На пороге Галактики - Юрий Леляков

И повисла не просто тишина удивления — тишина прозрения, открытия… Кламонтов понял: он не может сказать, что он — не такой. Да и остальные…

— И не это ли означают смутно запомнившиеся нам встречи и приглашения? — продолжал Мерционов. — А не помним мы даже под гипнозом — только то, чего не было? Отрезки времени, из которых мы, собственно, выпали?

— Так… меня, что же — как бы перенесли из 17-ти часов в том магазине в 3 часа следующей ночи в ту квартиру? — переспросил Тубанов. — Нет, а как же видения? И "сумеречное состояние сознания"? Как ты это объяснишь?

— Вот тут — не знаю. Возможно — как раз итоги попыток то ли нашего подсознания, то ли не знаю чего и где ещё, сомкнуть эти дыры в реальности, дополнив недостающими смыслами… Нo главное: сами эти люди, не знаю уж как назвать — маги, волшебники, воины времени — могут вмешаться только в очень серьёзной ситуации, когда достаточно велико напряжение энергий, а не просто когда попало… Хотя тогда получается — собрание, о котором говорил Хельмут, было всё-таки наяву… — спохватился Мерционов. — Да, тут — не знаю…

— А я — "своей" опасной ситуации просто не помню? — спросил Ареев. — Со мной в те 16 часов что-то просто не успело случиться? Допустим… Но как ты объяснишь сходство мест из видений с местами нашего пробуждения? И почему сразу никто не объяснил нам случившееся вот так прямо?

— А откуда мы знаем, что с чем реально могло сомкнуться? Вдруг как раз — только подобное с подобным? В смысле — что нам приснилось, туда и попали наяву? Или наоборот, сон возникал уже в пункте назначения, потому и связан с ним? А насчёт объяснений… Тоже, откуда мы знаем, что и почему нам не могли открыть? Вдруг наяву там — такой ужас, что для нас же лучше не помнить? А так — просто ещё одно аномальное явление… Хотя и слишком "аномальным" тоже не должно быть — например, возврат в реальность возможен только в безлюдном месте, где никто не увидит. Таком — как закрытый на ночь учебный корпус; вагон, ещё не поданный на посадку; чья-то пустая, но случайно незапертая квартира; или — полуразобранная школа…

— Нет, но и я же был на собрании с этим гуру, — попытался возразить Селиверстов.

— И тоже не помнишь, как потом оказался на соседней улице, — не смутился Мерционов. — Кстати, в тот момент — безлюдной, как сам говорил. Да, а как попал на то, своё собрание — хоть хорошо помнишь?

— Как будто да… Или… Нет… Знаешь, действительно странно… — вдруг признался Селиверстов. — И как я раньше не замечал… А то, сейчас вспоминаю — шёл по городу ещё довольно далеко оттуда, и вдруг смотрю — почти там, на месте. На незнакомой окраине, где до того вообще не бывал… А ещё — момент, когда вдруг представилось, что это октябрь 89-o года, хотя был уже июнь 90-го… А в июне — какая "рожа" из инея во дворе? Но я вдруг подумал: октябрь…

— И у меня так было… — ошеломлённо признался Кламонтов. — Тоже не помню, как пришёл туда, откуда вообще знал о них… И даже в тех газетах потом не нашёл их адреса… И мне сначала, как проснулся, казалось — ещё март позапрошлого года…

— Точно! — воскликнул Мерционов. — Там везде — ещё указания на другие моменты времени — и главное, какие! Ну, помните — 18 августа?

— А со мной это было в ночь беловежского сговора… — подтвердил Тубанов. — Ровно за четыре года до которой — была ещё советско-американская встреча в верхах, и за три года накануне — тоже, да ещё землетрясение в Армении. И у меня там, на лестнице, тоже сперва путались эти даты. Странно только, почему этого нет в моей записи…

— А как мне в видениях почему-то пришла на ум дата — 6 мая? — вспомнил и Ареев. — Помните — деревья с листьями? И тоже странно, что этого нет в записи. А это же потом был день принятия конституции Крыма…

— А октябрь 89-гo — как раз те самые телесеансы, — добавил Селиверстов.

— И в позапрошлом марте — намечалось что-то острополитическое, — вспомнил Кламонтов. — Но тогда — обошлось. Зато — потом… И тут, у нас у всех — связь с какими-то особенными датами… Так… думаете — мы наконец нашли объяснение?

— Да, сразу поверить трудно… Но вы же видите — нам близко именно то, несостоявшееся будущее… — не сразу начал Тубанов. — И — даже интуитивно знакомы его образы из той фантастики. Гигантские космические сооружения, подводные города, сами люди более совершенной конструкции…

— И чужая — эта новая версия истории, — согласился Ареев. — Потому что мы — из той, прежней… А это… — тоже не сразу продолжил он. — Даты каких-то разрывов. Отрыва одной версии от другой…

И снова все умолкли… Неужели… могло быть правдой? Это?..

