ГИТЛЕР, Inc. - Гвидо Препарата

Начав войну с террором, правительство обнародовало два декрета — 28 февраля и 7 марта соответственно, «для защиты народа и государства», — которые ограничивали свободу прессы, личные свободы и право на собрания. 12 марта флаг со свастикой был объявлен официальным национальным символом.

Так как здание Рейхстага сгорело дотла, заседание парламента перенесли в оперный театр «Кроль». Первое заседание состоялось 23 марта. В палате не было ни одного коммуниста; в связи с «неявкой» тридцати новых депутатов социал-демократов количество их представителей уменьшилось до 109. Остальных депутатов попросили принять Уполномочивающий Акт, дающий право правительству в течение четырёх лет править с помощью декретов, минуя парламент и без конституционных ограничений. Следствием принятия такого закона стало бы практическое уничтожение политического механизма в Германии и сведение его к однопартийному комитету, принимающему политически значимые государственные решения.

По результатам голосования — 441 «за», 94 «против» (социал-демократы) — Гитлеру была дана вся полнота власти. К 31 марта 1933 года нацистская Gleuchschaltung была запущена на полную мощность: централизованная бюрократия заменила федеративное устройство, установленное ещё Бисмарком, — всё нити управления тянулись теперь из Берлина; на местах правили особые, назначенные центром уполномоченные (Statthalter), лояльные фюреру.

7 апреля 1933 годы в лесу близ Берлина было найдено изрешеченное пулями тело «ясновидящего» Гануссена.

7 мая гитлеровцы принялись решительно искоренять всю партийную систему Веймарской республики: в полном составе было арестовано всё руководство СДПГ; одним ударом организация, в которой состояли 4 миллиона рабочих и которая обладала капиталом в 184 миллиарда рейхсмарок, была стёрта в порошок. Ниоткуда не последовало ни малейшей реакции, не говоря уже о сопротивлении. После этого наступила очередь полувоенных националистических организаций типа Stahlhelm («Стальной шлём»). Потом пришла очередь католиков: им предложили сделку — самороспуск в обмен на конкордат между Святым престолом и нацистским рейхом. По условиям этого пакта Ватикан должен был официально признать нацистское государство, согласиться с тем, что епископы принесут присягу на верность этому государству, и смириться с запретом католическим священникам вмешиваться в политику — всё это в обмен на обещание нацистов уважать право Церкви на просвещение паствы и на её собственность. Государственный секретарь Ватикана Эудженио Пачелли буквально гнал 23 миллиона немецких католиков в этом направлении, по меньшей мере, с 1931 года. Генрих Брюнинг, бывший несчастливый канцлер, возглавлявший в тот момент католическую партию центра, скрепя сердце, только под давлением Ватикана, 4 июля согласился распустить столп германской политической истории — партию, в которой состоял некогда и Эрцбергер. Для того чтобы добавить унизительное оскорбление к этому мазохистскому страданию, нацисты отказали в приёме в свою партию бывшим членам партии центра, пожелавшим примкнуть к национал-социалистам Гитлера. Конкордат был подписан 8 июля и ратифицирован 10 сентября 1933 года.

Конкордат был нарушен почти сразу. Не прошло и десяти дней после его подписания, как гитлеровские штурмовики напали на парад Союза католической молодёжи; избиения не прекращались и после этого; дело усугублялось ставшими систематическими преследованиями активных католических диссидентов — их интернировали в концентрационные лагеря или забивали насмерть дубинками. От своих иностранных посетителей Пачелли не скрывал своего отвращения и недовольства происходящим (13), но полагал, что у него не было иного выбора, состоявшего в умиротворении нацистов, — всё могло быть гораздо хуже, вздыхал он: в Германии мог прийти к власти большевизм, и тогда священников просто начали бы убивать. Веблен предсказал почти всё это: приход в рейхе к власти реакционного режима будет всячески поддерживаться государственными мужами Запада как якобы форпост против (воображаемой) красной угрозы.

В течение всего лишь шести месяцев Гитлер и его черная гвардия разнесли веймарский инкубатор вдребезги — теперь оставалось только консолидировать национал-социалистскую революцию, заключив союз с передними ногами из пресловутой четверки — финансово-промышленными кругами и армией.

