Лазерный гусь - Дэн Пласкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот, Шур, погляди, помнишь его? – обратился он к Шустрому, но при этом глядя на меня.
Глаза Шустрого на миг широко раскрылись и лицо перекосила маска злобы. Но всего лишь на миг. Когда Михалыч повернулся к нему, то ничего не увидел. Но я видел. И запомнил этот момент.
– Нет, ничего не помню, – вяло ответил Шустрый. – Гуси, как гуси. Много таких, все они одинаковые.
– Да посмотри же получше, – не отставал Михалыч. – Гусь, да не простой гусь. Разве не помнишь кольцо на морде?
– Ну, кольцо и кольцо. Ни о чем мне это не говорит. Ты лучше воды принеси, как-то притомился я.
– Присядь-ка, – пробасил Михалыч и подставил Шустрому полено. – Устал чай поди. Ничего, поправишься.
Как только Михалыч скрылся в избе, Шустрый подпрыгнул, как ошпаренный и попытался ткнуть меня палкой. Но я ждал от него пакости, поэтому он промахнулся. Тогда его злоба перекинулась на Афродиту и детей. И он начал яростно их молотить. Сквозь обрешетку это ему сложно удавалось, но все же по паре ударов они получили. Я стал громко кричать и схватился за палку, не давая Шустрому возможности ей воспользоваться. Конечно же, это ненадолго. Шустрый выдернул палку и вновь хотел меня ударить. Но за его спиной возник Михалыч. Шустрый тут же нашелся, что сказать:
– Твой гусь напал на меня! Я только подошел еще раз взглянуть, как он тут же хватанул меня за ногу, ладно хоть только за палку цапнул. А-то бы штаны уж точно порвал.
Михалыч в ответ улыбнулся:
– Ну, вот видишь, он тебя узнал! Значит, скоро и ты узнаешь. Ладно, поживи у меня денька три. Вижу, на пользу пойдет. Память-то и вернется, – потом уже потише, но твердо добавил: – Только насчет Машки помни! Я не шучу!
– Михалыч, ты ж меня знаешь, я ее уважаю. Сказал всё, значит всё.
– Да, я тебя знаю, поэтому и предупреждаю. Иначе пеняй на себя.
– Да куда мне сейчас. Вон видишь: я же и комара-то прихлопнуть не всегда успеваю, – и Шустрый вновь устало сел на полено. – Утомился я что-то, пошли в дом.
Собака опять залаяла. Значит, лаяла она на Шустрого. Не мудрено, и я бы залаял. Неужели Михалыч не видит, как Шустрый им манипулирует? Наверное, будучи человеком, я бы тоже этого не почувствовал. А вот от моего гусиного мозга ничего не скрылось. Я думаю дело в том, что мое нынешнее ухо способно различать тонкие нотки интонации, выдавая все худые замыслы Шустрого. Я начал думать, что же делать дальше? При наличии Шустрого всё резко усложняется. Нужно бежать и как можно скорее. Наверняка, он всё помнит. Контузия от моего удара прошла. Вон он как лихо подскочил. И злобу свою так глубоко затаил, что как только прорвется – будет большая беда. Ладно, допустим за ночь я расшатаю доску. Далее смогу выбраться наружу. Отсюда не видно, но, допустим, вокруг дома плотный забор – Михалыч человек деловой, мог же и озаботиться, – тогда, если быстро, то выход один: перелететь через забор. Жаль, проверить не могу, хватит ли длины перьев для взлета. Впрочем, нет. Вообще весь план ни к черту! Моя молодежь вообще еще ни разу не летала. И куда, спрашивается, они полетят? Я уже летал неумеючи. Лететь можно, но, если вдруг ветер или забор на пути – не перелетят. Учиться же надо на ровной площадке. А так и разбиться можно. Да еще эта собака! Хоть явно она на привязи, но план все равно не подходит. Ничего не поделаешь, останемся пока ждать, но на стороже.
Из дома почти выбежала Маша, за ней поспешал Михалыч.
– Машка, стой! Ну, остановись же! Давай поговорим, – пробасил Михалыч, останавливая ее за руку.
Маша резко остановилась и выдернула руку:
– О чем тут говорить? Зачем ты ему сказал пожить у нас? Привез посмотреть – посмотрел, всё – вези назад. Нужен он мне тут больно!
– Успокойся! Ничего же не случилось, – пытался оправдываться Михалыч. – Видишь же: немощный он. Ну, куда я его повезу на ночь глядя?
– Как привез, так и увози. Ты даже со мной не посоветовался. Вечно так делаешь.
– Ну, Маш, ну давай хоть до завтра. Я же ему уже сказал, что останется, – продолжал извиняться Михалыч. – Вдруг ему плохо станет, куда его девать-то в дороге? А завтра председатель приедет на своей машине, заберет. На машине не так трясет. Ну, Маш.
Маша плотно сжала губы. С укоризной взглянула на Михалыча. Шумно вздохнула и сказала:
– Ладно. Но чтобы завтра не то, чтобы ноги, чтобы духу его здесь не было!
Михалыч улыбнулся:
– Вот спасибо. Вот такую я тебя больше люблю, – и растопырил руки для объятий.
– Иди уже, – ответила она более спокойным тоном. – Ублажай его. Не то передумаю.
Михалыч поспешил удалиться. Но все же крикнул с порога:
– Ты там поаккуратнее с ними. Гусак Шурку уже успел потрепать. Как бы глаза не выклевал.
Маша подошла к нашей клетке и без какого-либо страха склонилась над сеткой, уронив с уха непослушную прядь.
– Такой вот братец у меня, – произнесла она, глядя на меня. – Да ты не бойся. Завтра председатель приедет, обработают вас. Они умеют, ты ничего и не почувствуешь.
Почему-то при этих словах я вздрогнул. Я не сомневаюсь, что все браконьеры умелые забойщики. И нас они, как она сказала, "обработают" тоже умело, пикнуть не успеем. Почему только она так спокойно об этом говорит? И поесть не забывает давать. На убой так бы не кормили. Словом, во мне затеплилась надежда, что "обработают" – вовсе не означает, что лишат головы. Ох, лучше бы она продолжала говорить. Такой ласковый голос журчит, как ручеек с вкусной водицей, пьешь – не напьешься. Да и информации бы побольше. Девушка о чем-то задумалась. О чем-то серьезном. Жаль со мной не поделилась. Даже начала хмурить брови. Я гоготнул, пытаясь отогнать ее невеселые мысли. Маша вздрогнула и улыбнулась мне, обнажив ослепительно белые, ровные зубки. Улыбалась она восхитительно.
– Не скучайте, скоро все закончится, – сказала она, помахав мне рукой. И убежала в
