Луначарский - Юрий Борев

Во время Гражданской войны в Ставрополе шла пьеса местного драматурга. В домик станционного смотрителя, где развивалось действие, врывались то белые, то красные. Смотритель поступил весьма находчиво: с обратной стороны портрета Николая наклеил Маркса и, выглядывая в окно, приказывал жене: «Вертай Николку на Карлу Марлу». Или наоборот.

Глава двадцать девятая

СТРАНА ГОЛОДАЕТ, НО УЧИТСЯ

В посмертно изданном сборнике «Критика и критики» (1938) опубликованы теоретико-литературные и историко-литературные статьи Луначарского, написанные о творчестве Белинского, Добролюбова, Чернышевского, Плеханова, Воровского, Ольминского. На основе этого сборника можно сделать вывод: Луначарский считал, что в профессиональный кодекс критика должны входить, во-первых, бережное и уважительное отношение к художнику как к творческой личности, во-вторых, сочетание в оценке произведения художественно-эстетического и идейно-тематического критериев. Всякое значимое художественное произведение — звено в историческом процессе художественного развития человечества.

В одну из встреч Ленин спросил Луначарского:

— Не слишком ли вы увлекаетесь общекультурными задачами в ущерб просветительским?

Луначарский услышал в этом вопросе упрек в свой адрес и счел его справедливым. Конечно, школьное дело было в руках Надежды Константиновны Крупской, однако все же он, Луначарский, несет высшую ответственность за все проблемы просвещения и обязан уделять им особое внимание. Дело это было само по себе труднейшим. В условиях же Гражданской войны, голода и разрухи, нехватки учительских кадров, школьных помещений и топлива для них, необходимости перестраивать преподавание на новых идейных и методических основаниях — непомерно трудным, почти неподъемным. И Луначарский решил отдавать этому делу много более, чем половину своих сил, времени и энергии. Он лично ходил по инстанциям, «выколачивая» ордера на отопление для школ, лимиты на школьные завтраки, распоряжения отдать под школы те или иные здания и помещения. Он начал решать и совершенно невиданную задачу — полную ликвидацию неграмотности в стране, где не одно уже десятилетие и даже столетие больше половины населения было неграмотным. Для обозначения этого начинания понадобилось новое слово: ликбез — так называлось и место, где происходил процесс обучения, и сам процесс. Ликбезы, которых были тысячи по всей стране, тоже требовали внимания, для них нужны были терпеливые и знающие педагоги.

Сестра известной молодой поэтессы Марины Цветаевой — 27-летняя Анастасия вначале работала в Феодосии по организации народных читален, а затем, переехав в Москву, устроила у Никитских Ворот школу грамоты. Пожилые и старые женщины собирались вечерами и, цепко держа в неумелых пальцах карандаши, старательно выводили на серой оберточной бумаге первые в их жизни буквы.

По вечерам Анастасия рассказывала Марине о своей работе:

— Что-то фантастичное присуще этому делу. Некоторые мои ученицы годятся мне по возрасту в матери. Если бы я была лучше одета, моя настойчивость в намерении учить их грамоте показалась бы им барством. Большая часть жизни этих женщин прошла без знания азбуки. Буквы кажутся им чем-то непостижимым, и все-таки с величайшим упорством они учатся складывать буквы в слова, слова — в предложения. А Андрея я отдаю в художественную школу. Наталия Сац экзаменовала его. Она спросила: сколько вашему сыну лет? Девять, говорю. Тогда говорит она ему: «Представь себе, что в комнату вбежал тигр!» Не успела она закончить фразу, а Андрей сидел уже наверху высокой распахнутой двери. «Принят!» — радостно сказала Наталия Сац.

Марина задумчиво сказала:

— Ты знаешь, у меня такое ощущение, что в нашей голодной России учатся все — от детей до старух. А у меня важное дело: после писем Макса Волошина о том, что нужно помочь голодающей интеллигенции Крыма, я писала всюду, и вот сегодня меня пригласили в Кремль к Луначарскому. Шла с сердцебиением. Даже голос потеряла от волнения! Однако не пойти нельзя, нельзя упустить возможность помочь крымской интеллигенции! Вхожу, вижу: большая, пустая дворянская зала, стулья, рояль. Секретарь доложил обо мне. Ответ Луначарского: видеться вовсе не нужно, пусть товарищ Цветаева напишет. Сажусь в приемной писать: ни чернил, ни бумаги нет. Пишу моим карандашом на какой-то оберточной бумаге. Пишу кратко, и получается как декрет. Закончила. Хочу вручить юноше секретарю в кацавейке, и вдруг за моей спиной вырастает Луначарский. Невольно оглядываюсь и улыбаюсь раньше, чем осознала, кто это. Удивительное чувство — быть в присутствии такой личности. Глаза Луначарского смотрят ласково, подбадривающе. Он говорит: «Вы о голодающих Крыма? Все сделаю!» — «Вы очень добры». — «Пишите, пишите, все сделаю!» — «Вы ангельски добры!» — «Имена, адреса, в чем нуждаются, ничего не упустите, и будьте спокойны, все будет сделано!»

Со мной попрощался, а секретарю говорит: «Это дело возьму под контроль. Напомните мне. А сейчас приглашайте всех, кто пришел, на совещание по школе. Совещание начнут Надежда Константиновна и Покровский, я пообедаю, через десять минут вернусь и сам далее поведу заседание».

Смотрю, а в руках у Луначарского пакет с бутербродом — обед!

Не успела я дописать прошение, а Луначарский уже пообедал, вернулся и к самому началу заседания поспел. Пока я дописывала, пока с секретарем говорила — это поэт Рюрик Ивнев, — послушала сквозь приоткрытую дверь, что на совещании обсуждали: проблема помещений и топлива для школ, методики работы учителя, активность школьников в процессе учебы…

А было так. Луначарский, ободряюще кивнув и улыбнувшись Цветаевой, прошел в свой кабинет, где шло совещание. И Марина, отдав Рюрику Ивневу исписанные карандашом три листа оберточной бумаги, не ушла, а от нахлынувшей усталости и отчасти из любопытства стала с интересом прислушиваться к голосам, доносившимся из-за полуприкрытой двери. Рюрик изредка комментировал:

— Это Надежда Константиновна Крупская говорит…

— А, знаю — жена Ленина…

Крупская говорила спокойно и убежденно:

— Мы должны воспитывать достойную смену. Важно у школьников развивать умение коллективно работать, ставить себе ясные, определенные задачи, обсуждать пути их достижения. Главным орудием воспитания молодежи должно стать школьное самоуправление. Общие собрания должны научить ребят вырабатывать коллективное мнение. Дольтон-план, стихийно внедряющийся в нашей школе и дающий учащимся навыки планирования и учета своей работы, должен быть пополнен и скорректирован методами планирования и учета коллективного труда.