Дипломатия Симона Боливара - А. Глинкин

Официальная реакция монархической Европы не была для колумбийского дипломата неожиданностью. Cea и не рассчитывал, что его акция немедленно откроет все двери Европы. Главная цель заключалась в том, чтобы пробить брешь в «стене молчания» и завязать диалог с широким спектром политических сил в Европе по вопросу о правомерности и обоснованности желания Великой Колумбии приобщиться к цивилизованному миру. И эта цель была достигнута.

В Париже печать живо, а порой и яростно спорила, обсуждая перспективы французской политики в испано-американских делах. Газета «Журналь де деба», опубликовав на своих страницах 18 апреля 1822 г. полный текст манифеста Cea, высказалась за направление в испанскую

Америку неофициальных французских представителей в качестве первого шага на пути к признанию молодых государств Американского континента. Влиятельная либеральная газета «Ле Конститусьонель» разоблачала нападки на Cea роялистских органов печати. Поддерживая позицию Версаля, «верного друга» Испании и Фердинанда VII, промонархические газеты пытались преуменьшить значение колумбийского манифеста и посеять недоверие к посланнику Колумбии — «прекрасному ботанику», но «пока что еще новичку в сфере дипломатии». Но и они не могли обойти молчанием демонстративного чествования сеньора Cea «всем Парижем». Газета «Курьер франсе» 27 мая 1822 г. сообщила о впечатляющем банкете в честь посланника Великой Колумбии, организованном крупными коммерсантами и финансистами Парижа, известными политическими деятелями, модными писателями и художниками. В числе 125 гостей находились М. Ж. Лафайет, Б. Констан, П. О. Ренуар, Ж. Б. Мольер и другие знаменитости, многие депутаты парламента. От имени делового мира Парижа банкир и лидер либеральной партии Жак Лаффит заявил на банкете: «Торговля — друг мира, свободы и порядка… — очень скоро сблизит Колумбию и Францию в интересах процветания обеих стран».[394] Приверженность Людовика XVIII принципам легитимизма приходила в противоречие с торгово-экономическими интересами буржуазии Франции.

Аналогичной была реакция английских политических и деловых кругов. Как только Cea прибыл в Лондон, торговцы Сити и деятели парламентской оппозиции устроили в его честь торжественный обед в одном из самых престижных ресторанов города. Согласие герцога Э. Сомерсета председательствовать на церемонии символизировало позитивное отношение аристократических кругов, близких к Букингемскому дворцу. Оркестр играл марш «Славься, Колумбия!». Английский промышленник Дж. Макинтош, выступивший за установление дипломатических отношений с Колумбией, закончил свою речь на обеде здравицей в честь Боливара и его освободительной армии. Газета «Таймс» в своих комментариях писала: «Вчерашняя церемония может рассматриваться как официальное празднование в нашей стране свободы и независимости бывших подданных Испании, обитающих по ту сторону Атлантического океана».[395] Известные торговые дома Лондона «Беаринг бразерс», «Барклей» и др. подписали петицию к правительству с требованием в интересах торговли поставить на официальную основу отношения с новыми государствами в Америке. По требованию оппозиции состоялись дебаты по этому вопросу в английском парламенте. Министр иностранных дел Р. С. Кэстльри несколько раз встречался с Cea. В связи с пересмотром законодателями Навигационного акта Кэстльри предложил включить в него статью о признании флага южноамериканских торговых судов. В своеобразной форме это означало признание де-факто независимости бывших колоний, так как такая честь оказывалась только флагу суверенных государств.[396] Начинался пересмотр английской политики «нейтралитета».

В германских государствах в откликах на манифест Cea также больше звучал голос деловых людей, чем политиков.[397] Торговая палата вольного города Гамбурга, крупнейшего германского внешнеторгового порта, в июне 1822 года выступила с заявлением «Предложения, касающиеся положения в Южной Америке». В нем рекомендовалось властям «последовать примеру Северной Америки и официально признать новые государства в этой части света». В королевстве Ганновер граф Мюнстер также предложил возможно быстрее установить официальные отношения с освободившимися колониями в испанской Америке. Это предложение получило одобрение короны.

