Танцы с королями - Розалинда Лейкер

Маргарита почувствовала, как по спине у нее пробежал неприятный холодок. Ей стало страшно.

— Значит, ты полагаешь, что ему угрожает опасность?

— Пока лишь косвенно. — Такие вопросы раздражали Сюзанну, ведь дело касалось Огюстена и его благополучия, и необходимо было действовать без промедления. Что могла эта девчонка понимать в настоящей любви, когда приходится зорко, с замиранием сердца, следить за малейшими нюансами событий придворной жизни, потому что они могут либо обернуться на пользу, либо значительно осложнить жизнь любимого человека. — Возможно, все обойдется. Будем надеяться на лучшее — это все, что нам остается.

— Но объясни мне подробнее! — умоляла ее Маргарита.

— Огюстен расскажет тебе обо всем, что сочтет достойным твоего внимания.

Сюзанна оставила ее и последовала вслед за мадам де Ментенон. С тяжелым сердцем Маргарита вышла на озаренную ослепительным, безжалостным солнцем площадь. Сейчас ей меньше всего хотелось возвращаться в мастерскую. Если бы Огюстен был дома, она немедленно, пошла бы туда и вынудила его сказать правду. Он должен был объяснить ей то, что уже было известно Сюзанне и Жаку, и многим другим людям, пользовавшимся его доверием, в то время как она, та, которая любила его больше жизни, оставалась в полном неведении. Недоверие, мелькнувшее в глазах изумленной Сюзанны, было подобно пощечине. Маргарита чувствовала себя униженной и отвергнутой, лишенной права знать хоть что-либо. Ее щеки горели от гнева.

Она встрепенулась и ускорила шаг, что оказалось весьма кстати, так как Маргарита, задумавшись, чуть было не попала под колеса тяжелого фургона со льдом. Каждый день такие Фургоны доставляли в Версаль огромное количество речного и озерного льда, который был заготовлен впрок еще зимой и хранился в глыбах, пересыпанных соломой, в особых погребах-ледниках. У каждого придворного в комнате стояло серебряное ведерко для охлаждения вина, в котором всегда должен был находиться лед. Порыв холодного ветра остудил ее разгоряченный лоб и заставил трезво взглянуть на действительность. Злиться и впадать в бешенство не имело никакого смысла. Очевидно, у Огюстена были веские причины для того, чтобы не посвящать ее в тайны, которые он так подробно обсуждал с супругами Фресней.

Не то, чтобы Маргарита была глуха к тому, что происходило вокруг: наоборот, она остро интересовалась всем и читала все памфлеты, которые попадали ей в руки. Однако, размышляя над предупреждением Сюзанны, Маргарита вдруг вспомнила, что Огюстен всегда очень умело избегал разговоров, тема которых могла бы коснуться его принадлежности к протестантской церкви. Ей всегда казалось, что он боялся всего, что могло бы стать непреодолимой пропастью между ними, и пытался поставить их любовь выше обеих религий. А любые споры об истинности того или иного вероисповедания могли привести, в конце концов, к взаимному ожесточению их сердец. Прошлым летом она однажды рассказала ему о разговоре, случайно подслушанном ею, когда два посетителя вышли из шляпной мастерской внизу и стали беседовать прямо под окном, у которого сидела Маргарита. Они говорили о том, что в южных провинциях Франции еретики вновь подвергаются преследованиям, их пытают на дыбе и заливают в глотки раскаленный свинец.

Зная, что в Лангедоке живет очень много гугенотов, Маргарита ожидала, что это известие серьезно встревожит Огюстена, однако он ограничился спокойным замечанием о ненадежности слухов. Уже тогда у нее сложилось впечатление, что в действительности ему известно об этом гораздо больше, но по ряду причин он предпочитает скрывать свою осведомленность. Почему тогда он не захотел открыться ей? Позже случалось, что к нему приходили какие-то гости после наступления темноты. Огюстен всегда сам встречал и провожал их, и Маргарита не только ни разу не видела их в лицо, но даже не знала, в какой части дома он их прячет. До сих пор она не задумывалась о таких странных вещах, но теперь все дело стало приобретать зловещую окраску.

После приема в честь победного мира и покрывших себя славой воинов Огюстен вернулся домой позже, чем обычно. Тревога Маргариты достигла предела. Она уже была не в состоянии чем-либо заняться и лишь смотрела в окно или мерила нервными шагами комнату, пока, наконец, не послышался шум колес подъезжавшего экипажа. Огюстен удивился, обнаружив, что она еще не в постели. Обычно в столь поздний час он заставал ее там читающей книгу. Маргарита стояла посреди гостиной, в отчаянии заламывая руки.

— В чем дело? — встревожившись, спросил Огюстен, увидевший, что Маргарита близка к истерике.

Она бросилась в его объятия:

— Сегодня я услышала слова, от которых пришла в ужас. Я так опасаюсь за твою жизнь! Собственная глупость помешала мне почувствовать и понять то, о чем Жак, Сюзанна и многие другие знают уже давным-давно…

Тихо рассмеявшись, он попытался успокоить ее, в то же время с удивлением спрашивая себя, что же все-таки она могла слышать и от кого. Усевшись в кресло-качалку, он посадил Маргариту к себе на колени.

— Думаю, лучше начать с самого начала. Расскажи, что же так сильно тебя напугало?

Слова полились из нее бурным потоком. Она выложила все, что знала и о чем догадывалась.

— Я слышала и раньше о том, что всех протестантов хотят обратить в католическую веру, но теперь, сложив воедино все, что мне удалось узнать от разных людей в последнее время, я просто теряю голову от страха. Чем все это кончится? — Она схватила его за расшитые золотом отвороты камзола и стала жалобно умолять:

— Пожалуйста, расскажи мне все, что мне следует знать! Почему мадам де Ментенон так опасна?

— Я вовсе не считаю ее опасной, — спокойно ответил Огюстен, — хотя то, что она ведет себя все более уверенно и, я бы даже сказал, нагло, наводит на очень интересные размышления. Однако с ее соперницей еще ни в коем случае не покончено. Я вполне понимаю озабоченность Сюзанны на мой счет, но все же ей не стоило без нужды так пугать тебя. Видишь ли, при дворе все знают, что главная цель Франсуазы де Ментенон — спасение души короля. Она хочет убрать от него всех любовниц, и в особенности Атенаис, и воссоединить его с королевой, заставив соблюдать супружескую верность. Задача, достойная Геркулеса!

— А разве сама мадам де Ментенон не является его любовницей?

— Никто не знает точно, однако, по всеобщему убеждению, до этого дело пока не дошло. В любом случае она привлекает короля не только физически. Будучи очень умной и притом набожной особой, она способна говорить с Людовиком о духовной материи на таком уровне, который не доступен ни одной другой женщине во Франции. Только подумай, какое удовольствие, должно быть, извлекает он, мужчина с ненасытной жаждой женского тела, когда разговаривает о своих глубоких религиозных чувствах с ней, а не со священниками, которые только и умеют, что попрекать его за неумеренную похоть! Общеизвестно, что они постоянно твердят Людовику о необходимости очистить Францию от еретиков и сделать ее чисто католической страной, и только тогда Бог якобы простит ему все его прошлые прегрешения.