Я живу в октябре - Лыков Максим
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кабинет «Свободной Татарии» снимался по знакомству в здании производственного кооператива. Местечко располагалось удачно близко от дома Гарика. Потому он взял за правило после перемещения в начало цикла спускаться с последнего этажа пятиэтажки и идти прямиком в «Свободную Татарию», благо, запасной ключ Аня оставляла в известном месте под крыльцом. У Аньки был компьютер, за которым коротал время Гарик. Таких благ цивилизации у него дома не было.
Анька предложила Гарику настоящее дело – вступить в Темпоральный Дозор. Раньше такие определения попадались Игорю разве что в редких фантастических произведениях. Да и если бы не предыдущие мытарства хомо новуса, он бы только рассмеялся. А тут.... Само существование Дозора означало, что его жизнь не кончена, что хомо новус – это не клеймо одиночки, обречённого сгинуть во временной петле без смысла, без надежды. Нет, это целый мир новых, других людей, со своими страстями, надеждами, связями, ну и со своими преступниками.
Основные задачи сводились к следующему. Анька первые три месяца заставляла в обязательном порядке штудировать методичку. Первая группа — это борьба с преступлениями хомо новусов против своих же. Тут всё было также понятно, как и невероятно. Нужно ещё суметь повстречаться двум хомо новусам! Пока в недолгой практике у Гарика с Анькой не было ни единого случая этой категории. Вторая группа – хомо новусы против обычных людей. Тут было, где разгуляться. В конце концов, знание, что для обычного человека новый цикл начнётся как ни в чём ни бывало, могло морально дезориентировать. Впрочем, самое серьёзное, что выпало Гарику – это проучить зарвавшегося учителя, который в привычку в последний день цикла палить по ученикам из воздушки. По сути, безобидное действо, всё равно все синяки пропадут на следующее утро. Но, как справедливо замечала Аня, хомо новус должен показывать высокую идейность и чистоту помыслов. Хотя говорила она попроще, но суть была такова – если этот тип сейчас палит в осточертевших учеников, то, что с ним станет завтра? Пространство-временной континуум – штука устойчивая, но если все лодку начнут раскачивать, то можно и перевернуться ненароком.
А вот третья группа – это табу: нельзя пытаться изменить своё прошлое; нельзя пытаться убить кого-то до обращения; нельзя вообще контактировать с прошлым «я». Конечно, сам человек последнее сделать не мог, но с помощью посредников... За этим Дозор следил пристально, и Гарик с Анькой то и дело проводили профилактические беседы.
Собственно, беседы – это и было их наиболее часто используемое оружие. Какие ещё санкции они могли применять? Единого государства у нового человечества не существовало. Вся деятельность дозорных была, по сути, самодеятельностью. Самовооружением народа. Этот момент Гарику как раз нравился. В конце концов, самовооружённый народ – и есть милиция. В каком-то смысле ему можно было продолжать работу. Теперь, конечно, за ним стоял не могучий государственный аппарат насилия и воспитания, а всего лишь сеть дозорных. Но посреди массы одиночек любая организованная сила навроде танка. Или как там у классиков? Пароход индустриализации среди лодочек единоличников. Что-то типа того.
Гарик в своих размышлениях и не заметил, как успел оказаться в знакомой приёмной, отделанной унылыми мраморными плитами, словно в общественной бане. День был субботний, но, скорее всего, большинство товарищей на работе. В приёмной дежурил мрачный автоматчик, не удостоивший визитёра вниманием.
– Мне бы Королёва, старшего оперуполномоченного, – Гарик склонился к окошку с надписью «Дежурный».
Лейтенант был смутно знаком. Видимо, Гарика он тоже узнал, поэтому, дружелюбно кивнув, ответил:
– На выезде.
– А Шигабутдинов?
– Внутренний номер знаешь?
Гарик не знал.
– Набери 316.
– Ага. Как сам?
– Порядок, – ответил дежурный, погружаясь в какие-то записи.
Гарик под неприветливым взглядом автоматчика подошёл к внутреннему телефону. Шигабутдинов действительно был на месте.
– Какие люди! – завопил он в трубку. – Как жизнь, Гарик?
– Спасибо, Алмаз. У меня к тебе вопрос есть.
– Заходи, какие дела.
– Я же без пропуска. Позвони дежурному.
– А, забыл, что ты уволился. Я лучше спущусь, так проще будет.
Кыш Бабай (II)
В кабинете Шигабутдинова было накурено. Его усталый напарник барабанил по пишущей машинке.
– Компьютер сломался? – поинтересовался Гарик, пожимая руку.
– Мне печатный вариант нужен, – буркнул оперативник. – А в аппарате краски нет.
– Машинка понадёжнее компьютера. У меня вчера протокол допроса не сохранился. Час печатал, а всё пропало, – поддержал коллегу Шигабутдинов. – Не привыкну ещё никак. Чай будешь? Или покрепче?
– Утро, – укоризненно заметил Гарик.
– Правда? – ухмыльнулся Шигабутдинов. – Вчера ночью вытащили на вызов, так до четырёх валандались – пока протокол, опрос, то сё. В общем, решил на работу приехать. Выходные – это не про нас, сам знаешь.
– Знаю, Алмаз.
– Чего пришёл-то? Обратно хочешь? Возьмём! Правда, Быков?
– Правда, – глухо отозвался Быков, стуча клавишами.
– Я сейчас в журналисты подался, – выдал Гарик.
– Иди ты, – искренне удивился Шигабутдинов. – Зачем?
– Да что-то новенького захотелось. Вот.
Гарик протянул корочку.
– «Свободная Татария»? – прочитал Шигабутдинов. – Первый раз слышу. От кого освобождаться будем? От Москвы? Компенсацию потребуем! За вашего Грозного.
– Ты за ордынскую дань ещё не рассчитался, – подал голос Быков.
– Не, ну серьёзно, Игорь? Газета?
– Почему нет? – пожал плечами. – Буду вести криминальную рубрику.
– Ты за этим пришёл?
– Вообще-то да.
Наскоро придуманная ложь оказывалась весьма уместной.
– И чем мы, скромная милиция, можем помочь криминальному перу?
– Мне надо найти одного мальчика.
– А что не девочку? Ладно-ладно. У тебя сигареты есть?
– Я бросил.
– Ух ты, какой маладэц-красавэц. Мне бы тоже бросить…
Шигабутдинов порылся в выдвижных ящиках. Там было много бумаг и ничего нужного.
– Лови! – Быков швырнул ему пачку «Союз-Аполлона».
– Рэхмет сезге! – обрадовался Шигабутдинов.
– Ты
