Флаг миноносца - Юлий Анненков

- Ого-го! Кто к нам приехал! Сюда, все сюда! - Он кинулся в дверь, тут же выскочил с автоматом в руках и пустил в воздух длинную очередь. Со всех сторон спешили люди в черных и серых шинелях, застегивая на бегу крючки, расправляя складки под ремнями. Шоферы, ремонтировавшие машины, бросили свою работу, зенитчики соскочили с орудий, кок оставил свой камбуз и тоже бежал к перекрестку с чумичкой в руках. Матрос, первым заметивший приезжего, появился снова, на этот раз в застегнутом на все пуговицы бушлате и в бескозырке, натянутой, как барабан. Он успел все-таки раньше других добежать до офицера, который все еще стоял у своей машины.

- Товарищ комиссар, товарищ комиссар... - повторял он. Это были единственные слова, которые смог произнести старшина 1-й статьи Валерка Косотруб, говорун, остряк и уж, во всяком случае, не застенчивый человек.

Яновский пожимал множество рук. Он не успевал отвечать на приветствия. Вероятно, это продолжалось бы еще долго, если бы Сомин, который тоже бежал сюда напрямик, перепрыгивая через канавы, вдруг не остановился, задрав голову:

- Воздух!!!

Чуткий слух зенитчика уловил среди радостных криков далекое прерывистое гудение. Люди нехотя расходились. Сомин едва успел пожать руку Яновскому. Тот ласково хлопнул его по спине:

- Спеши, офицер, твоя работа!

Четыре автоматических орудия уже встречали гулким перестуком приближающиеся немецкие самолеты, когда Яновский вошел в блиндаж командира полка.

Капитан 3 ранга был один. На столике перед ним лежало начатое письмо: "Дорогой Владимир Яковлевич..." Они обнялись.

- Не ждал я тебя сейчас, Владимир Яковлевич! А ты нужен - очень нужен.

Арсеньев не сказал о том, как он рад Яновскому. Но это и так было видно по его потеплевшим глазам. Они говорили долго. По письмам самого Арсеньева, Земскова и других офицеров Яновский знал о многом, что произошло в части. Кое о чем он догадывался. Еще в Москве, в Главном политуправлении Яновский получил назначение на должность заместителя командира и начальника политотдела нового полка. По дороге в часть он остановился в штабе опергруппы, где имел длинный разговор с генералом Назаренко. Наступление должно было начаться в ближайшие дни. В опергруппе Яновский узнал и об истории со снарядами. Вся вина пала на капитана Сивец, которого отдали под суд. Будаков сумел оправдаться.

Вечером того самого дня, когда Яновский прибыл в полк, уезжал Дьяков. Он направлялся в резерв Политуправления фронта согласно предписанию, привезенному Яновским. Подполковника никто не провожал, но многие видели, как он шел к машине, скользя по грязи, с большим чемоданом в одной руке и с заветным бидоном в другой. Когда полуторка, увозившая бывшего начальника политотдела, скрылась за поворотом, Яновский сказал Арсеньеву:

- Будем работать, Сергей Петрович! По нашему разговору вижу, что тебе не все нравится сейчас в полку. Постараемся сделать, чтобы все было по-твоему, по-морскому, как в нашем старом дивизионе.

Арсеньев беззвучно рассмеялся. Он знал, что значит на языке Яновского "по-твоему". Это значит - по-партийному, по-честному, так, чтобы потом перед собственной совестью не было стыдно ни за одно свое решение, ни за один поступок. А личные симпатии, самолюбие, гнев - все это нужно уметь преодолеть.

Именно так был решен вопрос о перемещениях офицеров в полку. Командир третьего дивизиона Пономарев уже месяца два исполнял обязанности ПНШ-1 помощника начальника штаба полка по оперативной части. В дивизионе его замещал начальник штаба - добросовестный, но малоинициативный офицер Сорокин, а начальником штаба третьего дивизиона после истории со снарядами был временно назначен Земсков.

Когда Земсков и Ропак принесли командиру полка бракованные снарядные корпуса, происшествие в первом дивизионе представилось в ином свете. Земсков доложил Арсеньеву все, что он знал по этому поводу. Теперь Будаков был заинтересован в том, чтобы поскорее замять это неприятное дело. О привлечении Земскова к ответственности, конечно, не могло быть и речи, но в должности ПНШ-2 - помощника начальника штаба полка по разведке - его не восстановили.

Затаивший злобу Будаков говорил Земскову:

- Ваша раненая нога не позволит вам лазить по горам. Посидите некоторое время на спокойной работе.

Арсеньеву он говорил другое:

- Земсков зазнается окончательно! Для него нет авторитетов, а ваш авторитет в полку он подрывает. Дисциплина падает. Мы не можем давать поблажки никому, независимо от прежних заслуг. Тогда в штабе он непозволительно говорил и со мной и с вами. Каковы бы ни были причины, офицер не имеет права так вести себя.

