История Англии для юных - Чарльз Диккенс

Мария дрогнула в самую ответственную минуту, не сумев оправдаться, и всегда ужасно боялась чем-нибудь выдать себя. Все предложения Елизаветы освободить ее неминуемо потребовали бы от нее признания, и потому она от них отказывалась. Сказать по правде, женщины эти друг друга стоили: обе они были хитры, вероломны и недоверчивы и едва ли смогли бы договориться. Между тем, парламент, возмущенный поведением папы, принял новые и более строгие законы против распространения католичества в Англии и постановил считать изменником любого, кто посмеет заикнуться о том, что королева и ее преемники — незаконные властители Англии. Парламент пошел бы еще дальше, если бы Елизавета его не угомонила.

Со времен Реформации верующие англичане — или те, кто себя таковыми числили, — разделились на три большие группы: одни принадлежали к реформированной церкви, другие — к нереформированной, а третьих называли пуританами, потому что им хотелось, чтобы в церковной службе все было очень ясно и понятно. Эти последние в большинстве своем были народом неуживчивым, гордились своей безобразной одеждой, держались особняком и терпеть не могли даже самые безобидные развлечения. Но пуритане были влиятельны, на редкость честны и все, как один, относили себя к врагам шотландской королевы. Сочувствие к протестантам в Англии усилилось из-за тех ужасных гонений, которым их подвергли во Франции и в Нидерландах. В этих странах десятки тысяч из них были убиты с жестокостью, которая с трудом поддается описанию, и в конце концов осенью 1572 года в Парижа совершилось одно из величайших в мире злодеяний.

В истории его принято называть резней Святого Варфоломея, потому что дело происходило в ночь накануне дня Святого Варфоломея. День этот приходится на двадцать третье августа. Всех важных протестантов (а их там называли гугенотами) собрали вместе, как им было сказано, чтобы отметить торжественное событие: женитьбу их главы, молодого короля Наварры, на сестре Карла Девятого, несчастного молодого короля, сидевшего тогда на французском троне. Мать этого жалкого создания вместе с другими ярыми католиками из его окружения сумела внушить ему, что гугеноты задумали лишить его жизни, и он, поверив, отдал секретный приказ солдатам напасть на них по сигналу большого колокола и перерезать всех до единого. Назначенный час близился, и мать вывела жалкого дрожащего недоумка на балкон полюбоваться злодейством. Колокол ударил, и убийцы взялись за дело. Всю ночь и еще два дня они вламывались в дома протестантов, поджигали их, стреляли в мужчин, женщин и детей, резали им глотки и выбрасывали тела на улицу. Убивали их и на улицах, и кровь стекала по сточным канавам. Более десяти тысяч протестантов полегло в одном Париже, а по всей Франции — в четыре или пять раз больше. Дабы возблагодарить Всевышнего за эти дьявольские убийства, папа со своей свитой устроили шествие в Риме, но этого сраму им показалось мало, и они отчеканили в честь события медаль. Но если лицам высокого духовного звания эта массовая резня послужила большим утешением, то на марионетку-короля она воздействовала менее благотворно. Я рад заметить, что с тех пор он не знал ни минуты покоя: то и дело кричал, что видит, как окровавленные израненные гугеноты падают перед ним замертво, а покидая этот мир через год, так вопил, стонал и бредил, что все папы, какие были в истории, объединив усилия, не облегчили бы душу Его Грешного Величества.

Страшная весть о резне долетела до Англии, и народ испытал поистине глубокое потрясение. Если как раз в ту пору англичане и взъярились чересчур на католиков, то все же они заслуживают снисхождения, — ведь подтолкнула их к этому ужасная причина, а времена Марии Кровавой только-только миновали. Двор был менее прямодушен, чем народ, впрочем, такое порой случается. При дворе приняли французского посла и прибывших вместе с ним дам и господ: с головы до ног в трауре и молчаливых, точно на похоронах. Однако предложение герцога Алансонского, семнадцатилетнего брата французского короля, сделанное Елизавете за два дня до Варфоломеевской ночи устами этого же посла, оставалось в силе, а тем временем королева с присущей ей ловкостью тайно снабжала гугенотов деньгами и оружием.

