Петербург в царствование Екатерины Великой. Самый умышленный город - Джордж Манро

Императрица лично наметила линии развития для одного промышленного района, который детально проектировался больше десяти лет, но в итоге так и не воплотился в жизнь. Замысел заключался в том, чтобы соединить ряд мельниц со рвом и насыпью, отмечавшими собой южную границу города. С конца 1770-х до конца 1780-х гг. разрабатывался подробный проект того, как направить воду с Дудергофских высот, находившихся к югу от города, к месту, откуда она потекла бы по рву (он имел ширину в 56 футов на уровне земли и 37 футов на уровне дна, глубину несколько больше 11 футов) в двух направлениях к Неве – выше и ниже города по течению[704]. Вдоль всего рва должны были размещаться бассейны мельничных предприятий и подводящие каналы для надёжного водоснабжения не менее пятнадцати водяных мельниц с подливным колесом. Предполагалось установить здесь «машины: плющильную, токарную для железа, молотовую, пильную для мрамора и гранита, крупчатку, мушную, пильную для дерева, проволочную, валяльную, бумажную, сверлильную, толчею для семента, шлифовальную, точильную для разных инструментов и токарную для деревянных больших вещей»[705]. Но этот проект требовал многомиллионных затрат. И даже растянутая, как предусматривалось, на десятилетний период сумма расходов была слишком велика для того времени, когда Россия вела войну сразу с Турцией и со Швецией, так что от этого замысла отказались.

От дерева к камню

Как отмечалось выше, сама Екатерина считала переход в строительстве от дерева к камню и кирпичу важнейшим показателем того, насколько Петербург превратился в настоящий город. И в самом деле, этот критерий применялся нередко[706]. К несчастью, не существует точных цифр, позволяющих сравнить друг с другом районы каменной и деревянной застройки в конце XVIII столетия, да и размещение двух видов застройки можно установить лишь приблизительно. Есть только цифры за 1778 г., когда свыше трети каменных домов в городе находились на маленьком пятачке между Невой и Мойкой, а на территории от Невы до Екатерининского канала уместились почти две трети всей каменной жилой застройки (табл. 8.1). В этот момент, в середине царствования Екатерины, в городе все ещё насчитывалось в пять раз больше деревянных домов, чем каменных. Санкт-Петербургская сторона, Выборгская сторона, Рождественская и Каретная части – в каждом из этих районов имелось меньше 1 % всех каменных домов в городе. В 1780-е гг. каменное строительство оживилось, но численное соотношение между каменными и деревянными домами изменилось только в центральном районе (табл. 8.2). Даже в 1806 г. в Литейной и в Рождественской частях деревянные дома занимали вчетверо большую площадь, чем каменные. Но из-за того что каменные дома были гораздо больше многих деревянных, отношение числа деревянных строений к числу каменных оставалось в этих районах выше четырёх к одному даже через десять лет после смерти Екатерины[707].

Особенно заметно рост числа каменных домов проявился к концу столетия в Московской части. Сведениями об этом мы почти полностью обязаны одному казённому строительному проекту. В 1773 г. Комиссия о каменном строении предложила перестроить в кирпиче Ямскую слободу. Проект был выдвинут по следам пожаров 1772 и 1773 гг., вызванных слишком плотной деревянной застройкой, почти не оставлявшей места для дворов и улиц. Когда все планы были утверждены, началось строительство, и к 1782 г. в Ямской слободе построили больше 160 кирпичных домов[708].

Совершенно очевидно, что если бы население города оставалось постоянным, то объём нового каменного строительства позволил бы заметно сократить число деревянных домов. Но прибывавшие в столицу переселенцы строили в новых районах всевозможные деревянные жилища – дома, хижины, лачуги, хибарки и т. п., из-за чего количество деревянных домов в конце периода удержалось на том же уровне, что и в начале.

Таблица 8.1

Число деревянных и каменных домов в Санкт-Петербурге в 1778 г.

