Сестры Мао - Гэвин Маккри

Она завернулась в одеяло и вышла на веранду, где дул легкий ветерок, а обширный парк казался уединенным. Она прислонилась к стене веранды, потом выбрала тропинку, ведущую к павильону, где когда-то, в другой жизни сидела и любовалась луной вместе с Мао. Теперь павильон был пуст, и ей пришлось стать его глазами, слухом и голосом:

Одинокая богиня на луне расправляет свои широкие рукава,

Чтобы танцевать для добрых душ в бесконечном небе.

Вдруг приходит весть о поражении Тигра на земле.

Слезы льются, как из перевернутой чаши дождя [35].

Перед рассветом, с первыми трелями птиц, она заказала машину и прибыла в Комплекс Центрального балета до утренних гонгов. Она приказала водителю припарковаться у главного вестибюля и, не дожидаясь, пока ее телохранители оцепят территорию, направилась в женское общежитие.

Танцовщицы еще спали, поэтому залы были пусты; скрип ее пластиковых подошв по вымытому полу лишь подчеркивал тишину. Войдя в комнату номер шесть на втором этаже, она включила свет и взяла с полки гонг. Трижды ударила в него.

– Всем встать! Сегодня утром ранний подъем! Давайте вставайте! Вставайте!

Танцовщицы застонали, выглянули из-под одеял, не желая отказываться от положенного сна. Однако, как только они поняли, кто здесь находится, вскочили и вытянулись во весь рост.

– Не стойте на месте, поторапливайтесь! Переодевайтесь в спортивную одежду и выходите на пробежку. Сегодня нам нужно многое успеть.

Тун Хуа, увидеть которую и пришла Цзян Цин, начала переодеваться вместе с остальными.

– Нет, – обратилась к ней Цзян Цин. – Тебе не надо. Останься тут и присядь.

Побелев и боясь еще больше подчиниться начальству, Тун Хуа уселась на край матраса. Цзян Цин села лицом к ней на соседнюю кровать. Тун Хуа была не самой красивой девушкой, на ее щеках остались следы от подростковых прыщей, но лицо ее было похоже на дыню, а рот – на вишню, и, вероятно, это заставляло мужчин желать ее. Пока остальные танцовщицы переодевались, Цзян Цин налила Тун Хуа чашку чая из принесенного с собой термоса и поставила ее остывать на приставной столик. Из кармана униформы она достала вареное яйцо, разбила его о железный столбик кровати и очистила верхнюю треть скорлупы.

– Вот, держи, – сказала она, передавая его Тун Хуа.

Тун Хуа взяла яйцо обеими руками и склонила голову в знак благодарности. Стоявшие поблизости танцовщицы смотрели на Тун Хуа и обменивались взглядами, выражая свое отношение к ней.

– Что таращитесь? – прикрикнула на них Цзян Цин. – Выходите. Десять кругов по коридору, и не расслабляться. Я буду считать из окна.

Когда танцовщицы ушли, Цзян Цин сказала Тун Хуа:

– Тебе нужно пописать?

Она кивнула.

– Можешь потерпеть?

Она кивнула.

Цзян Цин наклонилась и удалила затвердевшую слизь, скопившуюся в уголках глаз Тун Хуа.

– Тун Хуа. Полагаю, это имя дали тебе родители. А мне мое дал Председатель, представляешь?

Она начертала символы своего имени на раскрытой ладони. – Пишется «зеленая река», но по звучанию – еще и «чистая вода», видишь? Тебе нравится?

– Да.

– Мне тоже. Иногда я произношу его про себя, просто чтобы услышать. Цзян Цин. Цзян Цин. Мне нравится чувствовать его во рту, и мне нравится слышать его в воздухе вокруг, понимаешь? Многое можно сделать, чтобы почувствовать близость с мужем. Когда-нибудь ты сама в этом убедишься.

Тун Хуа встретилась взглядом с Цзян Цин, но тут же снова опустила глаза.

– Я бы хотела дать тебе имя, – сказал Цзян Цин. – Сценическое имя. Революционное имя. Я думаю о Вэньгэ. Тебе нравится?

Тун Хуа кивнула.

– Тогда Вэньгэ. Произнеси его.

– Вэньгэ.

– Оно тебе подходит. Сильное имя. Имя воина. Повтори. Меня зовут…

– Меня зовут Вэньгэ.

За то короткое время, что они разговаривали, Вэньгэ ссутулилась – обычная проблема этих молодых девушек, несмотря на все их тренировки. Цзян Цин пересела на кровать рядом с ней и провела пальцем по ее позвоночнику, чтобы исправить осанку.

– Расскажи мне о себе, Вэньгэ. О своей семье. О том, откуда ты родом.

Низким, осторожным и отрепетированным голосом Вэньгэ рассказала привычную историю о том, что она выросла в бедности в провинциальной деревне, а затем, когда ей было десять лет, несколько приехавших партийных чиновников отобрали ее для обучения в Академии. Она постаралась объяснить, что ее происхождение проверено и что в нем сочетались все три хороших класса: крестьяне, рабочие и солдаты.

– Как тебе повезло, – сказала Цзян Цин. – Ты чувствуешь себя особенной?

Вэньгэ энергично покачала головой, что заставило Цзян Цин улыбнуться.

– Меня бы удивило, если бы ты не чувствовала, ну, если бы ты не чувствовала себя хоть немного особенной.

Вэньгэ покрутила в пальцах полусъеденное яйцо.

Цзян Цин коснулась дрожащей ноги девочки, чтобы успокоить ее.

– Давай. Съешь яйцо.

Вэньгэ откусила верхушку белка, обнажив затвердевший желток: солнце, выглядывающее из-за облаков.

– Выпей чаю.

Вэньгэ подула на чай, а затем громко отхлебнула.

– Слушай, Вэньгэ, – сказала Цзян Цин, – я знаю, что обещала тебе дополнительный час в постели сегодня утром после вчерашней ночи. Мне не хотелось бы отказывать тебе в этом. Но у меня есть новости, которые не могли ждать.

Костяшкой указательного пальца она подтолкнула подбородок Вэньгэ вверх.

– Я наблюдала за тобой прошлой ночью, дитя. Меня не было в комнате, но я видела тебя, понимаешь? Я всегда тебя вижу. Я всегда смотрю.

Вэньгэ снова сгорбила спину, а ее плечи подались вперед, словно пытались скрыть сердце. Цзян Цин опять поправила ее осанку.

– У танцовщицы есть только ее тело. А тело – это набор физических законов. Танцовщица исследует границы того, что позволяют эти законы. Либо она может дойти до этих границ и преодолеть их, либо нет. Зритель может увидеть, хороша ли она, с расстояния в десятки ли [36]. Если она плоха, это немедленно станет очевидно.

Вэньгэ разжала губы, облизалась и снова поджала губы.

– Я хочу сказать, Вэньгэ, что вчера вечером твое выступление произвело на меня впечатление. Мне стало ясно, что ты лучше других и заслуживаешь внимания.

Вэньгэ закрыла глаза и шумно выдохнула.

– Ты не должна неверно понимать, что здесь происходит. Это не Председатель выбрал тебя для своего особого внимания. Председатель… Ну, вряд ли он смог бы отличить тебя от других. К счастью для тебя, у меня зрение отличное.

Цзян Цин постучала по оправе своих очков.

– Пусть эта уродливая штука тебя не обманывает. У меня ястребиные глаза. Ничто не ускользает от них. И, как я уже сказала, им понравилось то, что они