— И вот… нас всех как бы для чего-то собрали вместе, — сказал наконец Мерционов. — И именно сейчас, сегодня — в чём тоже, видимо, есть свой смысл. Ну, и как думаете — для чего?..

Вопрос оборвался в напряжённую тишину. Никто не знал, что ответить. Мгновения текли — а все сидели молча, словно оцепенев. И только в какой-то момент Кламонтову показалось — будто комнату в самом деле стало мягко покачивать, как вагон на стыках. И даже — будто кто-то именно в этот момент переводил под ней стрелку на иной путь, иную линию развития событий…

8. Остров реальности

Кламонтов не помнил, о чём думал перед пробуждением — но кажется, он давно уже лежал в полудремоте и о чём-то думал, прежде чем проснуться окончательно. Или, во всяком случае — вспоминал сон, отдельные фрагменты которого снова проплывали в сознании. Вспоминал, с трудом заставляя себя верить, что это только сон — ведь там всё было особенно, необычно реально… И только потом, ещё спросонья, он попытался свесить правую ногу, чтобы встать с кровати — и упёрся в стену. Но прежде, чем этот странный факт дошёл до его сознания, он успел ещё притянуть руку туда, где на стуле должна была висеть одежда — и рука легла на холодную гладкую поверхность. И только тут, почувствовав неладное, он заставил себя проснуться и открыть глаза…

Он лежал на нижней полке вагонного купе. Вагон медленно двигался, мягко вздрагивая на стыках — должно быть, поезд то ли притормаживал, подъезжая к какой-то станции, то ли едва отошёл от неё… Несколько раз через всё купе проползли причудливо меняющие форму на углах переборок пятна света от фонарей за окном — и наступила темнота. Лишь через дверную щель из коридора пробивался слабый мертвенный свет — да каким-то образом снаружи доносился звук, похожий на гулкий свист ветра в кронах ещё не распустившихся в эту первую апрельскую ночь деревьев.

"Приснится же такое… — подумал Кламонтов. — Да ещё — так, в подробностях. Чтобы я даже теперь отчётливо помнил это… И всё равно — только сон. По дороге домой с обычной университетской сессии…"

Ну да, вот именно — это только сне, он жил, работал и учился в одном городе! И — не были здесь, наяву, как-то разрешены им все эти вопросы: насчёт лягушек, педпрактики, духовных исканий, академотпуска… И не было смысла гадать — что и чем именно навеяно во сне, главное — это и была реакция его организма и подсознания на чудовищную физическую, нервную и моральную усталость от рабочих и учебных нагрузок, домашней обстановки, отсутствия всяких определённых перспектив (как — с таким уровнем подготовки в строящейся рыночной экономике, так и — в плане тех же духовных исканий) — что, всё вместе взятое, и сложилось в невероятно яркий и сложный сон. И — не было здесь, наяву, у него и таких знакомых как во сне — которым мог бы довериться, получить совет, услышать мнение…

…"То есть как? — встряхнула Кламонтова эта мысль. — Значит, и они все — только мой сон?"

Да, это был удар… От которого — уже действительно что-то оборвалось в душе. (Да, в той части его существа, которая как бы не имела определённого телесного соответствия…) Он успел так привыкнуть к ним — его собеседникам в этом долгом и сложном сне, так многое доверить им из своего сокровенного, и даже так много узнал от них самих — и вот они оказались… лишь образами его сна? И здесь, в реальности, он уже не сможет встретить их снова — они ей не принадлежат, их в ней попросту нет? (И хотя, с другой стороны, трудно было поверить и в это — но как иначе объяснить факт, что после всего этого он не ушёл наяву из той квартиры, а проснулся в поезде, в пути домой из другого города, куда ездил по своим студенческим делам?..)

"Нет, подожди… — ещё сквозь это потрясение спохватился Кламонтов. — Что за ерунда… Как я могу ехать с сессии — в академотпуске? Или — в академотпуске я тоже был во сне? А наяву… Что сдавал — вчера, накануне? А — что-то должен был сдавать в последний день сессии… Но нет… Я не помню, чтобы сдавал вчера экзамен!"

От этой внезапной мысли сон вмиг как рукой сняло. Буквально в холодном поту Кламонтов вскочил и сел у окна, сам не заметив, как получилось это движение. За окном в предутреннем сумраке бежали чёрные силуэты деревьев — которые из-за разной их высоты казались какoй-тo одной, то стремительно возносящейся вверх, то так же резко спадающей вниз, сплошной стеной — и сквозь неё, однако, временами мерцали редкие далёкие огоньки, тоже вдруг смутно напомнивши о чём-то из сна. Ах да — рассказ Ареева…