Таблица 8.2

Расчетное число деревянных и каменных домов в Санкт-Петербурге в разные годы

Незастроенные пространства

С первого взгляда понятно, что в 1796 г. застройка стала теснее, чем в 1762 г. Действительно, население выросло больше чем вдвое, в то время как количество земли в городе увеличилось далеко не так существенно. И всё же по сравнению с другими крупными европейскими городами плотность населения в Петербурге оставалась невысокой. Это отчасти объясняется географическими причинами. Широкие реки и каналы занимали большую долю общей площади города. Кроме того, в городе имелись и другие занятые водой территории, представлявшие собой заболоченные низменности. До 1780 г. левый берег Фонтанки был топким, и там приходилось готовить участки под строительство, делая земляные насыпи. В 1765 г. посреди территории между Екатерининским каналом и Фонтанкой лежало болото. А пространство между Зимним дворцом и Невским проспектом, все ещё служившее пастбищем для императорских коров, даже в 1780-е гг. оставалось топкой бессточной низиной. Характер застройки тоже способствовал низкой плотности населения, ведь даже в конце царствования Екатерины треть зданий в российской столице была одноэтажной. На плотность населения влияли также размеры обширных владений, принадлежавших богатым горожанам. Например, дом богатого купца Никиты Теплова стоял на участке площадью свыше четырёх акров (правда, это уже крайний случай). Хотя к концу столетия оставалось мало таких огромных индивидуальных владений, но дворцы знати по-прежнему окружали сады и парки[709]. Однако бывало и так, особенно на окраинах, что на пустырях, отделявших дома друг от друга, могли бы уместиться целые кварталы.

Как ни странно, многие городские участки, которые, казалось бы, должны были основательно застроиться, на самом деле по-прежнему пустовали даже в начале XIX в. Известный английский художник Джон Аткинсон в 1801 г. нарисовал четыре вида Петербурга с крыши Кунсткамеры, охватившие всю панораму столицы, и посвятил свою работу императору Александру I. Один из этих видов как нельзя лучше иллюстрирует приведённое выше наблюдение. На северной части панорамы Аткинсона слева видно здание Двенадцати коллегий, а справа – Биржа. Обширное пространство между ними занимает травянистый луг с прудом. На лугу пасутся коровы и лошади. Возле пруда, немного в сторонке, сгрудилось несколько ветхих деревянных избушек – они как будто ищут опоры друг у друга. В пруду купается несколько мужчин. Невозможно поверить, что эта совершенно сельская картинка могла быть зарисована на расстоянии брошенного камня от коммерческого центра города[710]. И всё же и позднее, в 1830-е гг., множество пустырей посреди города изумляло приезжих – нельзя забывать, что именно в этих районах арендная плата была самой высокой[711]. По иронии судьбы, такое положение вещей сложилось при Екатерине во многом именно из-за дороговизны земли в центре Петербурга: в более отдалённых местах участки продавались дешевле, а потому люди небогатые предпочитали строиться именно там.

Дж. Аткинсон. Панорама центра Петербурга с башни Кунсткамеры. 1801 г.

Проблема была не в том, что пустая земля в центре города не принадлежала никому, а скорее в том, что собственники не стремились как можно интенсивнее использовать каждую квадратную сажень своих владений[712]. Один интересный случай связан с попыткой князя Андрея Николаевича Щербатова очистить своё владение от всех построек, выдворив из них живших там людей. Через пять месяцев после покупки земли в 1778 г. князь обнаружил, что на его участке уже проживают два купца, каждый в своём деревянном доме. Несмотря на то что эти двое жили там при трёх прежних владельцах земли, получив от первого из них разрешение поселиться навечно, Щербатов в 1779 г. обратился в полицию и потребовал, чтобы их выселили, а дома разрушили[713]. Характер больших имений, принадлежавших императорскому двору и знати, в этом отношении был явно «негородским». Образовательные учреждения, такие как Смольный институт благородных девиц и Сухопутный кадетский корпус, тоже располагали крупными наделами земли, которые оставались относительно свободными от застройки. Наконец, воинские подразделения занимали участки, которые не использовались ни для чего другого, кроме строевой подготовки. Все эти факторы способствовали устойчивому сохранению низкой плотности населения даже в центре города, а также приводили к относительно неэффективному использованию земли.

Сколь ни развитым сделался город со временем, а всё же многое в нём оставалось чисто деревенским. Горожане нередко отводили часть своего владения для сельскохозяйственных целей. В 1830-х гг. было установлено, что седьмая часть всех земельных площадей города занята огородами. В 1760-е гг. Комиссия о каменном строении установила, что жители столицы держат 20 тысяч коров. Небольшие стада паслись даже в лучших жилых кварталах[714]. Кроме того, в конюшнях Петербурга содержались десятки тысяч лошадей. Их держали большей частью в помещениях, но всё равно своим присутствием лошади усиливали ту сельскую атмосферу, которая постоянно окутывала городской пейзаж. Даже в таком большом городе, как Петербург, использование земли под огороды и пастбища, как и наличие многочисленных частных садов и парков, поддерживало постоянное и неизбежное противоречие между сельским и городским началами.