А Дьяков подливал воду на мельницу:

- Нет незаменимых людей! В полку - непорядок. Надо начинать сверху. Не одернем Земскова, так рядовые разведчики нам на голову сядут. Косотруб ведь тоже остался безнаказанным! А Ермольченко отлично справляется. Пускай остается.

Ермольченко действительно работал хорошо, а Арсеньев, хоть и понимал, что поступает несправедливо, не мог побороть своего уязвленного самолюбия и отступил перед доводами Дьякова и Будакова.

Так возникло половинчатое решение - временно назначить Земскова начальником штаба дивизиона. Эта должность соответствовала его капитанскому званию. Внешне все обстояло вполне благополучно, но каждый человек в полку - от рядового бойца до самого Арсеньева - понимал нелепость такого решения. Каждому было ясно, что, как только начнется наступление, Земсков снова окажется в разведке. Яновский не стал дожидаться приказа о наступлении. В первый же день своего пребывания в полку он успел побывать во всех подразделениях. Яновский смотрел и слушал, почти не задавая вопросов. На огневой позиции третьего дивизиона Яновский увидел Земскова. Батарея только что дала залп. Земсков официально доложил об этом. Яновский крепко потряс ему руку:

- Слыхал о твоих делах под Гойтхом. И письмо из госпиталя получил. А почему про орден не написал?

- Я и сам не знал, товарищ гвардии майор.

- Вот видишь, приходится с опозданием тебя поздравлять. Значит, дивизионом заправляешь? - Яновский ждал хотя бы намека на жалобу, но Земсков не собирался ни на что жаловаться.

- Я думаю, мне полезно послужить в дивизионе, - просто ответил он, правда, действия здесь очень ограничены, но все-таки многому можно научиться.

Земсков выглядел изможденным, как после тяжелой болезни или долгих, непрерывных боев. Зоркий глаз Яновского отметил на его лице морщинки, которых раньше не было, усталое выражение глаз. Ясно было, что за последнее время Земсков пережил и передумал немало. Яновский поговорил с ним о делах дивизиона, заглянул в блиндажи:

- Грязно живете. И народ у вас приуныл.

Вблизи разорвался снаряд, потом еще один.

- Разрешите посмотреть, нет ли потерь? - спросил Земсков. Они вышли вдвоем из блиндажа.

- Что думаешь делать дальше? - неожиданно спросил Яновский. - Вижу, неважное у тебя самочувствие.

Земсков свернул цигарку:

- Разрешите курить, товарищ майор? Что ж делать? Служить, воевать. Самочувствие мое не может влиять на службу. Пока есть время, готовлю в дивизионе группу разведчиков. Попались очень способные ребята. Ну, и сверх того дела хватает. Правильно заметили, товарищ майор, - грязи по уши. Хорошо бы устроить всеобщую чистку, выгрести весь зимний хлам, выжечь всю дрянь, чтобы к наступлению было все по-морскому.

Яновский положил руку на плечо молодого офицера:

- Правильно действуешь, Земсков, очень правильно. А чистку от хлама мы уже начали, только не сразу все выгребешь, - он улыбнулся и добавил. Завтра прибудет в полк дезинфекционная станция. Я договорился в армии.

Из дивизиона начальник политотдела направился прямо к командиру полка.

- Ну, какие впечатления? - спросил Арсеньев.

- У Николаева - порядок. Жаль, Шацкого нет, но он, говорят, не тяжело ранен.

- Поправится. А в других местах как?

- Сорокин слабоват - штабной работник. Трудно ему на дивизионе.

- Знаю. Лучше Пономарева для третьего дивизиона не придумаешь.

- Так и отправить его назад в дивизион! Думаешь, Ермольченко не справится?

- С чем?

- С обязанностями ПНШ-1. Я говорил о нем с Назаренко. Очень хорошо отзывается генерал.

Арсеньев пристально смотрел на Яновского. В душе командира полка шла борьба. Он думал, начальник политотдела скажет сейчас об остающейся свободной должности начальника полковой разведки, но Яновский заговорил о завтрашней бане:

- Доктор считает - простудим людей с этим купаньем на открытом воздухе. Как ты полагаешь?

- Полагаю - глупости. Не такое переносили.

Яновский лег спать в блиндаже Арсеньева. Ведь раньше они всегда были вместе. Погасили свет. Два малиновых огонька то вспыхивали, то гасли в углах просторного блиндажа. Арсеньев крепко затянулся и погасил окурок о сырую стену:

- Хорошие привез папиросы. Настоящий "Казбек". Тут нам Военторг забросил ереванские. Тоже "Казбек", да не то. Все должно быть настоящим, Владимир Яковлевич. Не люблю эрзацев.