Демоверсия - Полина Николаевна Корицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последние часы она бросила в проем окна. Где-то внизу раздался глухой стук, словно упал человек, разбившись, как стекло, и все наконец затихло.
Иногда маленькая Аня приходила к маме на работу, на Центральный рынок, и помогала ей. Редко, конечно, – дел и без того было полно: школа, вокальная студия, домашнее хозяйство. Но летом она бывала на рынке часто.
Она находила мамино место скорее по аромату – мама всегда была окружена цветами, многие из которых одуряюще пахли и разносили запах далеко вперед. Аня прибегала и брала охапку разных цветов – то розы, обернутые газетой, чтобы не уколоться, то ландыши в плетеной корзине. А потом она ходила с этими цветами вдоль рядов по рынку и продавала.
Но в августе она всегда продавала семечки. По вечерам они всей семьей шелушили подсолнухи, растущие в огороде, а потом мама жарила семечки на большой чугунной сковороде. Семечки подпрыгивали и вкусно пахли.
На всю жизнь Аня запомнит эту картинку: она в желтом сарафане с нарисованными подсолнухами ходит между рядов с корзиной, полной газетных кульков.
– Семечки! Покупайте семечки!
А мама в это время сидит на складном стульчике в окружении миллионов соцветий. На ней ситцевое платье в мелких горох, а в руках сигарета. Аня оборачивается откуда-то из глубины рынка и видит, как мама царственно сидит, а из ее пальцев выходит тонкая змейка дыма, огибающая цветочные головки.
Но вот к ней подходит покупатель и загораживает маму, и в то же время на Аню наскакивает какой-то мальчишка и опрокидывает корзину.
Семечки сыплются на землю, Аня сквозь слезы кричит: «Дурак!» – и не знает, что ей теперь делать. Ей жалко семечек, да и мама расстроится.
Самые мелкие из осколков, покрывших пол мастерской, похожи на прозрачные семечки. Аня смотрит на них с каким-то недоумением. Ей хочется погрузить в них руку и попробовать на зуб. Она моргает и трясет головой, потом берет веник и начинает заметать осколки на совок. Потом прислушивается и замечает, что густая стеклянная масса все еще продолжает тикать: некоторые механизмы не повредились от падения, и даже не выпала батарейка, и они продолжали работать.
– Тик-так, – говорил живой стеклянный пол. Аня смотрела на него, с ужасом понимая, что разбить часы недостаточно. Уничтожить время она не сможет.
Она смела все осколки в центр комнаты, а потом взяла большой черный пакет и стала пересыпать в него останки часов, не оставив даже рабочих механизмов.
Аня шла, неся тяжелый пакет, и он тикал в ее руках. Казалось, что он вот-вот взорвется.
* * *
Соль каганата была крупной и блестящей.
Аня смотрела на свои задубелые, огрубевшие пальцы с красными трещинами, и видеть их такими было странно. Ведь еще недавно они были постоянно зелеными, пока касались только травы, или фиолетовыми, когда собирали чернику. Теперь они были белыми, как подол ее платья. Юбка просолилась настолько, что дыбилась большим бледным бугром и казалась крахмальной – словно под ней широкий жесткий кринолин.
– Вот бы тут был патефон, – думала Аня, – а еще Ян. Тогда мы бы танцевали на этом берегу менуэт.
Волосы тоже стали белыми от соли, ведь Аня часто касалась их руками. В распущенном виде они мешали собирать соль, поэтому Аня заплела косу, и теперь казалось, будто на голове у нее напудренный парик – совсем как у древних судей. Только у судей парики были с маленькими тонкими косицами, а ее коса была длинной, тяжелой. Просоленные волосы гораздо больше весили, и от них болели спина и шея. Руки болели тоже, особенно пальцы: соль въелась в старые порезы и ныла где-то изнутри.
Тут Аня увидела, что соль начала сама собой подниматься в воздух. «Что это?» – подумала она. Соль поднималась все выше, к самому небу, а потом вдруг хлынула обратно потоком жесткого колючего снега. Полуснег-полуград начал бить по лицу, почти царапая, и стало очень холодно.
– Вот и зима.
Аня посмотрела направо и увидела, что река застыла – и снег сыпется на лед. А еще она услышала где-то за рекой знакомые птичьи голоса. Чуть помедлив, взяла сумку, встала на лед и пошла по зеркально-гладкой поверхности.
– 12–
– Мама, там снег выпал! – Ида запрыгала перед окном и захлопала в ладоши. – Здорово! Пойдем лепить снеговика!
Аня продрала глаза и тихо сказала:
– Не сегодня. Мне что-то нехорошо. Иди мультики посмотри, я еще посплю.
– Ладно, – ничуть не расстроившись, сказала Ида и поскакала на кухню, где стоял ноутбук.
Аня сглотнула и поморщилась: горло болело, говорить было неприятно. Голова стала тяжелой, и оторвать ее от подушки казалось невозможным. Снова накрыла волна жара, переходящего в озноб, и Аня, закутавшись в одеяло, провалилась в сон.
Проснувшись, она посмотрела на часы. Было около часа дня. Несмотря на боль в горле, сильно хотелось курить. Она тяжело поднялась и пошла на балкон, закурила – и увидела эсэмэс с неизвестного номера.
«Посмотри в окно на кухне».
«Странно», – подумала Аня.
Сидя на балконе, в окно кухни не посмотришь, и она затушила недокуренную сигарету.
На кухне Аня встала у окна и, никого не увидев, пожала плечами и отвернулась.
– Ты что-нибудь кушала? – сипло спросила она у Иды, до сих пор смотрящей мультики.
– Ага, – кивнула та. – Лиля бутерброды делала.
– Хорошо, – успокоилась Аня, и тут словно услышала за окном какое-то движение, будто уловив непостижимым образом смену траектории ветра. Она повернула голову и увидела, что под ее окнами, на фоне бежевой стены, всегда раздражавшей ее своей монохромностью, стоит человек. И этот человек – Ян.
Ян стоял неподвижно, словно нарисованный на бежевой стене, и Аня обомлела, не веря своим глазам. Она засмеялась, облокотившись о микроволновку на подоконнике, и обхватила голову руками. Оба застыли на какое-то время, и казалось, что снег тоже застыл, зависнув в воздухе, застыл кадр из мультика на ноутбуке, застыла улыбка Иды, и застыл, заснул витражный циферблат на кухонном фасаде. Потом Ян увидел, что Аня – полуголая, в прозрачной голубой сорочке – опомнилась и замахала руками,
