дотла!..

- Сожгли мою усадьбу? - ахнул Саклей.- Что же делали управитель, слуги?.. Откуда эти разбойники в как они осмелились напасть на мое имение?

- Да, они осмелились! Более того, их предводитель грозит напасть и на другие твои имения, разорить их! Имя предводителю - Пастух, Он выливает дорогие вина на землю, а ткани, меха и одежду бросает в огонь! - вывалила Гликерия, подняв руку, как вещая сивилла.

- Этот подлый раб,- вскипел Саклей, вскакивая со своего места, которого я напрасно пощадил, заслуживает трижды лютой казни! Я сейчас же пошлю отряд конницы и тебя, Алцим, захватить всю шайку!

- Нет нужды посылать отряд,- в том же тоне продолжила, девушка, сам Пастух обещает быть здесь завтра, в день молений фиаса единого бога, и даже встретиться со своими единомышленниками. Они будут решать, как и когда разрушить Пантикапей! Они ждут помощи от Палака!

- Тьфу! Да разлетятся твои слова пылью! Откуда ты взяла такое?

Гликерия, возбужденная всем пережитым за истекшие сутки, сбивчиво рассказала старику обо всем, что видела и слышала во время нападения отряда Пастуха на виллу.

- Так они хотят собраться в самом городе и обсудить свои злодейские замыслы? - переспросил старик, встревоженно бегая глазами.

- Да, они намерены призвать рабов и крестьян к общему бунту!

- Да спасут нас боги!

Девушка не предполагала, что ее сообщение так подействует на Саклея. Такой решительный и уравновешенный, старик сейчас ежесекундно менялся в лице, переплетал пальцы маленьких рук, вскидывал брови и беззвучно шевелил губами, словно что-то шептал. "Неужели он испугался?" - в недоумении подумала девушка. Позже она узнала, что боязнь волнений и рабских бунтов засела в кости властителей боспорских, как неизлечимая болезнь. И стала немного понимать, что власть царя не так уж могущественна, что у царя есть причины для бессонных ночей. Трудно спать спокойно тому, у кого под боком тысячи голодных рабов, а за стеной города целое племя обозленных крестьян-сатавков.

Однако ей было близко в понятно стремление Саклея предотвратить разбойные действия рабов-повстанцев, которыми руководила одна страсть разрушения и кровавой мести.

- Захватить, захватить всех разом! - вскричал Саклей.- Но нужно знать, где они соберутся.

- А если оцепить молящихся, загнать их в загородки для скота, что за городом,- предложил Алцим,- а потом каждого расспросить, откуда он. Тогда ни Пастуху, ни его дружкам не уйти от железного колеса в позорной казни!

- Ты прав, сын мой. Хорошие слова! Если мы поймаем их, то пытать будем нещадно и казним всенародно! Нужно дать понять черни, что всякое бунтарство карается лютой смертью!

Гликерия поразилась выражению лица Саклея, уже не добродушного и не милостивого. Черты его исказились и отражали ту злобу, жестокость и ненависть, которые всегда кипели в душах аристократов по отношению к народу. Она видела, что человек этот готов залить кровью все царство, только бы пресечь бунтарство рабов и крестьян. Может, он прав? Она пыталась оправдать это любовью к порядку и процветанию в Боспорском царстве. И вспомнила при этом странную и страшную фигуру дикого предводителя бунтарей в момент, когда он приказал разбить амфоры с лучшим вином и сжечь в огне бесценные заморские ткани и шкурки северных зверей. Но тут же в голову лезли руки голодных детей, что хватали хлеб из волосатых лап этого варвара, потом слова Евтаксии о голодной жизни деревни. Во всем этом было что-то непонятное. Она не могла понять чувств и мотивов, которыми руководствовался Пастух в своих злодеяниях, и в то же время ее неприятно взволновали признаки низкой злобы на лице доброго покровителя ее Саклея.

Она представила, что произойдет в день молений на площади, и холод пробежал по ее жилам.

Было ясно, что восставшие рабы не пощадили бы ни хозяев, ни их добра, если бы им удалось победить В свою очередь хозяева готовы живьем съесть своих работников, буде они вздумают поднять голову и заявить о своих правах на хлеб и свободу.

Саклей задумался.

- Обсудим еще,- сказал он неуверенно,- как лучше сделать. Молельщиков много, и раздражать их едва ли будет разумно. Они вздумают сопротивляться, а в суете исчезнут первыми те, кого нам надо. Иди, Гликерия, в свой покой. Отдохни, подкрепись. А мы будем решать.

Вошел Аорс и доложил, что Форгабак просит срочно принять его.

- Кстати! Веди его сюда!

Форгабак вошел стремительно, его коричневые губы кривились в горделивой усмешке. Он поднял свои кулачищи и провозгласил, не обращая внимания на Гликерию и Алцима:

- Волею небес! О мудрый лохаг, правая рука государя! Ты должен достойно наградить меня! Я принес вести о заговорщиках. Они - в наших руках! Они собираются для тайного пьянства и крамольных разговоров на собрании фиаса. Завтра!

- Великие боги! - с подчеркнутым спокойствием отозвался Саклей.Ты, видно, пьян, Форгабак. Ты хочешь получить большое вознаграждение за вести, давно нам известные.

- Как? - оторопел было лазутчик, потом рассмеялся и сделал хитрое лицо. Он знал, что лохаг был прижимист и скуп на оплату.- Нет, господин, ты не можешь всего знать, ты не знаешь, где они собираются!

- Знаю, на кладбище!

- Ага,- покраснел Форгабак,- это верно!.. Но кладбище велико, пока вы будете шарить в одном его конце, заговорщики сумеют улизнуть с другого!.. Где же именно?

Саклей пожал плечами. Форгабак расхохотался.

- И ты, господин, не знаешь имени того, кто собирает всех их!

- Знаю - Пастух!

- Пастух? - изумился танаит.- А я имею сведения о другом.

Он уже хотел произнести имя заговорщика, но Саклей остановил его движением бровей. Танаит осекся и забегал глазами вокруг, поняв, что погорячился.

Гликерия по знаку старика поспешила выйти. Но за дверью задержалась и прислушалась чутким ухом. До нее донеслось имя, от одного звука которого жаркое чувство внезапно сжало ее сердце.

- Савмак!..

Словно подстегнутая хлыстом, девушка поспешно прошла на галерею, что вела во двор. Разноречивые мысли и страшные предположения мелькали в голове. Со стремительностью, свойственной ее натуре, она готова была очертя голову принять смелое решение. Какое - она еще не знала.

Девушка с нетерпением подождала конца разговора противного танаита с Саклеем и, когда первый через несколько минут вышел из покоев, встретила его с решительным видом. Она протянула руку с кошельком - все, что оказалось при ней в момент нападения на виллу. Форгабак понял этот жест и смутился. Ему было неясно, чего хочет от него девушка.

- Скажи все, что знаешь об этом заговоре! - настойчиво, тоном приказания обратилась к нему Гликерия.- Кто его возглавляет и что вы решили делать?

После короткого колебания Форгабак заулыбался. Вид кошелька сделал свое дело. Он вздохнул лукаво, как бы стараясь показать, что не смеет противоречить и принужден сказать то, что являлось государственной тайной.

Встряхнув кошелек на ладони, он с удовлетворением щелкнул языком и спрятал деньги за пояс.