Воскресное утро - Михаил Алексеев

Внутри БРДМ Сергею понравилось. Приборная доска, руль, рычаги переключения скоростей и раздатки, полный привод, опускаемые колеса для преодоления траншей и умение плавать – все его приводило в восторг. Но больше всего ему нравилось сиденье оператора. Пулеметная установка легко поворачивалась на 360 градусов, стволы поднимались на такой угол, что могли стрелять по воздушным целям, прицелы были выше всяких похвал. И хотя 14.5 мм – это не 45, но плотность и скорострельность огня крупнокалиберного пулемета не оставляла шансов для легкобронированных целей. Сергей еще надеялся ночью посмотреть через приборы ночного видения.

Когда на землю опустилась ночь – они пришли. В смысле немцы. Не было ни артподготовки, ни взлетающих ракет. Была тишина. И в этой тишине к позициям их боевой группы ползла немецкая пехота. И как знать – были бы против них одни БА-10 – может быть их план и удался бы. Но дежурный экипаж БМП разглядел их в ночном прицеле. И выпустил из ПКТ очередь трассеров по обнаруженным. Через минуту уже грохотало все. Немцы, поняв бессмысленность дальнейшей маскировки, открыли артиллерийский огонь по тылам их группы. Откуда-то издали стреляли их танки. Небо было расцвечено множеством сигнальных и осветительных ракет, запускаемых с обеих сторон. Позиции затянуло дымом и пылью от взрывов. Пулеметы БМП стрекотали беспрерывно – операторы этих машин были, чуть ли не единственными с обеих сторон, кто стрелял более-менее прицельно. Они хотя бы что-то видели. Остальные довольствовались стрельбой по мелькающим теням в мерцающем свете падающих ракет и вспышкам выстрелов. Машина Смирнова и весь его взвод также вели огонь. Попадали ли они – не знал никто. Но потоки трассеров, уходящие с позиций их обороняющейся группы, давали серьезную надежду, что выжить там не могло ничто.

В какой-то момент Смирнов, не отвлекающийся на стрельбу и ведущий наблюдение, заметил, что на правом фланге обороны, там, где были траншеи нашей пехоты, в сторону противника практически никто не стреляет. А за этими траншеями находилась запасная позиция его взвода. Сообщив по рации о переходе его машины на запасную позицию, лейтенант дал команду водителю. Уже подъезжая к укрытию, Смирнов понял, почему из этой траншеи не стреляли – там шел рукопашный бой. Немцы сумели подобраться к траншее на бросок гранаты и ворвались в нее. Сообщив об этом по рации, его броневик пошел на выручку пехоте, отсекая огнем от траншеи подходящего противника. Не дошел его бронеавтомобиль до траншеи метров 20, когда по броне как будто с размаху ударили кувалдой. Двигатель сразу заглох, и потянуло дымом. Сергей дал команду покинуть машину и проорал в рацию, что подбит и горит. К этому моменту из БА выскочил водитель и заряжающий, сразу попавшие под огонь из стрелкового оружия, и залегшие у машины. Лейтенант уже двинулся к двери, когда понял, что его башнер продолжает вести огонь из пулемета. Ему стало стыдно за свою слабость, и он приник к приборам наблюдения. Через несколько секунд в неверном свете вспышек и ракет он разглядел метрах в 200 от траншеи маленький немецкий танк. «Т-II, — автоматически определил его Смирнов, — 20-мм пушка и пулемет. Вот почему мы еще живы. Снаряд попал в двигатель и не пробил его насквозь. Ваня! — проорал Сергей, — правей на 2 часа! Дальность 200! Танк противника! — и сунул в казенник снаряд. Башнер лихорадочно закрутил ручкой, разворачивая башню. Выстрел! Сергей приник прибору наблюдения. Т-II шевелил башней и стволом пушки, выцеливая их. Промахнулись! В следующую секунду в немецкий танк воткнулась очередь из трассеров КПВТ. Кто-то не пожалел и всадил в него не меньше половины ленты, превратив танк в дуршлаг. И стреляли, судя по грохоту – рядом с ними. Смирнов выглянул из машины – перед радиатором, разворачиваясь к немцам бортом и закрывая его раненую машину, ворочалась БРДМ Алексея Плохих. Он сам, выскочив из-под брони, бежал куда-то за корму БА-10. Сергей обернулся и увидел, что сзади, покачиваясь на рытвинах и воронках, подползает БМП с висящим на носу тросом. А в открытый люк БРДМ – перекрывая грохот стрельбы, неслось: «Держитесь косичелы! Ща я вас прикрою! Ну, п…ц вам, гансы! А-а-аа! Суки-и-и-ии!!! Подходи! Отоварю всех!» Мимо бронемашин, с матом, к траншее несся резервный взвод мотострелков с примкнутыми штыками. И Смирнов не выдержал – крикнув экипажу выводить подбитую машину и достав из кобуры ТТ, он тоже помчался вслед за ними.

В траншее и над ней царил ад. Грохотали короткие очереди, хрипели люди, хрустели кости и черепа под ударами прикладов, сверкали штыки и саперные лопатки. Прямо перед ним возник лейтенант-мотострелок с пистолетом в левой руке и лопаткой в правой. Стреляя в тех, до кого он не мог дотянуться – он рубил лопаткой всех, кто стоял ближе. Каждый удар сопровождался хрустом костей. Вокруг него уже корчилось в агонии несколько немцев. На очередном замахе лопаткой что-то теплое и скользкое брызнуло в лицо Смирнову и он, поняв, что это, чуть не вывернулся прямо тут же. Но в этот момент появившийся метрах в пяти от лейтенанта немецкий офицер выстрелил в него из пистолета. Лейтенант, взмахнув руками и уронив лопатку, упал. И вот это перевело Смирнова в другое состояние. Время для него замедлилось. Он медленно поднимал свой ТТ, а немец еще медленней переводил «Вальтер» с упавшего лейтенанта на него, но Сергей успел первым, ТТ дернулся в его руке два раза и он мог бы поклясться, что видел, как его пули разорвали мундир на груди немца. А потом наступила темнота. Он ничего не помнил. Пришел в себя, когда бой закончился. Он сидел на краю траншеи грязный, весь в крови, опустошенный и обессиленный. Он знал, что это не его кровь. Но он не помнил, откуда она на нем. К нему кто-то прикоснулся. Он поднял голову и увидел своего башнера. Тот как-то робко смотрел на него, хотя был старше его на 10 лет.

— Товарищ лейтенант! Пойдемте! Машина эвакуирована и находится на позиции. Разбит мотор, но стрелять можно.

Смирнов поднялся. В утренних сумерках вокруг ходили солдаты, уносили раненых и убитых, собиралось оружие, куда-то вели пленных. В траншее обживался резервный взвод. «Жаль лейтенанта, — отрешенно подумал он, — мы, наверное, с ним были ровесниками». Неожиданно его ударили по плечу. Пред ним стоял тот самый лейтенант из ночного кошмара. Живой и невредимый. И улыбался.

— Как? Тебя же убили! Я сам видел!

— У нас по новому Уставу положено в бой идти в бронежилете. Во – посмотри! Две дырки от пуль. Но броню не пробили. С ног, правда сбил он меня, и дышать нечем стало, теперь на ребрах два здоровых синяка, но жить можно. А ты молодец! Я пока валялся, смотрел как ты их мочил. Научишь потом и меня, ладно?

— Что? Кого я мочил? Чему научу? Ничего не помню.