Источник - Джеймс Миченер

– Почему вам так не нравится этот прекрасный город? – спросил он, ухватив Керит за подол серой накидки, когда она проходила мимо.

Она развернулась, как танцовщица пустыни, и подол ее одеяния, плавно взлетев, вырвался из его руки. По себе он оставил в воздухе лишь легкий аромат. Генерал засмеялся, а она сказала:

– Я чувствую, что просто пропадаю, живя в таком городе, как Макор, где поклоняются и Баалу и Яхве.

– А мне понравился Макор, – сказал он. – Правда, не в той мере, как я рассчитывал.

Она пропустила мимо ушей его намек и спросила:

– Когда утром вы просыпаетесь в Иерусалиме, разве не потрясает, что вы в центре мира? Где обитает Яхве…

Генерал Амрам хмыкнул. Керит или слишком наивна, или дразнит его, но в любом случае ему это стало надоедать. Не видя больше причин и дальше уклоняться от ответа, он откровенно сказал:

– Говоря по правде, я верен Дагону.

– Дагону! – потрясенно вскрикнула Керит.

– Да. Я служил царю Давиду, когда он имел дело с филистимлянами, и они мне понравились. Хорошие воины, а Дагон – могущественный бог. Да, наверно, Яхве не хуже. Я знаю, царь поклоняется ему. Но я воин, и у меня простые вкусы.

Керит сделала шаг назад. Этот человек, этот знаменитый генерал, ничего не боясь, говорит, что верен богу, вытесанному из камня. Такому, как Дагон.

– Я удивлена, что Яхве не…

– Не поразил меня смертью? – засмеялся Амрам. – О, я и ему отдаю дань уважения. Как солдат, ты не должен отвергать то, что может пойти тебе на пользу. Но моя личная верность…

– Принадлежит Дагону?

– Да. – Он крепко растер коротко остриженную голову, поднялся и, к удивлению Керит, поймал ее за талию. Добродушно хмыкнув, он насмешливо обнял ее. – Вы преданная жена, Керит. – Он поцеловал ее. – И придет день, когда вы окажетесь в Иерусалиме. – Он снова поцеловал ее, держа за руки, чтобы она не сопротивлялась. – И Яхве будет вас ждать. – Отпустив ей прощальный поцелуй, генерал, посмеиваясь над собой, покинул этот дом.

Она осталась стоять в одиночестве. Керит испытывала возмущение – нет, не его поцелуями, которые она могла понять, – а его богохульством. Она медленно опустилась на колени перед креслом мужа и стала молиться:

– Яхве, дай мне попасть в твой город. Позволь мне петь у твоих ворот, Иерусалим.

Тем же вечером на прощальном обеде генерал Амрам с удивлением услышал слова Удода:

– Правитель, я покидаю свой дом у западной стены.

Керит радостно вскрикнула:

– В Иерусалим?

– Нет, – сказал Удод. – Завтра мы начинаем рыть главную шахту, и я хочу построить свой новый дом на ее краю. – Гости бурно встретили его слова, а он добавил: – Эта задача так важна, что я должен быть все время на месте.

– Хорошая идея! – вскинулся Амрам. – И начнем сегодня же вечером!

Откровенно веселясь, он вывел компанию из правительственного дома и по извилистым улочкам, мимо молчаливых лавок привел ее в то место у сторожевых ворот, где Удод показывал ему, как будет расположена шахта. Вылив на землю стакан красного вина, генерал произнес короткую саркастическую речь:

– Как давно мне не приходилось посещать такой очаровательный сельский городок и встречать таких очаровательных сельских жителей! – Он отвесил поклон правителю и Керит. – И в своих путешествиях я не видел укреплений более мощных, чем те, что построил человек, которого вы называете Удодом. – Собравшиеся стали шумно благодарить за столь изысканный комплимент. Но Амрам смазал впечатление, покивав, как удод, что вызвало смешки. – И я уверен, – закончил он, – что эта новая система доступа к воде, если ее удастся завершить, станет подлинным чудом севера. – Керит понимала, что он издевается и над Макором и над Удодом, и разочарование генералом заставило вынести ему последнюю оценку: она жалела его – живя в Иерусалиме, так близко к Яхве и царю Давиду, он не понимает глубокого внутреннего смысла ни города, ни божества, ни царя.

Когда издевательская церемония кончилась, он мягко улыбнулся Керит и сказал:

– А теперь отправляйся домой и помогай своему маленькому мужу строить его большой туннель. И может быть, придет день, когда вы оба окажетесь в Иерусалиме.

