Белла чао (1943) - Николай Соболев

— Не похоже, — разглядывал я листы с эмблемой усташей. — Давай-ка забираем все и валим. А, нет, у тебя лиры есть?

— Найдется.

— Надо поминальную службу заказать.

Что мы и сделали, с некоторым трудом объяснив падре в небольшой церкви Санта-Мария Ассунта, чего мы от него хотим.

Уже в госпитале я проглядел бумаги — похоже, это записи местного «отделения» усташей, надо будет их передать Ранковичу или Крцуну. Еще в сверточке нашлась нашейная резная иконка, судя по запаху, сандаловая.

Так и поделили — мне иконка и бумаги, Андрею доллары. Но зато он поклялся добыть мне вожделенную форму.

Глава 19

С маршалом Тито

В Ливно я вернулся элегантный, как рояль — в десантной куртке, брезентовых штанах с карманами, в высоких ботинках и даже в американской пилотке, на которую пришил красную звездочку.

Выписали и выпихнули меня в два счета, как только на фронте началось рубилово со свежими дивизиями Вермахта и поток раненых вырос раза в четыре. И судя по взятию Киева и прочим успехам Красной армии к началу осени, дивизии эти сняли как бы не с Восточного фронта. Или из Греции, откуда фиксировались усиленные перевозки.

Дрались под Фоджей не только на земле, но и в воздухе, боевой авиации совсем не до транспортного самолета и на это раз рейс Бари-Ливно прошел гладко.

— А поворотись-ка, момче! — встретил меня Глиша. — Какой ты смешной! Что это на тебе за мешок? Или так все американцы ходят?

Но пощупали, подергали и оценили — форма свободная, удобная, карманов много, летом не жарко, а зимой можно и свитерок поддеть. Ребят тоже почти всех выписали и специальная группа потихоньку приходила в боеспособное состояние, восстанавливала навыки, обучала новичков, ремонтировала оружие.

Как и всякий город, занятый Верховным штабом и ЦК КПЮ, Ливно превращался в огромное кочевье. Службы и типографии, склады и транспорт, редакции и штабы заполняли здания и выплескивались на улицы — табор друзей, товарищей, сослуживцев и просто знакомых лиц, в котором обычно терялось небольшое число новичков..

Но только не в этот раз. Пока Глиша довел меня до госпиталя, навстречу регулярно попадались партизаны, которых я раньше никогда не видел.

— Откуда столько новеньких?

— Делегаты, — лаконично пояснил Глиша.

Второй съезд Антифашистского вече, люди приехали со всей страны, пробираясь порой с боями.

В госпитале, куда я сдал свою «медицинскую карту», меня ждал облом. Провел я там несколько часов, пока доктор Папо буквально вывернул меня наизнанку, допрашивая про лечение пенициллином. И как, и сколько, и куда колют, и под каким углом, и каждый вопрос не по одному разу, под конец я просто на стенку лез, но Альбина так ни разу и не показалась.

Даже с Живкой не успел словом перекинутся — увидела меня, закрыла рот ладошкой и убежала. Вот и думай, что тут стряслось, пока я в Бари отлеживался.

Еле-еле оторвался от Папо, в наглую спер у него с вешалки халат и пошел искать Альбину. Девчонки-больничарки при виде меня реагировали как Живка — ойкали и тут же растворялись в пространстве, отчего я все больше и больше дергался.

Ну в самом деле, что случилось-то?

Альбину я нашел только в общежитии санитарок, она лежала в одежде на кровати в дальнем углу, накрыв голову подушкой и плакала.

— Аля, — погладил я плечо. — Аля… я вернулся…

Но она только всхлипывала.

— Ты не хочешь со мной поздороваться?

И тут ее затрясло в рыданиях.

В полном трансе я убрал подушку — ну как убрал, пришлось побороться, не хотела отдавать — и увидел, что к левой щеке прибинтован большой тампон.

— Что стряслось? Почему ты плачешь?

Но вместо Али ответила старшая медсестра, дама-гренадер, которую я помнил еще по Жабляку:

— При бомбежке осколком порвало щеку.

— Я теперь некрасивая, — завыла Аля. — Ты меня любить не бу-у-удешь…

У меня прямо к горлу подкатило. Вот кто я — сволочь или нет, брошу или нет? А потом вспомнил — «в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии» и все терзания потревоженной совести утихли.

— Эй, выходи за меня замуж.

Аля затихла, повернулась, поднялась и снова зарыдала, но уже у меня на плече.

В несколько ошалевшем от всего состоянии я вывалился на улицу и попал прямиком в лапы Луки:

— Владо, вот ты где, а я тебя по всему городу ищу! Пошли быстрее!

— Куда?

— В «Сокольский дом»!

— Да объясни ты толком, не тащи как муравей муху!

— Там съезд, вече, Тито будет говорить!

— На ночь глядя?

— Ну да, специально, чтобы бомбардировщики не налетели.

При входе на галерею знакомые патрульные проверили документы, потребовали сдать оружие и тщательно обыскали — береглись, чтобы никто не протащил в зал гранату или пистолет, а то мало ли. Причем опять не проверили рукава, правда, я пистолетик не взял.

В небольшой зал набилось человек двести делегатов, на галерею, наверное, еще столько же зрителей. Пока я разглядывал украшенную флагами Югославии и союзников сцену, Лука нашептывал последние новости:

— В Албании было большое совещание, партизаны со всех Балкан, наши, греки, местные, даже болгары были…

— Болгары?

— Да, их совсем немного, но за них Димитров в Москве. Теперь все действия координировать будем. А еще Джилас и Кардель написали проект демократической республики.

— Республики или республик?

— Унитарной.

— Тише, другови, тише! — раздалось снизу и в зал под аплодисменты вошли члены Верховного штаба.

Выстроенный вдоль сцены хор партизанского театра грянул «Эй, славяне!», Тито устроился в роскошном кресле в первом ряду.

Речей я практически не слушал, да и все