История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2 - Луи Адольф Тьер

котором отдали вследствие опрометчивости Мюрата, и теперь во Франш-Конте, ЛионнJ и Дофине было больше солдат, чем числилось в действующем составе армии. Но, к сожалению, в присутствии Наполеона имела значение не численность войск, а их преданность. Сумеют ли они устоять перед его именем, а вскоре и перед ним самим? Генерал Маршан достаточно хорошо знал армию, чтобы усомниться в этом. Он тайно созвал командиров корпусов, и те, готовые исполнить свой долг, заявили, что почти не отвечают за своих офицеров и совсем не отвечают за солдат. В Гренобле неважно обстояло дело и с подбором полков. Наряду с дисциплинированным 5-м пехотным (с сильным командиром), там располагался и 4-й артиллерийский, в котором некогда начинал служить Наполеон и который после роспуска артиллерии гвардии принял несколько ее рот. Там же находился 3-й инженерный полк, настроенный по отношению к Бурбонам весьма враждебно, и имелись все основания опасаться его влияния на остальные войска. Поэтому Маршан испытывал сильное беспокойство и дожидался, чтобы принять решение, прибытия генерала Мутона-Дюверне, командующего подразделением Валанса. Седьмой военный округ, формировавшийся тогда четырьмя департаментами, состоял из двух подразделений: Гренобльского, включавшего Изер и Монблан, и Валанского, включавшего Дром и Верхние Альпы. А значит, Мутон-Дюверне, чтобы отдать приказ в Верхних Альпах, то есть в Гапе, вынужден будет проехать через Гренобль.

В свою очередь узнав о случившемся, Мутон-Дюверне принял меры для обороны моста через Изер в городке Роман на случай, если Наполеон будет двигаться берегом Роны, после чего спешно отбыл в Верхние Альпы и оказался в Гренобле утром 5 марта. Собравшись на совет, Фурье, Маршан, Мутон-Дюверне и офицеры штаба стали обсуждать, что они в силах предпринять, чтобы противостоять Наполеону.

Посылать войска навстречу Наполеону значило, скорее всего, ему их отдать, ибо, несмотря на преданность командиров, солдаты вряд ли устоят при его появлении. Отводить войска, создавая вокруг Наполеона пустоту, значило в перспективе отдать ему страну. Так или иначе, имелся риск уступить либо войска, либо участок. В то же время вступление Наполеона в Гренобль было столь опасно, что все сомнения отпадали. Столица Дофине обладала не только огромным моральным значением, но была и старейшей крепостью. Кроме того, она располагала артиллерийской и инженерной школами, множеством снаряжения, включая 80 тысяч ружей, 200 орудий и всё оснащение, сопутствовавшее подобному снаряжению. Оставить пост столь высокой значимости было невозможно. Договорились собрать в Гренобле все войска, разбросанные в Дофине и в той части Савойи, которой владела Франция. В Шамбери послали приказ привести два расквартированных там пехотных полка, 7-й и 11-й линейные, а во Вьен – приказ прислать 4-й гусарский, в котором крайне нуждались, ибо испытывали недостаток в кавалерии. К сожалению, 4-й гусарский был ненадежен, хоть и состоял под началом превосходного офицера майора Бло; во время недавнего визита графа д’Артуа командир не смог помешать солдатам кричать «Да здравствует Император!». Но приходилось использовать те войска, какие имелись, и надеяться, что удастся вдохнуть в них воинский дух, а с ним и чувство долга.

Приняв такое решение, Мутон-Дюверне отбыл в Верхние Альпы, направившись той самой дорогой в Гап, по которой приближался Наполеон. Генерал надеялся успеть к проходу Сен-Бонне раньше Наполеона и собирался принять меры предосторожности, которых будет, возможно, достаточно, чтобы его остановить.

Новость, поначалу известная только властям города, вскоре разнеслась повсюду. Тогда Фурье и Маршан сочли, что уместно объявить о ней официально, и обнародовали прокламацию, в которой призывали чиновников всех классов исполнить свой долг, подавая им в том пример. Гренобль представлял собой совершенный образчик Франции того времени. В городе проживали представители старого дворянства, прежде неосторожно афишировавшие свои надежды и пожелания, но после процесса Экзельмана понявшие, что нужно сдерживаться, дабы не навлечь на себя новые беды. Имелась и буржуазия, богатая, просвещенная, восхищавшаяся гением Наполеона и ненавидевшая его ошибки, глубоко задетая поведением эмигрантов, но остро чувствовавшая опасность восстановления Империи на глазах вооруженной Европы. Имелся, наконец, храбрый трудолюбивый и зажиточный народ, увлеченный воинской славой, ненавидевший дворянство и духовенство, словом, разделявший все настроения крестьян Дофине.

Нетрудно догадаться, какие чувства возбудила новость о приближении Наполеона в различных классах населения. Дворяне разразились гневными воплями и бросились к властям, побуждая их исполнить свой долг и угрожая им всей своей яростью. Однако, несмотря на весь крик и суету, серьезных средств сопротивления они предложить не могли. В их распоряжении имелось только одно средство. Они надеялись предоставить нескольких верных людей, которые сделают первые выстрелы, что было единственным способом втянуть в игру войска. Таких людей обещали найти, но это вызывало сомнения, и роялисты сами сомневались в успехе своего начинания. Буржуазия встревожилась и разделилась, ибо если она и осуждала политический курс Бурбонов, то ясно предвидела и опасности, связанные с их падением. Что до народа, с которым смешалось множество офицеров на половинном жалованье, он трепетал от радости и вовсе не скрывал своих чаяний и надежд. Чиновники прятали свои истинные чувства, но в глубине души желали успеха Наполеону, надеясь избавиться от утомительного лицемерия в отношении Бурбонов, унизительного и не вселявшего притом уверенности в сохранность должностей. Настроенное таким образом население не представляло значительного ресурса. Власти могли надеяться только на линейные войска, преданность которых также вызывала величайшие сомнения.

Конец дня 5 марта и первая половина 6-го прошли в горячих волнениях, в быстрой смене надежд и страхов, поминутно превращавшей радость одних в предмет горьких страданий других. Офицеры на половинном жалованье, чье влияние стало определяющим, старались приблизиться к войскам и вступить с ними в сообщение. Офицеры были растеряны и молчаливы, а солдаты не скрывали радости и припрятывали в кивера трехцветные кокарды. Генералы, понимавшие опасность подобных сношений, пытались их избежать и держали солдат в казармах или под ружьем, но им удалось только возбудить в войсках недовольство, не помешав общению, происходившему благодаря полному родству чувств.

В понедельник 6 марта пришли известия от генерала Мутона-Дюверне. Быстро продвигаясь по дороге в Гап, генерал встретил путешественника, которого приказал остановить. Это был доктор Эмери, отправленный в Гренобль Наполеоном. Генерал расспросил его, и тот заявил, что ничего не знает, отбыл с острова Эльба несколькими месяцами ранее и спокойно возвращается на родину в Гренобль. Обманутый этими словами, Мутон-Дюверне пропустил Эмери и двинулся дальше. Вскоре он узнал, что Наполеон накануне заночевал в Гапе и уже двигается на Корп. Времени его остановить не оставалось, и генералу пришлось вернуться в Гренобль. В дороге он спохватился и приказал догнать и арестовать Эмери. Но доктор уже успел добраться до Гренобля, где спрятался у друзей, которым и поручил распространить прокламации Наполеона и весть