Манящая тайна - Сара Маклейн

Мара задрожала и провела руками в шелковых перчатках по плечам. Но не смогла отогнать холод, возможно, потому, что холод шел изнутри. И тогда, сокрушенная печалью, она открыла ридикюль и вытащила из него свои последние деньги, остатки сбережений, на которые надеялась добраться до Йоркшира и начать все заново.

Мара протянула монеты брату.

— Держи. Этого хватит, чтобы уехать из Британии. — Он презрительно фыркнул, увидев, что денег мало, и Мара возненавидела его еще сильнее. — Тебя никто не заставляет их брать.

Кит долго молчал, затем спросил:

— Значит, все?

Мара проглотила слезы. Ох как же она устала от своей жизни, от необходимости все время бежать, все время скрываться. От того, что была вынуждена жить в тени своего прошлого. В глубине души она надеялась, что этими деньгами сможет купить себе свободу. Кит уедет, и у нее появится шанс на что-нибудь другое. На большее.

Но Темпла.

— Да, все, — ответила она.

Брат растворился в темноте, ушел туда, откуда появился. И возникло чувство вины, но не из-за Кита и не из-за его будущего. Она дала ему деньги и подарила возможность начать новую жизнь. Но, сделав это, лишила Темпла шанса покарать его. И почему-то это было хуже всего прочего.

Она его предала!

Да, это казалось именно предательством — несмотря ни на что. А ведь ей вроде бы следовало ненавидеть Темпла и желать ему самого плохого за то, что превратил месть в главное дело своей жизни. Но почему-то при этом он относился к ней с такой добротой, какой она не видела ни от кого другого.

Еще долго после ухода брата Мара сидела на низкой деревянной скамье, чувствуя себя ужасно одинокой и несчастной. Сегодня она потеряла брата, а также приют и ту жизнь, которую создала для себя. Маргарет Макинтайр присоединится к Маре Лоув. И теперь обе изгнаны отовсюду.

Но все это не имело никакого значения. Сейчас она могла думать только об одном — сегодня ночью она потеряет Темпла.

Она вернет ему ту жизнь, для которой он родился. Вернет ему жизнь, которую он всегда хотел. О которой мечтал и по которой тосковал долгие двенадцать лет.

Да, она потеряет его, но с этим придется смириться.

Она прекрасна!

Темпл стоял в темноте, глядя на Мару, сидевшую на низкой скамье, вырезанной из ствола дерева. И выглядела она при этом так, словно потеряла лучшего друга.

Что ж, возможно, так оно и было.

Ведь отдав Кристоферу Лоуву жалкие монетки, извлеченные из ридикюля, и отправив его прочь из Англии, она потеряла любимого брата — единственного человека, знавшего всю ее историю. Дабы узнать эту историю, он, Темпл, готов был до основания разрушить весь Лондон.

Ему бы следовало ее ненавидеть. Прийти в бешенство! Ведь она помогла Лоуву бежать, отправила из Англии вместо того, чтобы выдать ему. Ее брат пытался его убить!

И все-таки, глядя на Мару, замерзшую и одинокую в саду Лейтонов, Темпл не мог ее ненавидеть. Не мог, потому что понимал ее, видел ее душу. Сидевшая в одиночестве, оцепеневшая и неподвижная, она, казалось, погрузилась в прошлое, думала о той памятной ночи, полностью изменившей и ее жизнь, и его…

Она считала, что заслуживала печали и одиночества. Думала, что сама навлекла на себя все это.

И точно так же думал про себя и он.

Господи, он не просто понимает ее. Он ее любит.

Эта мысль явилась как удар, неожиданный и сокрушающий. Да, он ее любил.

Всю ее — и ту девочку, что погубила его и одновременно сделала свободным, и женщину, что сидела сейчас перед ним. Она, Мара Лоув, — это все, чего он хотел в жизни.

Все прошедшие годы он воображал ту жизнь, которую мог бы вести. Иметь аристократическую жену и детей — наследников… Все эти годы он тосковал по такой жизни и даже не догадывался, что настоящее его счастье — с этой женщиной, только с ней ему хотелось связать свою жизнь.

Он бы избавил ее от отца. Любил бы ее сильнее, чем он, с большей страстью. Он бы ее оберегал и терпеливо ждал.

Конечно, он понимал, что это выглядело бы неправильно и даже возмутительно. Но он все равно дождался бы того дня, когда отец умрет, и взял бы ее в жены.

И он показал бы ей жизнь, какую она заслуживала. Какую они оба заслуживали.

Мара вздохнула в темноте, и герцог услышал в этом вздохе печаль. Услышал глубокое и мучительное сожаление. Жалела ли она, что не ушла вместе с братом, что не воспользовалась шансом сбежать, пока он, Темпл, ее не погубил?

Погубить ее. Почему-то эта цель… словно затерялась во тьме.

Он ждал слишком долго. Учился узнавать ее. Понимать. Видеть.

И сейчас хотел только одного — увезти ее к себе домой и там заниматься с ней любовью до тех пор, пока оба они не забудут прошлое. Пока не начнут думать только о будущем. Пока она не станет доверять ему настолько, что поделится всеми своими мыслями, всеми тайнами.

Пока не станет принадлежать ему.

Настало время начать все сначала.

Темпл вышел из темноты на свет.

— Должно быть, вы замерзли.

Она ахнула и осмотрелась. Заметив его, вскочила на ноги.

— И давно вы тут?

— Достаточно давно.

Чтобы увидеть, как ты предала меня.

И понять, что я тебя люблю.

Мара кивнула, обхватив плечи руками. Конечно же, она замерзла. Темпл снял сюртук и протянул ей. Она покачала головой:

— Нет, спасибо.

— Возьмите. Мне надоело смотреть, как вы дрожите от холода.

Она опять покачала головой.

Темпл бросил сюртук на скамью.

— В таком случае пусть лежит тут, никому не нужный.

Он думал, она его так и не возьмет. Но Мара, очевидно, очень замерзла. Да и дурой не была. Она накинула сюртук себе на плечи, и Темпл мысленно улыбнулся, радуясь тому, как она прячется в тепло. В его тепло.

Он хотел навеки окутать ее своим теплом.

Они долго стояли молча. Исходивший от нее аромат лимонов щекотал ноздри, искушал.

— Мне бы хотелось, чтобы вы поскорее приступили, — внезапно произнесла она, нарушив молчание. И в голосе ее прозвучали гнев и досада.

Темпл склонил голову к плечу.

— Приступил… к чему?

— К сбрасыванию масок. Я же здесь ради этого, так?

Разумеется, ради этого. Так было раньше, но теперь…

— Еще не полночь, — ответил он.

Мара негромко хмыкнула.

— Вам наверняка не обязательно придерживаться особого ритуала. Если вы снимете с меня маску раньше, я смогу уйти, а вы займете свое законное положение в обществе. Вы слишком долго этого дожидались.

— Двенадцать лет. — Внимательно глядя на нее, Темпл видел в ее глазах отчаяние. — Еще один час ничего не изменит.

— А если я скажу вам, что для меня этот час значит очень много?