Она испытала унижение, но, тем не менее, утром стояла в толпе на городских стенах, провожая генерала, возвращающегося в Мегиддо. И Когда его кортеж исчез за болотами, она подумала, как странно все складывается: ему, который так мало ценит Иерусалим, позволено жить в этом городе, а она, которая столь истово поклоняется Яхве, лишена этой благодати. Она не могла смириться с этой главной несправедливостью жизни, и на глазах у нее выступили слезы. Когда она спустилась со стены, то перехватила взгляд Мешаба, полный неприкрытого презрения, и удивилась, что вызвало такую его реакцию.

Вместе с Удодом она пошла домой, но муж был настолько занят и своей стройкой, и возведением нового дома, что она все чаще оставалась одна в старом жилище, в котором после генерала чувствовался запах Иерусалима. Занимаясь своими двумя детьми, она с бесстрастной точностью понимала, как ей предстоит себя вести. С той же дотошностью, с которой ее муж распланировал земляные работы, она рассчитала, как ей оказаться в Иерусалиме, этой цитадели единого истинного бога. Предстоящие три года будут скучными и томительными, и она это понимала, но подозревала, что циничный совет генерала Амрама был верен: «Положитесь на вашего мужа – пусть он пробьет туннель». Так она и вела себя, стараясь сохранить сочувствие и любовь, что она испытывала к нему. Она не могла забыть то уважение, которое генерал Амрам высказал строителю Джабаалу, пусть даже и посмеивался над Удодом как человеком.

Таким образом, она целиком посвятила себя мужу, помогая ему реализовать свои амбиции. Она верила, что в таком случае перед нею откроется Иерусалим. Она помогала ему перенести свою штаб-квартиру в новый дом, с пониманием слушала, как он обсуждал различные трудности, с которыми ему приходилось сталкиваться. Во всех внешних проявлениях она вела себя как женщина, довольная жизнью в Макоре. Она с вниманием относилась к проблемам своего мужа и почитала местных богов; но не было дня, чтобы она хоть на минуту рассталась с ощущением присутствия Яхве и реальности Иерусалима. Когда через несколько месяцев в Макор пришло известие, что командующий восточными войсками царя Давида, генерал Амрам, был убит в походе против мятежных моавитян, она почувствовала, что это сообщение касается и лично ее. Вернувшись в старый дом, она осталась одна в той комнате, где когда-то сидел отважный генерал. Керит беспристрастно вспоминала этого снисходительного и самоуверенного человека, который позволял себе так высокомерно говорить о Яхве и о царе Давиде, и ее поражало, что столь бездуховный человек мог достичь подобных высот в таком городе высокой духовности, как Иерусалим. Когда за столом Удод стал восхвалять его, она хранила молчание.

– Он творец нашего счастья, – сказал маленький строитель. – И что более важно, он в самом деле прислал мне пятьдесят новых рабов, которых обещал. – Его глубоко тронула гибель генерала, поскольку он уже представлял себе, как по окончании строительства явится в Иерусалим и Амрам окажет ему покровительство. Но теперь первый человек, который встал на защиту туннеля, был мертв, и Удод чувствовал себя покинутым.

Как Удод и предсказывал, шахтные работы в разных местах, которые вкупе и должны были сложиться в цельную систему, потребовали полных три года. Первые семнадцать месяцев ушли на то, чтобы углубить квадратную основную шахту. Удод бдительно следил, чтобы ее диагональ длиной двадцать девять футов точно совпадала с линией флагов. Вначале шахту пришлось вести сквозь все наносы холма, и землекопам то и дело попадались реликвии: на первых порах – бронзового века, когда Эль-Шаддаи привел сюда евреев, затем более раннего медного века, когда хананеи воздвигали монолиты Баалу, и, наконец, каменного века, когда семья Ура впервые поставила менгир Элу. В ходе земляных работ Удод, случалось, находил интересные вещицы, которые приносил жене, так что в главной комнате дома вдоль стен выстроились небольшие полки, на них он ставил древние статуэтки и куски металла. Он придерживался мнения – другие его не разделяли, – что, пробивая отверстие в земле, можно найти следы многих исчезнувших городов. Особенно его поразил плотный слой черного пепла толщиной футов в восемь, который тянулся от края до края.

– Я думаю, что в это время Макор, должно быть, сгорел дотла, – сказал он Мешабу, вспоминая поэмы и легенды, жившие в его семье, о битве между Баалом и Эль-Шаддаи, которая кончилась всеобщим пожарищем. Другие же были уверены, что, если город сгорел в такие давние времена, следы пепла давно были смыты дождями. Свои доказательства они подкрепили наглядным примером: развели огонь, а образовавшийся пепел смыли кувшином воды.

И лишь когда после эксперимента прошло немало времени, Удод нашел ответ: