Новый мир. № 11, 2003 - Журнал «Новый мир»

После звонка по телефону, означенному на визитке, оставленной бандитами, разыскивавшими Грейс, город застывает в ожидании. Догвилльцы даже как-то забывают привычно третировать свою жертву. Сгрудившись у въезда в город, они всматриваются в даль, пока на единственной дороге, ведущей в Догвилль, не появляются большие черные автомобили. «Вуаля! Добро пожаловать!» — гостеприимно машет им Том. Он даже интеллигентно намекает, что обитатели Догвилля, сдавшие Грейс, имеют право на некоторое вознаграждение…

Что ж, вознаграждение не заставляет себя ждать: папа, который любит как-никак свою дочку, воздает ее мучителям по заслугам. Но прежде… Прежде чем предать Догвилль огню и мечу, он имеет содержательную беседу с Грейс «о высокомерии». «Ты назвала меня высокомерным, — продолжает он прерванный некогда разговор. — Я люблю тебя, я люблю тебя больше жизни, но я никогда не видел более высокомерного человека, чем ты. Почему ты решила, что можно простить этим людям то, что ты бы никогда не простила самой себе?» Грейс пытается спорить, твердит о трудной жизни, о переменчивых обстоятельствах… Но взошедшая над городом громадная оранжевая луна вдруг заставляет ее увидеть все в новом, истинном, свете… И добрая, идеальная «Поллианна» отдает приказ уничтожить всех жителей городка, включая грудных младенцев, — «во имя человечности и не в последнюю очередь во имя конкретного человека — Грейс». Далее следует шокирующая сцена кровавой бойни, сопровождающаяся криками: «Пощадите, не надо!», и в результате расправы на догорающих развалинах Догвилля остается одно-единственное живое существо — собака по имени Моисей.

Что тут можно сказать? Можно сказать, что Грейс с ее высокомерным идеализмом стала подлинным бедствием для тихого городка. Тут жили люди как люди — в меру несовершенные. Доктор на пенсии (Филип Бейкер Хилл), от нечего делать прикидывающийся больным, слепой господин, прикидывающийся зрячим (Бен Гадзара); недоумок Билл (Джереми Дэйвис), пытающийся учиться на инженера, и его красотка сестрица (Клоэ Севиньи), с презрительным самодовольством принимающая знаки внимания от окрестных парней. Рядом — мизантроп и садовод Чак (Стеллан Скарсгард), обремененный ненавидящей его интеллектуалкой женой и целым выводком противных детишек, Бен (Желько Иванек) — водитель грузовика, стесняющийся своих еженедельных визитов в публичный дом; владелица лавки — мамаша Джинджер (Лорен Бэккол), торгующая втридорога, пользуясь своим монопольным положением, Том (Пол Беттани), мечтающий стать писателем, но не написавший в жизни ни строчки… Все привычно и понемножку лгут, но давно притерлись друг к другу, выучились закрывать глаза на чужие и собственные недостатки. Каждый почитал себя достойным членом сообщества, жил со спокойной совестью, и вдруг… явилась она — красавица, совершенство!

Грейс вела себя с ними так, словно они не люди, а пациенты Господа Бога, у которых при должном и внимательном обращении неизбежно отрастут крылышки. Сначала им это нравилось, потом стало надоедать, потом — задевать, раздражать, а затем они вошли во вкус, безнаказанно эксплуатируя, унижая и размазывая ее по стенке… Своей идеальностью Грейс их просто-напросто спровоцировала, растлила, невольно превратив безобидных обывателей в монстров. То есть сама их испортила, а потом велела всех уничтожить, — несправедливо!

Людей нужно воспринимать такими, как они есть, без иллюзий. Опасно и «высокомерно» ставить над ними эксперименты, к примеру: старательно не замечать недостатков, видеть в людях только хорошее, в надежде, что они и впрямь станут лучше. Подобный идеализм неизбежно граничит с бойней; особенно у американцев, которые самоотверженно несут народам «рай на земле», а когда народы сопротивляются «раю» — закидывают их сверхточными бомбами.

В общем:

казнить нельзя, помиловать, —

люди же все-таки! Кто и кому дал право судить их?

