Ледяной Сфинкс - Жюль Верн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Он так прямо и сказал, боцман?! — вскричал я. — Он назвал «Дельфин»?
— Да, «Дельфин».
— И Неда Холта?
— Его, мистер Джорлинг!
— Что же ответил Мартин Холт?
— А вот что: «Я даже не знаю, как погиб мой несчастный брат!.. Может быть, то случилось во время мятежа на корабле? Он был отважным человеком и никогда не предал бы своего капитана. Может быть, его убили?..»
— И что же Хирн?
— Хирн сказал в ответ: «Я понимаю, как вам тяжело, старшина Холт! Судя по рассказам, капитана „Дельфина“ посадили в шлюпку вместе с двумя-тремя матросами. Кто знает — быть может, среди них был и ваш брат?..»
— А дальше?
— Дальше, мистер Джорлинг, он произнес такие слова: «Вам не приходило в голову расспросить об этом Дирка Петерса?» — «Да, — отвечал Мартин Холт, — как-то раз я обратился к нему с таким вопросом, но не ожидал, что это так расстроит его. Он твердил лишь: „Не знаю, не знаю…“, да так глухо, что я едва сумел расслышать. При этом он закрыл лицо руками…»
— Это все, что вы слышали, боцман?
— Все, мистер Джорлинг. Разговор показался мне любопытным, вот я и решил поведать вам о нем.
— К какому же выводу вы пришли?
— Ни к какому, за исключением того, что гарпунщик — редкий мерзавец и собирается втянуть в свои подлые замыслы Мартина Холта.
В самом деле, как объяснить новую личину Хирна? Почему он искал встреч с Мартином Холтом, одним из самых верных людей в экипаже? Зачем напомнил ему о трагедии на «Дельфине»? Неужели Хирн знает больше остальных о Дирке Петерсе и Неде Холте, неужели ему известна тайна, единственными хранителями которой считали себя мы с Дирком Петерсом?..
Мною овладело сильное беспокойство. Однако я не решился поделиться своими опасениями с Дирком Петерсом. Заподозри он, что Хирн болтает о событиях на «Дельфине», узнай он, что этот мерзавец, как справедливо окрестил его Харлигерли, нашептывает Мартину Холту о его брате Неде, — страшно подумать, что бы он сделал!
Во всяком случае, оставалось сожалеть, что наш старшина-парусник, в котором капитан был полностью уверен, спелся с таким субъектом. Наверняка у гарпунщика были свои резоны для таких разговоров… Мне не хватало фантазии, чтобы разгадать его замыслы. С Хирном следовало держать ухо востро и не упускать его из виду.
Прошло еще два дня, и все работы были завершены. Корпус корабля был залатан, и от него к основанию айсберга пролег желоб. Желоб плавно спускался по западному склону айсберга, избегая резких перепадов, чтобы шхуну на пути к воде не подстерегали никакие опасности. Я боялся только, что повышение температуры затруднит ее скольжение по желобу.
Само собой разумеется, что груз, якоря, мачты и все прочее оставалось вне шхуны, ибо ее корпус и так был достаточно тяжел и неуклюж. Лишь бы шхуна достигла воды, — мы сумели бы вновь оснастить ее за несколько дней.
Двадцать восьмого января после полудня последние приготовления были закончены. В четыре часа всем был предоставлен отдых. Лен Гай распорядился раздать двойные порции спиртного, ибо люди, упорно трудившиеся целую неделю, заслужили лишнюю стопочку виски и джина.
С тех пор как Хирн оставил попытки подстрекательства, среди команды не наблюдалось и подобия недисциплинированности. Все думали только о том, как пройдет спуск шхуны. «Халбрейн», снова покачивающаяся на волнах, — это означало бы начало возвращения!.. Для нас с Дирком Петерсом это означало бы также, что нужно махнуть рукой на Артура Пима…
Температура в ту ночь достигла максимума: термометр показывал 53°F (11, 67°С). Несмотря на то что солнце все меньше поднималось над горизонтом, лед непрерывно таял и по склонам айсберга сбегали тысячи ручейков.
Самые нетерпеливые, в том числе и я, уже в четыре часа утра были на ногах. Я почти не сомкнул глаз, а Дирк Петерс, наверное, не спал ни минуты, терзаемый мыслью о возвращении несолоно хлебавши.
Начало спуска было назначено на десять часов утра. Лен Гай надеялся завершить операцию до конца дня, даже если она пойдет медленно, с крайней осторожностью. Никто не сомневался, что вечеру шхуна опустится по крайней мере до нижних уступов айсберга.
В этой труднейшей операции участвовали все. Каждому было указано его место: одним предстояло способствовать скольжению, подкладывая в желоб деревянные катки, другие, напротив, должны были сдерживать движение, если возникнет такая необходимость, с помощью тросов и перлиней[110].
К девяти часам мы позавтракали и вышли из палаток. Матросы, не сомневаясь в успехе, не удержались и опрокинули по чарочке за успех предприятия, и мы присоединились к их несколько преждевременному «ура!». В целом же капитан с помощником так верно просчитали все этапы операции, что надежда на успех имела прочное основание.
Все заняли свои места. Некоторые матросы стояли у желоба уже давно. Внезапно раздались крики удивления, потом — непередаваемого ужаса… Перед нами разыгралась кошмарная сцена, которой суждено было навечно оставить в наших душах черный след.
Одна из огромных льдин, служивших опорой «Халбрейн», подтаяв снизу, внезапно пришла в движение и на наших глазах развалилась на куски, которые с грохотом устремились вниз… Еще мгновение — и шхуна, лишившаяся опоры, с нарастающей скоростью поползла за ними следом…
В это время на баке находились двое — Роджерс и Гратиан. Они хотели спрыгнуть на лед, но им не хватило каких-то секунд. Шхуна увлекла их с собой в пропасть…
О, я видел это! Я видел, как шхуна перевернулась, поползла вниз, раздавив матроса из новеньких, не успевшего отпрыгнуть в сторону, затем запрыгала по ледяным уступам и опрокинулась в пустоту…
Через секунду то, что было шхуной «Халбрейн», наполнилось водой, хлынувшей в огромную дыру в борту, и скрылось из глаз, взметнув кверху чудовищный фонтан ледяных брызг.
Глава IX. ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ?
Нами овладело безумие — о да, именно безумие! — когда наша шхуна, подобно камню, увлекаемому лавиной, пронеслась по склону и сгинула в пучине. От нашей «Халбрейн» не осталось ничего, буквально ничего, даже обломков на поверхности океана!.. Только что она возвышалась в ста фугах над водой — теперь же она покоится на глубине пятисот футов! Всех до одного охватило помутнение рассудка, при котором люди не находят в себе сил поверить собственным глазам…
После этого мы разом впали в угнетенное состояние, что было вполне естественно после пережитого кошмара. Никто не издал даже сдавленного крика, никто не мог пошевелить даже пальцем. Мы замерли, словно приросли ко льду. Где отыскать слова, чтобы передать всю безнадежность нашего положения?!