Должен сказать, Елизавета, обожавшая произносить все эти свои красивые и, о чем я уже говорил, лично у меня навязшие на зубах слова про то, как она проживет и умрет девственницей, частенько «собиралась» замуж. Всегда имея возле себя нескольких английских фаворитов, которых она то завлекала, то осыпала проклятьями и тумаками — а королева-девственница не стеснялась пускать в ход кулаки, — Елизавета на протяжении долгих лет морочила голову еще и этому французскому герцогу. Но в конце концов тот прибыл в Англию, брачный договор составили, и свадьбу наметили через полтора месяца. Намерения у королевы были такие твердые, что она наказала пуританина по имени Стабс и бедного книгопродавца по имени Пейдж за сочиненный и напечатанный теми памфлет, порицавший событие. Обоим за провинность отсекли правые руки, причем бедняга Стабс, проявив верноподданические чувства, на которые я в его положении едва ли был бы способен, тут же сдернул с головы левой рукой и крикнул: «Боже, храни королеву!» Со Стабсом поступили несправедливо, — ведь свадьбу так и не сыграли, хотя королева подарила герцогу в знак верности кольцо со своего пальчика. Почти десять лет длилось ухаживание, а уехал он не солоно хлебавши и года через два умер. Елизавета, похоже, питала к нему сердечную привязанность, и искренне горевала. Особой чести это ей не делает: герцог происходил из скверной семьи и был вполне достойным ее членом.

Вернемся теперь к католикам. В Англии появились священники, принадлежавшие к двум орденам, те и другие вовсю здесь расхозяйничались и нагнали на людей страху. Это были это иезуиты (скрывавшиеся повсюду под самыми разными личинами) и семинарские священники. Иезуитов люди очень боялись: было известно, что они считают законными убийства, если находят их цель оправданной, а семинаристов тоже боялись, потому что они приехали обучить народ старой религии и заменить «духовников королевы Марии», — так называли католических священников, которые еще изредка встречались в Англии, — когда они перемрут все до одного. К священникам применяли жесточайшие законы и казнили их безжалостно. Тех, кто прятал их у себя дома, часто ожидала жестокая расплата за милосердие, а дыба — зверское орудие пыток, помогавшее отрывать людям руки и ноги, — работала без остановки. Признания, сделанные несчастными людьми в таких мучениях, не заслуживают большого доверия: ведь очевидно, что часто они готовы были взвалить на себя вину за совершенно неправдоподобные и нелепые преступления, только чтобы не терпеть непереносимых мук. Но я не могу не верить документам, подтверждающим, что иезуиты, надеясь посадить на трон Марию Шотландскую и вернуть старую религию, приложили руку не к одному готовившемуся во Франции, в Шотландии и в Испании заговору против королевы Елизаветы.

Англичане охотно верили в заговоры, но я уже говорил, что у них были для этого серьезные основания. Память о резне в ночь Святого Варфоломея была еще совсем свежей, и тут великого. протестантского героя, голландского принца Оранского, застрелил негодяй, сознавшийся, что он прошел этого особую подготовку. Голландцы от растерянности и отчаяния пригласили Елизавету стать их правительницей, но она отказалась от этой чести, зато послала к ним небольшую армию под началом графа Лестера, главного дворцового фаворита, показавшего себя неважным полководцем. Успехи его в Голландии были столь ничтожны, что кампания эта скорей всего была бы забыта, если бы не повлекла за собой смерть одного из величайших писателей, доблестнейших рыцарей и истинных джентльменов всех времен. И был сэр Филип Сидни, — мушкетный снаряд задел его бедро, пока он пересаживался с убитой под ним лошади на другую. Раненому сэру Филипу пришлось долго скакать верхом, он ослабел от усталости и потери крови и изнемог от жажды, прежде чем ему дали напиться. Но доброта и милосердие не покинули его и тут, и, заметив, с какой жадностью глядит на воду лежащий на земле несчастный тяжело раненный солдат, он сказал: «Тебе нужнее», и протянул ему напиться. Трогательный этот порыв благородного сердца вошел в историю, как и многие другие эпизоды, и знаменит везде и всюду, как и кровавый лондонский Тауэр с его топором, плахой и убийствами, которым потерян счет. Но проявление истинной гуманности достойно всяческого восхищения, и человечество охотно вспоминает о нем.

Заговоры в Англии становились искуснее с каждым днем. Мне кажется, народ никогда еще не жил в таком постоянном страхе: боялись католичества восстаний, костров, отравлений и бог знает чего еще. Но мы не должны забывать, что ужасные дела творились у людей на глазах, а когда на такое насмотришься, поверишь любой небылице. Правительство тоже боялось и пускалось во все тяжкие, чтобы выведать правду: пытало подозреваемых и нанимало шпионов, готовых ради своей выгоды наврать с три короба. Несколько мнимых заговоров разоблачили, разослав сперва недовольным подложные письма с приглашением в них поучаствовать, на что те охотно клюнули.