Собрание сочинений: В 10 т. Т. 4: Под ливнем багряным - Еремей Парнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неслышно тучи сползаются в небе, а старые кости откликаются: к непогоде, к грозе. Так и теперь чует беспокойное сердце перемещение масс бесформенных, беспросветных, ловит зоркое око мельканье теней.
В богатом трактире «Zingende Zwaam», что означает на фламандском наречии «Поющий лебедь», на всех столах горели светильники. Прислуга не успевала подавать. Сам хозяин, не отходя от пивной бочки, разливал удвоенной крепости доббелкуйт.
Жареного лебедя под кислой подливкой, конечно, никто не спрашивал: дорого и не напасешься на всех лебедей. Но каплунов, колбасок да всяких жареных потрошков с гребешками было сколько угодно. Бедные поварята запарились у раскаленной печи. И хлестала густая клейкая пена, и уже кое-кто разбавлял доббелкуйт ла-рошельским вином.
Чем дольше продолжалась веселая попойка, тем меньше нравилась она достойному трактирщику. Он и сам не прочь был пропустить лишнюю кружечку с гостем, отчего и обзавелся необъятным животиком, но пьяные безобразия претили его фламандской душе.
Сперва он возрадовался, предвкушая солидную выручку, потом встревожился — кто будет за все платить, — а под конец и вовсе заляскал зубами от страха. Он никогда не прислушивался к чужим откровениям. Своих забот хватало. Но поневоле услышишь, когда принимаются орать во всю глотку. Особенно тот краснорожий, которого все кличут папашей Бучером. Напялил чужой камзол утрехтского сукна с малиновой перевязью и вообразил себя важным сеньором. Ладно уж если б просто пыжился и горлопанил, а то ведь что несет! Дрожь пробирает.
Застолье и впрямь приобретало опасный характер. Когда грузный трактирщик случайно обрызгал пеной главаря хмельной ватаги, тот обнажил кинжал и, обратясь к собутыльникам, поинтересовался с эдакой гнусной ухмылкой:
— Интересно пощупать, братья, сколько у нашего борова сала? На шесть пальцев или поболе? — И отмерил на клинке, подлец.
Фламандец сперва принял это за шутку и даже расплылся в угодливо-виноватой улыбке, чтоб не портить общего настроения. Но дальше — больше. Задиристые прибаутки сменились крикливыми угрозами спалить заведение и перерезать всех домочадцев. Особенно усердствовал сосед атамана, гнилозубый подлипала с испитым, желчным лицом. Косясь по сторонам, он все время что-то нашептывал краснорожему в самое ухо. Таких блудливых и скверных глаз трактирщик в жизни не видел. Словом, отборная подобралась компания. Один к одному, и все как есть висельники. Чем больше они шумели, требуя еще еды и питья, тем крепче укреплялся в своих подозрениях злосчастный хозяин. Мясистые, волосатые пальцы на вороненой стали так и прыгали у него перед глазами. Вдруг и вправду пырнет краснорожий бандит?
— Выпьем, братья, за нашего славного капитана Джека Строу! — предложил дородный молодец, по виду мельник, когда подоспела шкворчащая свиная печенка. — Жаль, он не с нами.
— То-то и оно, что не с нами! — Бучер стукнул пустой кружкой. — Это же надо, такого парня опеленать. Ну погоди у меня, Черепичник!
— Тише ты, — предостерег гнилозубый.
— А чего бояться? — Бучер рванул на себя перевязь. — Хватит, сегодня наш день! Верно говорю, братья? — Он грузно навис над столом. — Они, видите ли, совещаются там, короли наши ясноглазые, языками мелют.
— Уймись, Бучер, не накликай беду.
— Отстань, Рыбник! — Главарь оттолкнул гнилозубого: — Кончилась их власть! Мы сейчас получим последний должок — и по домам. Хватит, повоевали. Хартфордцы только грамоту получили — и сразу ноги в руки. И половины эссексцев как не бывало. Припустились, голубчики, к своим чумным красоткам, знай сверкают пятками.
— Боятся, что догонят и отберут, — поддакнул один.
— И не выпили за такое, — вздохнул другой. — Сам король подписал!
— Как же, выпьешь! — злобился Бучер. — Помните ребят, что сгорели в Савое? Так и сгинули без покаяния возле бочек с мальвазией. Черепичник наш стриженый после совсем разошелся! «Не позволю, вишь, пропить народное счастье»… А кто тебя спросит? У каждого свое счастье в жизни. Что хочу со своим, то и делаю. Верно?
Ответом ему был дробный перестук оловянной посуды, ор и свист. И полетело, и понеслось:
— Пропьем счастье!
— И горе пропьем!
— Гром и молния! Дьявол и смерть!
— Долой волынку! Все по домам!
— И верно, отвоевались!
— Виданное ли дело: вино в грязь выливать!
— А деньги в костер? Ишь лорд выискался!