Но с другой стороны…

С другой стороны, мы с вами в ненастоящем городе. Мы в пространстве морально-этической теоремы. И вопрос тут ставится и решается в принципе: прощать или не прощать. Грейс явилась в Догвилль, беззащитная, гонимая, с пустыми руками, в надежде найти приют среди людей, готовых ответить любовью на любовь, сочувствием — на бескорыстную помощь, душевной симпатией на заботу о них… Она ничего не могла предложить им, кроме своего сердца, и, как ребенок, радовалась, покупая на заработанные деньги дешевые статуэтки в лавке мамаши Джинджер — ведь они были символом ее крепнущей человеческой связи с Догвиллем, свидетельством того, что ее дар принят, что она нашла себе место в жизни. Но люди вместо того, чтобы ответить благодарностью на ниспосланную им «Благодать» (Grace), предпочли по-свински уничтожить и растоптать ее дар — ее «я». Кульминация боли наступает даже не тогда, когда садовник Чак цинично насилует Грейс, угрожая, что в противном случае выдаст ее полиции, а в тот момент, когда его жена Вера (Патриция Кларксон) разбивает на глазах у Грейс одну за другой любовно собранные статуэтки со словами: «Я остановлюсь, если ты не заплачешь». Грейс плачет. Ее мечты рухнули. Вместо любви она встречает в людях только жестокость, предательство и садизм. Даже Том, которого она любила, единственный, на кого, как ей казалось, она может рассчитывать, предает ее. А как же? Ведь он — пастырь и должен быть со своей паствой. Встав на сторону Грейс, он окажется отщепенцем, изгоем. Кого же тогда пасти? Над кем властвовать? Как руководить моральным совершенствованием «сплоченного большинства»?

Все люди, с которыми Грейс встретилась в Догвилле, повели себя не как люди. Тому есть тысяча объяснений. Но нет оправдания. Мудрый папа-гангстер в ответ на замечание Грейс: «Мы же не осуждаем собаку за то, что она — собака», — говорит: «Пса можно научить множеству полезных вещей, если жестоко наказывать за каждое проявление животной природы». Жители Догвилля тоже остались бы в рамках цивилизованных норм, если бы проявления их низменной природы всякий раз встречали жесткий отпор. Но ведь они — люди, а человек — существо, по определению наделенное нравственной свободой — свободой выбора между добром и злом, — и ответственное за свой выбор. В ситуации свободного выбора догвилльцы, давно и незаметно подменившие «нравственный закон внутри нас» круговой порукой ханжеской коллективной морали, повели себя стопроцентно бесчеловечно. И как существа, предавшие собственную природу, были стерты кровавой тряпкой с черной школьной доски. Осталась только собака — нарисованный Моисей, в финальных кадрах оживающий перед камерой, — единственное создание, от рождения не обремененное долгом — «быть человеком».

Так что:

казнить, нельзя помиловать! —

из уважения к человеческой природе. Есть вещи, которые прощению не подлежат.

По такой или примерно по такой траектории лихорадочно мечутся мысли и чувства зрителя в условно-мелодраматическом, душераздирающе-абстрактном пространстве «Догвилля». Где ставить запятую — совершенно не ясно. Условность конструкции, отягченная обилием отвлеченных рассуждений в кадре, не позволяет слепо отдаться эмоциям — в том числе чувству мести. Но именно притчевая условность позволяет от души согласиться с жестоким и безапелляционным приговором финала.

Длинный шлейф голливудских ассоциаций, тянущийся за доброй половиной актеров (а тут практически во все ролях — звезды первой величины), узнаваемые сюжетные схемы от душеспасительной «Поллианны» до сурового вестерна, циничного фильма нуар и крутого боевика, позволяют списать неразрешимость моральной коллизии на американский менталитет с его выспренним идеализмом, плавно переходящим в «культ кольта». Но ведь давно ясно, что это менталитет глобальной деревни, и нестерпимый звон от сшибки стереотипов стоит в голове у каждого зрителя фильма независимо от культурной, национальной и конфессиональной принадлежности.

Ларс фон Триер повторяет во всех интервью, что сознательно, дабы подразнить гусей, снимает уже второй издевательский фильм про Америку, ни разу при этом не побывав в США. Его — европейца — смущает невиданная и безграничная власть, сосредоточенная в руках единственной оставшейся на Земле сверхдержавы, ибо страна эта, как и все прочие страны, населена обычными, вполне несовершенными людьми, а к чему приводит безграничная власть в руках несовершенных людей — наглядно демонстрирует фильм «Догвилль». Но ясно же, что дело не только в этом. Картина фон Триера удивительным образом репрезентирует «тупик в трех соснах», в котором оказалась ныне вся современная, а не только американская цивилизация. С наличным уровнем этики, давно подменившей коллективной порукой «политкорректно-цивилизованных норм» слабое трепетание персональной совести, с наличным уровнем эстетики, эксплуатирующей в рыночных целях ограниченный и стандартный набор «эмоциональных воздействий»; в условиях современной геополитической неопределенности, где сила, власть и безнаказанность — движители прогресса, — человечество оказывается не в силах справиться с самыми простыми вопросами, к примеру — найти место для запятой в нехитром предложении из трех слов.