Тибетский лабиринт (новая версия) - Константин Жемер

Несколько захватывающих дух мгновений длится бешеное скольжение, но затем крутой спуск становится более пологим, и вот уже гордый, радостный лыжник катится по ровному и гладкому как стекло, льду.

Плавно затормозив, он останавливается почти у самой границы горного снежного покрова – дальше зеленеет трава долины. Освободившись от лыж, Крыжановский, сопровождаемый заливистым лаем шального и неуёмного Сахарка, бежит к юрте, возле которой стоит Ева, а с нею члены семьи кочевников – муж, жена и семеро ребятишек. Все улыбаются – ещё бы, ведь вчера имели возможность наблюдать, как Герман вначале катился с горы кубарем, а закончил спуск на пятой точке.

В юрте ждал накрытый стол: чай, который Ева, для остужения, принялась переливать из одной кружки в другую, а также ячменные лепёшки и масло из ячьего молока. Хозяйские дети, окружив со всех сторон гостью, не отходили от неё ни на шаг – каждый стремился прикоснуться к невиданной доселе диве. А самая младшая девчушка с запоминающимся именем Цамцзот[118], не долго думая, вскарабкалась белокурой фройляйн на спину и, обхватив за шею, мирно уснула.

При взгляде на эту картину Герману, вслед за доктором Фаустом, захотелось вскричать: «Остановись, мгновение, ты прекрасно!». Мысль о том, что каждый новый миг приближает его и Еву к черте, когда их беззаботная, почти райская жизнь сменится другой – полной смертельных опасностей и невероятных трудностей – тяжким камнем лежала на сердце, не позволяя дышать полной грудью. Сколько ещё у них с любимой осталось таких чудесных дней? Пять? Десять? Оказалось – гораздо меньше.

По возвращении в деревню их уже ждала неразлучная парочка – Шурпанакха и Каранихи. Обычно бесстрастное и непроницаемое лицо старой картёжницы на этот раз выражало неподдельную грусть.

– Что случилось, бабушка?! – чувствуя неладное, вскричала Ева.

– Плохи дела, девочка! – всплеснула руками старуха. – По радио передали – Германия вторглась в Польшу. Идут тяжёлые бои…, в одном из них смертью героя пал генерал Конрад Шмаймюллер – твой отец…Ты поплачь, поплачь, девочка, беду надо выплакать! Обязательно выплакать!

Но Ева не плакала. Она лишь попросила оставить её одну на время и ушла в соседнюю комнату. Что касается Германа, то острое чувство эмпатии[119] по отношению к любимой не лишило его способности трезво мыслить. Дела, действительно, выглядели хуже некуда. Ведь они с Евой так рассчитывали на помощь её могущественного отца! А теперь что же? Остаётся одна Ольга Чехова. Но относительно неё и вообще взаимоотношений с Родиной, Герман испытывал полную растерянность. С одной стороны, вся рискованная миссия по возвращению Черепахи Носителям затеяна ради России-матушки, но как объяснить это Ольге? Ведь та, естественно, ничего предпринимать не станет, не заручившись прежде поддержкой Центра. Несложно представить, что случится, если товарищу Берия на стол ляжет донесение, содержащее откровение агента Крыжановского о Носителях, Вселенской Черепахе Крокодиле-Антихристе и прочих мистических вещах. Можно не сомневаться, что товарищ Берия, будучи надёжно вооружённым против всяческого мракобесия сугубо материалистической теорией марксизма-ленинизма, применит к агенту Крыжановскому марксистско-ленинскую практику, да так, что означенный агент сильно пожалеет о своём опрометчивом донесении.

Эти сомнения профессор высказал бабушке Елене. И правильно сделал – старушка весело закудахтала, зашамкала беззубым ртом, что, как усвоил Герман означало у ней смех, и изрекла по-русски:

– Эх, милок, да где ты видывал, чтобы чистая, неразбавленная правда кому-то на пользу шла! Правда – напиток жгучий, она как спирт: в неразбавленном виде опаляет всё внутри, а в разбавленном – очень даже ничего, в таком виде она людям больше нравится. Я научу тебя, как надо сказать. Про Черепаху молчи, а всё внимание заостри на другом. Скажешь своим, мол, Гильшер специально посылал экспедицию в Тибет, чтоб тот добыл у регента Квотухту колдовскую книгу «Путь в Шамбалу», с помощью которой будут пытаться охмурить Гитлера, ведь тот, как известно, помешан на мистике. И можешь не сомневаться – твои сами докумекают, что надобно дать укорот Антихристу. Ну, а сам тогда не теряйся – хватай Черепаху!

– А что я скажу своим…э…коллегам, когда они у меня увидят Черепаху? – воскликнул Герман.

– Так и скажи: мол, эта железка ценности большой не имеет, сущая безделица, но для науки она может представлять интерес, вот ты и решил её прихватить, чтобы изучить на досуге. И не сомневайся, я тебе верное дело говорю. В прошлом такой трюк всегда срабатывал, значится, и нынче не подведёт.

– Да я не о том думаю, – тяжко вздохнул Герман. – Ведь мне своих соотечественников обманывать придётся…

– А ты такие слова – ложь во спасение – слыхал? – ехидно хихикнула старуха. – Вот это она и есть – ложь во спасение. Или в пасть Крокодилу лезть собрался, имея другие резоны, нежели спасение Отечества? То-то, диллоро! Что теперь думаешь?

– Думаю, понял я, почему вы, бабушка, людей за карты держите. А ещё думаю, с таким владением риторикой вы самого Геббельса легко переубедите, если появится желание.

– Бывало, и не таких переубеждали, – подтвердила Шурпанакха.- Ты мне другое скажи: когда готов будешь?

Герман ответить не успел, в дверях появилась Ева и объявила:

– Он уже готов, бабушка Елена. Теперь, когда началась война, нам следует поспешить с отправлением. Польша связана договором о военном сотрудничестве с Великобританией, и можно ожидать, что англичане в ближайшее время ввяжутся в драку. Нас, как граждан Германии, британские власти вполне могут интернировать при попытке покинуть Тибет. Это в лучшем случае, а в худшем…

Герман глядел на любимую и поражался: ни слезинки, ни тени слабости – герр Вирт мог бы порадоваться за воспитанницу – настоящая Белокурая бестия.

– На этот счёт не переживай, девочка, – перебила Еву старуха. – Я уж как-нибудь позабочусь о транспорте.

«Интересно, какой-такой транспорт имеет в виду наша Бабка Ёжка, – про себя удивился Герман. – Наверное, помело или ступу а, может, мифическую виману, да не такую, как изобрел этот немецкий горе-изобретатель как-там-его, а настоящую, доставшуюся в наследство от древних гигантов».

На следующее утро выяснилось, что речь шла о самолёте, но таком древнем, что при взгляде на него брала оторопь. Деревянный каркас, частично оббитый фанерой, а частично обтянутый полотном, да маломощный двигатель с выточенным из полена двулопастным пропеллером.

– Истребитель «Ньюпор», о почтеннейшие, – объявил господин Каранихи, любовно поглаживая обшарпанный борт летательного аппарата. – Классика авиационной техники, французская штучка.