Тем временем, 21 сентября 1933 года, должен был начаться судебный процесс по делу мнимых поджигателей Рейхстага: молодого голландца, некогда сочувствовавшего коммунистам, по имени Маринус ван дёр Люббе, и нескольких коммунистов, трое из которых были болгарами — большевистскими агентами. Всё они были должным образом вовлечены в судебную процедуру, каковая обещала стать потрясающим спектаклем. Обвинение было выстроено слабо — и слишком поспешно; случай был сомнителен, судья смущён, прокурор растерян. Коммунисты защищались легко и непринуждённо и были почти немедленно оправданы. Оставался ван дёр Люббе, обречённый «полезный идиот», сыгравший другой террористический сценарий: он один, как утверждалось в новом обвинительном заключении, сжёг дотла 11 тысяч кубических метров государственной собственности. Во время судебных заседаний ван дёр Люббе лгал, заливаясь смехом, — сообщалось о том, что смех этот был довольно странным (14). Обвиняемый нёс чепуху; в его показаниях не было никакого смысла, он не понимал, что происходит. Полицейские обнаружили его, бродящего по залам Рейхстага, измученного, под пылающими занавесками. Комментаторы этого процесса были единодушны: человек, которого они видели, представлял собой душевнобольного, «несчастного, накачанного наркотиками идиота» (15). Мир не раз становился свидетелем подобного и раньше; под конец этот идиот-самоубийца сам попросит правительственных чиновников скорее покончить с ним. Вот его обращение к судьям: «Я требую, чтобы меня наказали тюремным заключением или смертью» (16). Судебный процесс закончился в декабре; 10 января ван дёр Люббе был казнён. Но даже в Нюрнберге в 1946 году, когда можно было всё это выяснить, союзные следователи так и не смогли пролить свет на этот инцидент и выявить истинных виновников. Так истории была задана ещё одна нерешённая загадка террористической драмы с её обычными ингредиентами: жертвующий собой «идиот», не имеющий ни малейшего мотива для преступления, заговор молчания и катастрофические последствия невиданного масштаба.

Но есть доказательства или нет доказательств, в силе остается следующее положение: в терроре всегда is fecit cui prodest делает тот, кому это выгодно, то есть в данном случае сами нацисты. На самом деле были и улики: всё знали, что Рейхстаг подожгла группа штурмовиков, вероятно, с молчаливого согласия Геринга и Геббельса (17). некоторые лидеры СА сами громогласно рассказывали об этом публично (18). В конечном счёте выходит, что ван дёр Люббе был бродягой, которого отыскал Гануссен, модный гипнотизёр, устранение которого в апреле было любезностью, сделанной некоторым «шишкам» из СА, клиентам Гануссена (19). Бродягу, гомосексуальными наклонностями которого попользовалась группа штурмовиков (20), они же заманили в здание Рейхстага, подожгли его в нескольких местах и «ушли через тайный подземный коридор, соединявший [рейхстаг] с резиденцией Геринга — председателя рейхстага» (21). Короче, эта «шалость» была подарком СА своему фюреру.

И Гитлеру действительно была страшно нужна ревущая поддержка толпы; 12 ноября 1933 года он обратился к народу: «Мужчины Германии! Женщины Германии! Нравится ли вам политика правительства? Готовы ли вы заявить, что эта политика выражает ваше мнение и вашу волю, и торжественно провозгласить эту политику вашей собственной?» На этот раз плебисцит принёс Гитлеру успех — за него было подано больше 90 процентов голосов.

Но к весне 1934 года власть нацистов ещё не окрепла, не окаменела; в боку всё ещё сидела досадная колючка — штурмовые отряды Рема. Эта армия численностью около трёх миллионов человек — то есть почти в три раза превышавшая дозволенную численность рейхсвера — требовала «второй революции». Что это значило с экономической точки зрения, неясно; возможно, пытались возродить ранние, якобы социалистические замыслы партии или изготовить нечто вроде второго издания идей Шлейхера — короче, это были наивные планы уничтожения наиболее могущественных интересов тех промышленных и финансовых кругов Германии, которых сознательно и преднамеренно оставили в неприкосновенности творцы Версальского договора. То был мир аристократов и капиталистических набобов — ненавистных бонз, — «стоявших за законом и порядком, респектабельностью и филистерскими ценностями» (22). Рем не был экономистом, он был вечным фронтовым ландскнехтом; он хотел поглотить армию, но ни в коем случае не желал, чтобы она поглотила его, он хотел покончить с офицерской кастой и превратить Германию в огромную ферму, управляемую кланом гордых нацистских пастухов (его СА). Гитлер пытался урезонить Рема, но тщетно. Своим головорезам Рем вещал: