Концы узла - Валерий Александрович Пушной
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Любить Корозова я не обязан! Меня интересует исключительно деловая сторона его личности.
И все же, несмотря на это, осадок на душе у Аристарха после разговора с Фокиным был больше, чем с Суприным. Тут проявилась четкая недосказанность по кругу знакомых, которые, возможно, могли бы стать определенными ответами для Акламина. Между тем, на поверку переговоры с Олегом и Борисом не дали понимания, на кого мог работать Хичков.
63
Для проверки информации о смерти пациента Вадим отрядил своих подручных, чтобы посетили морг и собственными глазами увидели труп. Но странное дело, морг оказался за семью печатями, попасть туда его подручным не удалось. Как волчки прокрутились у закрытых дверей и вернулись не солоно хлебавши. Второй и третий день не стал исключением. Это сразу насторожило Хичкова. Не появлялись родственники, чтобы забрать труп для похорон, как будто парень был бомжом. Странно все, странно. Покрутились возле дома, где жили его родители. Никакой подготовки к похоронам. И тогда Вадиму стало все ясно. С ним игру ведут полицейские. Это позабавило его. Смерть пациента с этого момента для него потеряла смысл. Во главу угла стало то, что Гержавин не сдержал слово. Никому никогда Хичков не прощал обмана. Лохом не был. Идиотом в данном случае оказался врач. Забыл, в чьих руках находится его семья. Ну, что ж, придется напомнить! Хичков достал смартфон, просмотрел снимки жены Гержавина. И отправил сообщения врачу. Тот находился в отделении, в своем кабинете, сидел за столом, когда на его телефон пришли сообщения со снимками его жены. Увидев их, Сергей Сергеевич лишился дара речи. Мозг на какое-то время отключился, пропал слух. Поэтому не сразу он услыхал долгий звонок телефона. Когда поднес к уху, голос Хичкова раздался для него, как из преисподней:
— Ты нарушил свое слово, док! — сказал Вадим. — Ты думал, я лох, который поверит в полицейские штучки с твоим пациентом? Учти, ты сам продал дьяволу свою семью, док, за десять целковых! — злой голос долбил мозг, как дятел дупло. — Теперь молись на своего пациента, док, потому что детей своих ты больше никогда не увидишь! Но я человек добрый и помню, что ты просил меня не убивать их! Хорошо, док, я не убью их сразу! Твоя жена уже начала работать на панели! У нее это неплохо получается! Но особенно в ходу сейчас детская порнография! Скоро ты убедишься в этом! Я пришлю тебе снимки твоих дочек! Меня надо было слушаться, док! — голос Вадима после этих слов прервался и телефон замолчал.
Разумеется, Хичков уже принял решение поступить именно так, как сказал Гержавину. Приходилось только немного отсрочить это, чтобы сначала подобрать все хвосты и закончить с Корозовым. Однако он уже успел связаться с покупателями женщин и девочек и предложить им товар. Уверен был, что за них сорвет свой куш. Гержавина парализовали слова Хичкова. Первое, о чем он подумал, надо было подчиниться бандиту, выполнить его условия. Угрозы преступника оказались не пустым звуком. Раскаиваясь в своей непокорности, ненавидя себя, Гержавин тупо уставился в одну точку, губы задрожали, он заплакал. Слезы катились по щекам и, срываясь вниз, падали прямо на какие-то бумаги, лежавшие перед ним на столешнице. Густая седина от висков стремительно поползла по волосам и обелила всю голову. Он мгновенно постарел лет на десять. Бледное лицо превратилось в восковую маску. Бездумно долго сидел на месте, тупо раскачиваясь взад-вперед. Когда появились проблески сознания, сбила с ног мысль, что он оказался слабым, неспособным защитить семью. Жизнь для него становилась невыносимой. Слепо посмотрел в потолок. Боже мой, осталось только одно: удавиться. Залезть в петлю. Чтобы больше ни о чем не слышать и не знать. Однако тут же из груди волнами пошло чувство противления. Убить себя просто. Себя. А Хичков при этом останется благоденствовать. А семья? Кто выручит ее? Нет, удавиться ему нельзя! Нужно остановить Хичкова и выручить семью! Он пока что живой, а, значит, должен, обязан бороться, чтобы перегрызть преступнику глотку.
Поднявшись из-за стола, Гержавин стал ощущать в ногах, которые еще минуту назад были ватными и неуправляемыми, твердость. К нему медленно возвращалось чувство собственного «я». Пройдясь по кабинету, он решительно позвонил Акламину и сказал о звонке. Аристарх в это время ехал от Фокина. Выслушав врача, развернул машину в сторону больницы. Внизу набросил белый халат на плечи, поднялся в хирургическое отделение. Стоило ему переступить порог кабинета врача, как тот сразу заговорил, шагнув навстречу:
— Я готов!
Глянув на него озадаченно, Аристарх приостановился. На него смотрело другое лицо. В квартире, после посещения его Хичковым, он видел седые виски и прожилки седины в волосах, теперь же голова была сплошь седой. Лицо осунулось и постарело, но при этом растерянного жалкого выражения, как прежде, на нем не было. Безусловно, этот звонок от Хичкова изменил врача не только внешне, но и внутренне. Акламин спросил:
— К чему вы готовы?
Чуть заикаясь от напряжения, Сергей Сергеевич выдохнул:
— Произошло ужасное! Но он об этом пожалеет! Я отправлю его в ад! Я — врач, я знаю, как это сделать! И я сделаю это!
— Что вам сказал Хичков? — останавливаясь перед ним, произнес Аристарх, пытливо глядя неулыбчивыми глазами.
Очевидно, выговорить то, что он слышал от преступника, а, тем более, показать снимки жены, Гержавин не мог. Это было выше его сил. Однако он не то, чтобы стушевался в ответ, не желая открыться, не сник, не замялся, он налился гневом, вскинул голову и воскликнул:
— Это личное! Такое личное, какое не прощается никому и никогда!
— Верю! — серьезно сказал Акламин. — Но у меня работа, заниматься личными делами людей! Говорите!
— Я готов! — решительно повторил Гержавин. — Я должен своими руками уничтожить Хичкова! Если вы откажете мне, я буду искать его сам! Ничто не остановит меня!
Осознание того, что никакой другой информации о разговоре с Хичковым он от врача больше не получит, толкнуло Аристарха предположить, что с семьей Гержавина что-то произошло из ряда вон выходящее или может произойти. Казалось, пылающий местью врач управлялся в эти минуты безрассудством. И действительно готов был ринуться в пропасть головой,
