Королевство белок - Наталья Михайлова

Ирица почувствовала неладное только тогда, когда, выслушав ее, Зоран схватился за голову:

— Илла… Куда она пошла?! Ох, Илла…

Он сейчас же отправился ее искать, прихрамывая и отмахнувшись от всех вопросов.

…Иллесия узнала походку Зорана. Она слышала, как он открывает дверь в чулан, как неуклюже опускается на пол рядом. Илла сидела, отвернувшись лицом к стене. Зоран глубоко вздохнул сзади нее, может, нарочно, на случай, если она не заметила, как он подошел. Илла оглянулась.

— Что ты таскаешься за мной, как пришитый?!

— Ну, послушай… — Зоран попытался ее обнять. — Я знаю, что у тебя будет ребенок.

Илла двумя руками уперлась ему в грудь.

— Тебе-то какое дело? Ведь не от тебя!

Зоран бросил на нее бессмысленно-виноватый взгляд, какой, наверное, бросает на хозяйку большой пес, если она срывает на нем досаду и наказывает ни за что. Иллесии стало жалко его. Она подумала, что и в самом деле обращалась с ним хуже, чем с собакой. Илла хотела обхватить, прижать к груди его косматую голову, говорить: «Зоран, прости меня, я тебя больше не обижу, ты мудрый, ты взрослый, а я глупая девчонка, прости!». Но Илла вспомнила, что носит ребенка от одного из тех ублюдков, которых даже не помнит в лицо. Тогда злость Иллесии вспыхнула с новой силой. «Добрый, да? Любишь меня?!».

— Убирайся, Зоран! — разгневанно крикнула она. — Думаешь, мне очень нужен такой старый плакса? Что ты на меня смотришь? Лучше бы я пса себе завела! Не смей надо мной причитать, все равно от тебя еще больше тошно.

Зоран опустил голову, потом поднял на Иллесию покрасневшее, темно-медное лицо, грозное и угрюмое. Илла его ни капельки не боялась.

— Убирайся, говорят тебе! — велела она.

Зоран неохотно поднялся и, сопя, вышел тяжелой походкой.

Илла замерла, прислушивалась. Он сел за порогом, прислонившись спиной к стене. Илла опять разозлилась. Ей так и представилось, что там, за дверью, лежит огромный, косматый пес с гремучей цепью на шее, которого только что прибила под горячую руку хозяйка. Она в сердцах плюнула: «Хоть ночуй тут, не выйду».

Зоран говорил, что, если не похоронить мертвецов, начнется мор. Но люди умирали на улицах каждый день. Бывшие рабы бродили по разоренному городу в поисках пищи, а по ночам забивались в свои нетопленные бараки.

«У нас есть оружие!» — думал Снодрек. Он позвал своих семерых молодцов, и они без труда выловили в окрестностях пятерых рабов. «Пленных» Снодрек сдал Зорану и сказал:

— Будут нам помогать хоронить.

Пятеро «пленников» в сером рванье с такими же серыми, изможденными лицами переминались с ноги на ногу. Илла только вздохнула, глядя на них, и чуть не спросила Снодрека: «А поплоше нигде нельзя было найти?».

— Надо их хотя бы сперва накормить, — проворчала она.

Скрепя сердце Иллесия выделила им долю из скудных запасов. Рабы сразу перестали трястись от страха. Дело было привычное: работать за кормежку, как и при высших. За три дня с помощью Зорана и Снодрека с его бойцами они выдолбили в мерзлой земле, согревая ее кострами, большую яму, и наконец закопали всех мертвецов, которых нашли на пожарищах, на припорошенных снегом улицах и на площади, где когда-то у столба был прикован Берест.

Илла решила, что надо перебраться в другой зал — просторный, с камином: жечь костер на полу было грязно и дымно.

Зал был разгромлен, мебель сожжена, витражные стекла выбиты. Черепки ваз и осколки стекол хрустели под ногами. Двустворчатая дверь тоже пошла на топливо. На полу валялись птичьи кости и комки перьев. Наемники во всем городе перебили и съели птицу, а скот угнали с собой. Они вылакали и вино из погребов, которые нашли и взломали.

С утра Илла в закатанных по колено штанах, с засученными рукавами и взъерошенными черными волосами носилась по замку, как вихрь, хлопая дверьми — там, где они еще оставались. Она сердито искала все, что уцелело, а за ней по пятам ходили Хассем и Снодрек, которых она взяла с собой: вдруг придется тащить что-то тяжелое. У Хассема с утра все тело было точно деревянное, и он еле поспевал за ней.

В зале Энкино скрупулезно подметал пол метлой. Несколько бывших рабов заколачивали окна. Зоран чинил скамьи, лари, стол и кровати, которые Снодрек с Хассемом притащили в зал.

Илла, обмотав тряпкой еще одну метлу, с ожесточением билась с паутиной. До потолка она не доставала, а пауков боялась.

— Эй, Снодрек, залезь-ка на ларь да протри вон там, как следует. Вдарь по тому пауку. Вон сидит, видишь?

Снарядив его вместо себя на бой, Иллесия намочила тряпку и принялась ожесточенно тереть пол. «Вот и хорошо! — твердила она про себя. — Думают, что я несчастная, а я — нет. С какой еще стати? У меня здесь все будет блестеть!».

Она вспоминала, как в Богадельне плакали девчонки, когда парни бросали их беременными. Одна даже утопилась. «Пусть не ждут, что я буду плакать! Не дождутся!».

И хотя Илла сама прогнала Зорана, и плакать было впору ему, но она все повторяла про себя «Не дождутся!» и принималась громко петь отрывки из уличных песенок. Бойцы Снодрека смотрели на нее с удивлением.

— А вас петь не учили? Только драться? Хорошо, я буду учить вас петь — а вы меня драться потом научите, — смеялась Иллесия, подмигивая ребятам.

Изредка она поглядывала на Зорана. Зоран, косматый, с широкой проседью в бороде, делал что-то мелкое. Похоже, прилаживал петлю к крышке ларя. Он сидел на низенькой скамеечке и занимал весь угол. Как всякий большой человек за мелкой работой, он казался неуклюжим и очень старательным. Илла вспомнила, что он умеет и шить, и с каким бесконечным терпением вдевает иголку в нитку. «Да, хороший, хороший. Лучше всех прямо! — с горечью думала Иллесия. — Только я и без тебя, такого хорошего, не пропаду!».

Ирица вздрагивала всякий раз, когда кто-то, громко разговаривая, проходил мимо безучастно сидящего у стены Береста. Ей казалось, другие беспокоят его тем, что равнодушно шумят и занимаются своими делами рядом с ним.

Ирица понимала, что несправедлива к остальным. У них было много хлопот. Труд, который они брали на себя, освобождал ей время, чтобы она могла заботиться о Бересте. Хассем, как брат, постоянно бывал под рукой, готовый выполнить любое ее поручение.

Ночью, когда все утихали, Ирица сама переставала тревожиться и садилась рядом с мужем. Он не всегда спал по ночам, и она наклоняла его голову себе на плечо, пытаясь волшебством погрузить его в сон.

Она думала: что он чувствует в пустоте, куда обращен его взгляд? Как, наверно, ему одиноко и страшно там, в таких местах, которым она и названия не знает… Ведь он страдает, хотя этого и не видно.