Восстание - Иоганнес Арнольд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Приведите перечисленных арестованных! — приказал американец Раубольду.
— Вы не имеете права…
— Прикажите привести арестованных!
Спустя некоторое время всех арестованных вывели в коридор второго этажа. Фашисты испуганно озирались по сторонам.
— Штурмфюрер СС Бахман! — громко выкрикнул американец.
— Здесь! — Нацист щелкнул каблуками и сделал едва заметное движение головой, похожее на поклон.
Американец усмехнулся.
Осклабился и гитлеровец.
Раубольда так и подмывало крикнуть нацисту в лицо: «Ах ты собака! Тебе бы пулю пустить в затылок!»
Мысли американца в чем-то совпадали с мыслями Раубольда. «Нам стало известно, что в Вальденберге арестованы бывшие нацисты. Необходимо незамедлительно забрать их у немецких властей и переправить в американскую военную тюрьму… Разумеется, коммунист Раубольд абсолютно прав: этого нациста нужно не переводить в другую тюрьму, а немедленно поставить к стенке и расстрелять», — думал он.
Нудным, монотонным голосом американец выкрикивал другие фамилии. Делал он это безо всякого желания, словно давая понять, что всего-навсего выполняет приказ, и сам хочет поскорее разделаться с этим.
— Американская военная администрация постановила перевести вас в военную тюрьму, — сказал он, обращаясь к тем, чьи фамилии он только что зачитал.
И хотя американские солдаты зорко охраняли нацистов, те почему-то надеялись, что перевод их в американскую военную тюрьму будет способствовать их скорейшему освобождению.
После отъезда американцев Раубольд вернулся в свой кабинет и сел за стол. Его одолевали сомнения, правильно ли он действовал. К горлу подкатил комок, на глаза навернулись слезы, и он с силой ударил кулаком по столу. Раубольд снял трубку и позвонил в ратушу, откуда ему сообщили, что Ентц с Хиндемитом уже уехали к русским на переговоры. Половина сотрудников ратуши ломает себе голову над тем, где им взять рабочих, в которых в эти дни ощущается такая нужда.
16
Мысли, которые одолевали патера Пляйша во время поездки в американском джипе, никак не укладывались в хоть сколько-нибудь стройную систему. Машину то и дело подбрасывало на ухабах, в рот и нос лезла густая дорожная пыль. Уж лучше бы его оставили в покое и никуда не везли. Однако американцы на этот счет были иного мнения. Их бесцеремонность и грубость действовали патеру на нервы. Они даже вида не подали, что рады встретиться с таким послом с другой стороны. Патер поставил себе цель найти союзников, единомышленников. Он, молившийся за торжество здравого смысла, он, отрицавший применение насилия, сам толкал людей на насилие. Но теперь уже поздно. Путь, который он выбрал, нужно пройти до конца.
Машина приближалась к городу, лежавшему на берегу реки. Проехали по пыльной дороге, по обе стороны которой возвышались горы выработанной породы. По всему чувствовалось, что шахты уже действуют. Этот город остался неохваченным восстанием, здесь никто не знал, какие события произошли в нескольких десятках километров отсюда.
Водителем джипа был молодой парень. Он вел машину молча и так лихо, что порой патер с испугом думал, не специально ли водителю дан приказ напугать патера. Водитель часто оборачивался и смеялся, глядя на священника. Его забавляло бледное испуганное лицо пассажира.
По городу бродили американские солдаты, глазевшие на витрины магазинов. Военные машины носились по улицам.
Водитель резко затормозил перед зданием ратуши.
Священник вылез из машины. Его молча провели в здание, в комнату, где вдоль стен стояли деревянные скамейки. Прошло более получаса, прежде чем его провели в другую комнату.
Патер осмотрелся: стены облицованы деревом выше человеческого роста, на окнах темные занавеси, чуть-чуть раздвинутые, посреди большой стол, покрытый зеленым сукном, на стенах — картины, писанные маслом, с потолка свисает громадная люстра с хрустальными подвесками. Увидев священника, находящиеся в комнате два офицера встали.
Патер слегка поклонился им. Один из офицеров жестом руки предложил ему сесть. Патер степенно опустился на предложенный ему стул.
Один из офицеров сел. Другой офицер, внимательно взглянув на священника, вышел из комнаты.
— Моя фамилия Брохви, мне поручено допросить вас, — сказал священнику американец.
Пляйш поднял одну бровь и закусил губу.
— Пожалуйста, что вы хотите мне рассказать?
Пляйш кашлянул, полез рукой в карман, однако листка с написанным текстом не вынул.
— Я перешел к вам добровольно, — начал он. — Если вы этого не знаете, то вы плохо информированы. Я не преступник, и вы не можете меня допрашивать! — Священник встал, оперся обеими руками о стол и, подавшись туловищем вперед, уставился на офицера.
— Я не преступник! — громко повторил он.
— Садитесь, господин патер!
Пляйш повиновался. Опустив голову, он сел. Патер совершенно иначе представлял себе встречу с американцами. Он надеялся, что его примут дружелюбно и вежливо, ждал, что ему скажут спасибо за его миссию доброй воли.
Неужели они не имеют ни малейшего представления о том, что делается в Вальденберге, из которого он только что вырвался?
На ум патеру приходили резкие, злые слова, которые он хотел сказать американцам, хотя на самом деле ни одно из этих слов так и не сорвалось с его губ.
— У меня мало времени, — заметил недружелюбно офицер.
— Времени мало не только у вас, — вырвалось у Пляйша. — В Вальденберге произошло восстание! — Эти слова он произнес так громко, будто находился на церковной кафедре и хотел своим голосом подействовать на прихожан. Он вскочил, осмотрелся и, встретившись с сочувствующим взглядом офицера, добавил: — На город опустилась черная ночь, сменившая темноту нацизма!
— Прошу вас, патер, садитесь!
Священник снова опустился на стул. Он чувствовал себя одиноким и беспомощным. Ему хотелось выпить воды. Еще лучше было бы встать и уйти отсюда, ничего не сказав, но он боялся, что не дойдет до двери и упадет, так сильно кружилась у него голова.
17
Очутившись перед шлагбаумом, возле которого стояли советские солдаты, Ентц заерзал на сиденье. Он и не предполагал, что части Советской Армии находятся так близко от его родного города, но еще больше его поразило то, что русские даже установили шлагбаумы, которые охранялись часовыми.
— Как ты думаешь, что будут делать русские, если ты остановишь машину, а я вылезу из нее и поздороваюсь с ними? — спросил Ентц у Хиндемита.
— Я думаю, что они бросятся нам на шею: очень уж они любят всех немцев и испытывают к ним чувство глубокой благодарности за ту войну, которую
