Слово - Сергей Алексеев

— Я думаю, цену большую вы просить не станете, — говорил гость тоном делового человека. — Все-таки книги эти по закону принадлежат государству, и вы их, мягко говоря, пользуясь случаем, присвоили. Я вам предлагаю три тысячи советскими рублями, это немало.

— Мало, — пробормотал Гудошников.

Маузер лежал в ящике стола, он был не заряжен. Гудошников припоминал, куда засунул патроны, и теперь осторожно двигал ящиками стола. Ага, вот они!.. Он совсем успокоился. Визит столь неожиданного гостя становился понятным и цели его ясны. Видно, на роду написано драться всю жизнь. А может быть, это естественно, когда речь идет о спасении зримых частичек народной истории?

Пряча руки под стол, Гудошников стал заряжать маузер. Вспомнилось, как он пытался достать его из кармана шинели там, в сарае. Обстановка была схожей… Едва щелкнул приемник «магазина», как гость выпрямился в кресле и холодно произнес:

— Мне ваши штучки известны. Вы прекрасно стреляете. Но уберите оружие. В вашей ситуации оно не поможет. Это вам не каменный сарай на острове и не двадцать второй год.

— Спокойно, не дергайся, — тихо сказал Гудошников и, загнав патрон в ствол, уже не скрываясь, набил «магазин». — Хватит того, что я ту сволочь живым отпустил.

По своему отношению к оружию интеллигенция того времени четко делилась на две категории: одни им пользовались, другие отрицали его и боялись. Гудошников был интеллигентом, но интеллигентом, умеющим постоять за себя, а если необходимо, то и силой оружия…

Он боялся одного: в кабинет могли войти жена или сын и перепугаться. Поэтому говорил вполголоса:

— Если вы сейчас сделаете то, что задумали, — холодно и спокойно проговорил гость, — и если я не вернусь сегодня к назначенному часу домой, управление НКВД получит письмо о вашем предательстве и сотрудничестве с врагами республики. То же самое случится, если вы откажетесь принять предложение Каретникова о продаже вашего собрания. Призовите на помощь ваше благоразумие, Никита Евсеич. Вы помогли бежать за границу матерому преступнику, бывшему офицеру карательных войск Каретникову, снабдив его своими документами. А теперь живете и прикрываетесь званием героя гражданской войны.

— Руки на стол, — сказал Гудошников. — Сидеть спокойно.

Гость положил руки на стол. Несмотря на внешнее спокойствие, его руки подрагивали.

— Не сомневайтесь, письму поверят, — продолжал гость. — Иначе бы я не пришел к вам. Что вы думаете, я сумасшедший — идти к вам с таким предложением без надежной гарантии?.. Даже если вы сдадите меня чекистам, меня тут же отпустят… У вас нет улик, а разговора между нами просто не было. Но потом пострадаете не только вы, а и ваша семья, сын…

— Встать! — заорал Гудошников. — Встать, собака!

Гость медленно встал, поправил манжеты, отряхнув рукав пиджака.

— Вы напрасно поднимаете шум, — предупредил он. — Это вам обернется бедой, пожалейте жену и сына.

Александра прибежала на крик и замерла на пороге.

— Простите, я хотел поговорить с вашим мужем, — вежливо заговорил гость. — Но он, видимо, болен… Видите, он с оружием! Если бы вы предупредили меня, что муж болен, я бы не настаивал на встрече… Простите великодушно.

Александра Алексеевна растерялась, побледнела, увидев в руках Никиты маузер.

— Никита! Что с тобой? Что ты!..

— Спокойно, Саша, — сдерживаясь, проговорил Гудошников. — Это враг. Позвони в милицию.

Повторять дважды ей было не нужно. Она верила ему и понимала с полуслова, как тогда, в Олонце, принимая на себя ответственность за судьбу спасенных книг.

Он сдал «гостя» приехавшим работникам милиции и тут же, сев за стол, коротко описал события, происшедшие на Печоре, и внезапное предложение задержанного им человека, явившегося от Каретникова. Милиция увезла его объяснение вместе с «гостем», а Никита, подозвав жену, усадил ее в кресло и, не зная, как начать, чтобы не напугать, сказал в открытую:

— Жить теперь будем с оглядкой, Саша… Чужим двери не открывай, на улице присматривайся к прохожим. За тобой могут следить. Береги себя и береги Степку. Они так просто теперь от меня не отступят…

Спустя неделю Гудошникова вызвали в НКВД. В повестке, врученной курьером, было сказано явиться для беседы к следователю Китайникову. Александра проводила его встревоженной, но Никита успокоил, дескать, хотят узнать подробности, только и всего.

Маленький чернявый следователь приветливо встретил его у порога, усадил за приставной столик и попросил написать все, что произошло в Северьяновом монастыре на Печоре в тысяча девятьсот двадцать втором году.

— Но я неделю назад все это описал в объяснении! — удивился Гудошников и рассказал о неожиданном госте и его предложении продать собрание.

Следователь куда-то позвонил, потом звонили ему, приходили, спрашивали, требовали — одним словом, поднялась какая-то тихая суматоха. Гудошников сидел в коридоре и ждал. Следователь Китайников шустро пробегал мимо него несколько раз, вспотел, покраснел, и, когда вновь пригласил Никиту Евсеевича в кабинет, он увидел на столе свою объяснительную записку, написанную дома, когда был задержан «гость».

— К сожалению, вашего гостя отпустили, — кусая губу, сказал Китайников. — Но ваши записи есть… В милиции дежурил молодой работник… Не разобрался как следует, не проверил, не согласовал с нами и отпустил…

— Да вы что?! — закричал Гудошников.

— Ничего страшного, — заверил следователь. — Его данные дежурный записал. Он житель Ленинграда, его сейчас же найдут и доставят… Я прочитал вашу записку, и у меня возникло несколько вопросов… Как вышло…

— Ищите ветра в поле! — перебил его Гудошников. — Так он вам и будет сидеть дома! Его уже наверняка и в Ленинграде-то нет! А то и в России!

— Не волнуйтесь, Никита Евсеевич, — спокойно продолжал следователь. — Отвечайте на вопрос… Как вышло, что вы, бывший комиссар, орденоносец, пошли на сделку с врагом?

Гудошников обмяк, качнулся, и поплыл пол под ним, однако в следующую секунду Никита Евсеевич справился с собой, перевел дух.

— А вы не круто берете, товарищ следователь? — спросил он.

— Я беру так, как этого требует современная обстановка, — невозмутимо ответил следователь. — Я вас слушаю.

— Мне все ясно, — подумав, сказал Гудошников. — Вы получили письмо, в котором на меня…

— Отвечайте на вопрос! — сухо предложил Китайников.

Никита Евсеевич помолчал.

— Да, вы правы, получается сделка, — пробормотал он, и в памяти ярко всплыла картина того далекого дня. Он увидел ее со стороны: каменный сарай с припертыми дверями, дыра в крыше, откуда курится синеватый, ни с чем не сравнимый по запаху дымок горящих рукописей, увидел себя, полуголого, лежащего на мерзлой земле с маузером в ноющей от боли руке. В маузере оставалось три патрона…