Даже в Пруссии, служившей в Германском союзе опорой легитимизма, правительство в соответствии с доктриной министра иностранных дел графа X. Бернсдорфа о разделении частной инициативы и дипломатии стало смотреть сквозь пальцы на контакты торговцев и фабрикантов с испано-американскими патриотами. Как видно из депеши, адресованной генерал-лейтенанту фон Шолеру в Петербург в июле 1822 года, манифест Cea и решение Монро вызвали в Берлине весьма своеобразные размышления. После изложения прусской позиции в отношении испанской ноты от 9 мая 1822 г. и участия «Священного союза» в решении южноамериканского вопроса в депеше содержался такой комментарий: «Эта великая революция в Америке, все последствия которой еще недостаточно осознаются, в конечном счете изменит всю систему отношений в Европе таким же образом, как открытие Америки придало новые формы всей европейской цивилизации». Логическим продолжением трезвой линии в политике Берлина явилось поручение, данное Бернсдорфом министру торговли графу фон Бюлову в октябре 1823 года. Ему предписывалось заняться назначением торговых представителей в испанскую Америку при соблюдении необходимых осторожностей, вытекающих из обязательства Пруссии даровать «официальное признание революционных правительств в Америке только совместно с другими европейскими державами». Не случайно исследователи сравнивали прусскую внешнюю политику в первой четверти XIX века с двуликим Янусом.

1822 год послужил исходным рубежом для начала переоценки политики в отношении испанской Америки в Швейцарии, Швеции и Голландии. Нереалистично связывать это только с манифестом Cea. Сказывалось также воздействие новых веяний в политике Англии и особенно США. Но и демарш колумбийского посланника оставил заметный след.

Торговый представитель Швейцарской конфедерации в Париже Карл фон Чанн установил неофициальный контакт с Cea для обсуждения возможностей сбыта швейцарских промышленных изделий на рынке Великой Колумбии. Он встречался также с представителями США в связи с их решением признать ряд испано-американских республик. В своих докладах федеральному правительству 12 апреля и 13 мая 1822 г. Чанн анализировал преимущества, которые швейцарские коммерсанты могут получить благодаря установлению отношений с Колумбией и другими странами региона. После того как федеральное правительство получило текст манифеста и поясняющие документы, направленные Cea на имя министра иностранных дел Швейцарии, в июле 1822 года в союзном сейме «при закрытых дверях» состоялись дебаты относительно наиболее подходящих форм установления отношений с новыми государствами в Америке. Парламентарии одобрили предложение главы исполнительной власти ограничиться ввиду «деликатности проблемы» установлением неофициальных контактов, в случае необходимости, на нейтральной почве, то есть между швейцарскими представителями и посольствами испано-американских стран в Вашингтоне.[398]

Король Голландии Вильгельм I в 1822 году поручил своим министрам заняться вопросами обеспечения торговых интересов страны в испанской Америке, и в мае 1824 года первая голландская миссия отбыла из Кюрасао в Колумбию для ознакомления с экономическим и политическим положением этой страны и проведения переговоров об установлении консульских отношений. Вслед за этим последовало назначение голландских консулов в Ла-Гуайру, Маракаибо и позднее, в марте 1826 года, в Боготу. Шведское королевство в конце 1822 года направило своего самого опытного консульского работника — Северина Лориха со специальной миссией в Венесуэлу и Колумбию для ознакомления на месте с обстановкой.[399] Малые европейские государства действовали с оглядкой на великие державы.

Известия о всех этих событиях доходили до Боготы с большим опозданием. К тому же поступавшая информация носила отрывочный и зачастую противоречивый характер. Видимо, руководителям внешней политики Великой Колумбии нелегко было составить отчетливое представление о смелом и во многом выходящем за рамки привычной дипломатии демарше, предпринятом Cea в Париже. Наибольшую обеспокоенность Боготы вызвала та часть его заявления, где говорилось о возможном закрытии колумбийских портов для торговцев стран, которые лишают Колумбию признания де-факто или де-юре. По формальной логике такое заявление противоречило установке центра на всемерное развитие контактов и торгового обмена с зарубежными странами для преодоления внешнеполитической изоляции страны.