— Не нужен нам такой король.
— И архиепископ не нужен. Посадили расстригу на нашу шею.
— Будь моя воля, я бы этих фландрских свиней…
— Вот и давай! Она твоя, воля. Никого не пожалеем!
— Кровососов-ломбардцев!
— Лягушатников-пикардийцев!
— Гасконских прощелыг!
Разделавшись с вонючими иностранцами и вассальными племенами, принялись костерить на чем свет стоит лордов и королевских судей. Тут вновь вниманием завладел Бучер.
— Эх, братья, братья, — попенял он с пьяной откровенностью. — Сваляли дурака, и будет. Ну чего вам не хватает? «Хоб-разбойник» и примас-злодей кипят в смоляном котле. А кого еще не нанизали на пику, с теми лондонцы без нас разберутся. Мы-то тут при чем? Дай бог со своими лордами управиться, — и заорал, выкатив полопавшиеся глаза: — Да здравствует король Ричард!
Пока бушевали заздравные клики, он, не отрываясь от кружки, лил в себя пиво.
— Король дал нам все, о чем мы мечтали, — борясь с икотой, мясник возобновил свой спич. — Простил все наши скромные прегрешения. Вон, глядите, — он выдрал из-за пазухи смятую буллу с красными восковыми печатями. — Наши души чисты! Эй, трактирщик!
— Трактирщик! — как эхо, откликнулся гнилозубый, пристукнув ладонью.
Не смея поверить в близкое избавление, хозяин на полусогнутых ногах подкатился к столу.
— Что господам угодно? — Он тяжело сопел, истекая потом.
— Поговори с ним, Рыбник, — зевнул Бучер, устало слюнявя кружку.
— Где ты прячешь свое серебро? — пакостно ухмыляясь, спросил гнилозубый. — Покажи нам, трактирщик.
— Добрые господа! — взмолился фламандец, но вдруг захрипел, тяжело и медлительно оседая на пол.
Нож вошел под ребро с удивительной мягкостью, почти нежно. Никто и мигнуть не успел, как Рыбник сделал выпад. Пьяный гогот и божбу словно ветром сдуло. В завороженном молчании отчетливо журчали струйки, стекавшие из опрокинутых кружек.
— Вот так, братья, — наставительно сказал гнилозубый и, оттолкнув привалившееся к нему тучное тело, выдрал узкое лезвие, которым потрошил рыбу. Промочив горло, он смыл кровь остатком доббелкуйта.
— А теперь гуляй! — скомандовал Бучер и ударом ноги опрокинул стол.
С тупым грохотом посыпалось тяжелое олово, из разбитых светильников расползалось масло. Шипя и потрескивая, продолжали гореть фитили.
— Нам фейерверков не надо, — мясник затоптал огонь. — Пошли глянем, где чего припрятано. Мы хозяева, а не босоногая шваль.
Выкатившись на улицу, орава претерпела некоторый урон. Завернув за ближайший угол, самые робкие предпочли дать деру. Ножичком орудовать — не языком молоть. Тут привычка нужна. Мясникам да рыбникам всяким оно, конечно, сподручнее. Но и те, кто остался с Бучером, засомневались, когда стало ясно, что надежды на богатую наживу не оправдались. В кривых переулках фландрского квартала уже шныряли шайки живодеров-налетчиков, которых заправилы ткацкого цеха подбили на скверное дело. Опьянев от крови, они бросались на первого встречного. Про короля и общины не спрашивали, но, приставив к горлу кинжал, заставляли повторять самые непритязательные слова. Например, «хлеб» или «сыр». Смысл глумливой игры был далек от забав беспечального детства. Если вместо bread и cheese получалось нечто похожее на brot и cawse, следовала незамедлительная расправа. Груды окровавленных тел устилали мостовые и пороги домов, а уж сколько безвинных людей было зарезано в своих постелях, одному богу известно. Вернее, дьяволу, чьи исчадия разлетелись, как легионы вампиров-нетопырей. Вся городская накипь всплыла на поверхность, весь мусор и гниль. Сводились давние счеты, должники тайком расправлялись с кредиторами, ученики нападали на мастеров. «Всякий, кто питал к кому-либо злобу или вражду, мог найти немедленное удовлетворение», — лаконично замечает хронист.
Словно кто-то, отпустив наперед грехи, оповестил об условном часе всю шваль, взбаламученную очистительным вихрем.
— Первым делом на Ломбард-стрит! — скомандовал Бучер, сообразив, что у фламандцев ему уже нечего делать.
Богатые купцы были начеку и даже выставили охрану, а беднота не интересовала старшину мясников. Фландрские сукноделы — не его конкуренты. Хорошо зная Лондон, он повел свою заметно поредевшую шайку кратчайшей дорогой. Остались самые стойкие охотнички за чужими деньгами. Гнилозубый Рыбник, как нетерпеливый пес, то забегал вперед, то жался к ногам.