Книга назидания - Усама ибн Мункыз

Этот Лулу, да помилует его Аллах, был опытнейшим охотником. Однажды я видел его, когда к нам появились из пустыни отбившиеся от стаи зайцы. Мы выехали на охоту за ними и ловили много их; это были маленькие красные зайцы. Я был свидетелем того, как Лулу обнаружил десять зайцев, ранил девять из них своими стрелами и захватил их. Затем он выгнал десятого зайца, но отец, да помилует его Аллах, сказал ему: «Оставь его, сохрани его для собак, это будет для них забавой». Зайца сохранили и пустили на него собак, но заяц убежал и спасся. «О господин мой, – сказал Лулу, – если бы ты мне позволил, я бы его ранил и поймал».

Однажды при мне подняли зайца и пустили на него собак. Заяц спрятался в нору в области Хувайбы, за [311] ним вошла в нору черная собака, но сейчас же вышла, корчась. Она упала и умерла, и мы не успели уйти, как она лопнула, околела и разложилась. Произошло это потому, что ее ужалила в норе змея.

Вот один из удивительных случаев, виденных мною на охоте с соколами. Я выехал с отцом, да помилует его Аллах, после дождей, которые долго не прекращались и мешали нам в течение нескольких дней. Когда дождь перестал, мы выехали с соколами, желая поохотиться на водяных птиц. Мы увидали птиц, плескавшихся в болоте под холмом. Мой отец выехал вперед и пустил на них сокола, сменившего перья дома. Сокол поднялся вверх с птицами, ударил некоторых из них и спустился, но мы не видели с ним никакой добычи. Мы сошли около него с коней, и оказалось, что он поймал скворца и покрыл его своей лапой. Он не ранил его и не причинил ему вреда. Сокольничий сошел с коня и освободил скворца целым.

Я видел со стороны диких гусей горячность и доблесть, подобную горячности и доблести людей. Однажды мы пустили соколов на стаю гусей и стали бить в барабан; птицы взлетели, а соколы бросились преследовать одну из них и выхватили ее из среды остальных. Мы были в отдалении от нее, она закричала, и пять-шесть гусей бросились к ней и принялись бить соколов своими крыльями. И если бы мы поспешно не подъехали к ним, они бы освободили пойманную птицу и сломали бы крылья соколов своими клювами. Эта горячность противоположна горячности дрофы, потому что, когда к ним приближается сокол, они спускаются на землю, и какие бы крути ни описывал вокруг нее сокол, она поворачивается к нему хвостом, а когда он приближается к ней, она бросает в него свои извержения и мочит ему перья, засоряет ему оба глаза н улетает; если же то, что она делает, не попадает в цель, сокол схватывает ее.

Примером необыкновенной охоты соколов моего отца, да помилует его Аллах, может служить следующее. На руке отца был молодой замечательный сокол. У одного ручья водились аймы, а это большая птица, цветом похожая на цапель, только они больше журавлей, [312] и расстояние от конца одного их крыла до конца другого крыла – четырнадцать пядей. Сокол начал преследовать птицу, отец пустил его на нее и стал бить в барабан. Айма взлетела, и сокол бросился на нее, схватил ее, и оба упали в воду; это было причиной опасения сокола, а иначе айма убила бы его своим клювом. Один из слуг отца бросился в воду одетым и вооруженным, он схватил айму и вытащил ее. Когда она оказалась на земле, сокол начал смотреть на нее, кричать и улетать от нее. Он никогда больше ей не показывался. Я не видел, чтобы другие соколы охотились на эту птицу, потому что она такова, как сказал Абу-ль-Ала сын Сулеймана [36] о грифоне [37]: «Я смотрю на грифона, как на птицу слишком большую для того, чтобы за ней охотились».

Мой отец, да помилует его Аллах, отправлялся к крепости аль-Джиср, изобиловавшей дичью. Он оставался там несколько дней, а мы были с ним и охотились за куропатками, рябчиками, водяными птицами, козулями, газелями и зайцами. Однажды он отправился к крепости, и мы выехали на охоту за рябчиками. Отец пустил на рябчика сокола, которого нес и обучил невольник по имени Николай. Николай поскакал вслед за соколом, когда рябчик подал голос из чащи. Вдруг крики Николая наполнили наши уши, и он вскачь вернулся обратно. «Что с тобой?» – спросили мы его. «Лев вышел из чащи, в которой засел рябчик! – ответил Николай. – Я оставил там сокола и убежал». Но лев оказался таким же трусом, как и Николай. Когда он услыхал колокольчики сокола, он вышел из зарослей и бросился бегом в чащу.

Выезжая на охоту, мы отдыхали на обратном пути около Бушамира, маленькой речки близ крепости. Мы посылали привести рыбаков и видели с их стороны удивительные вещи. Среди них был один, у которого была тростниковая палка с дротиком на конце, похожим на [313] пику, в середине трости был желобок и в нем три железных зубца; каждый из них был длиной в локоть. На конце тростника была укреплена длинная веревка, привязанная к руке рыбака [38]; этот последний стоял на берегу в узком месте реки и смотрел на рыб, которых ударял этой тростью с железными зубцами и неизменно попадал в цель. Затем он подтягивал трость с помощью этой веревки и вытаскивал из воды с рыбой на ней. У другого рыбака был кусок дерева величиной с кулак, на одном конце которого был железный шип, а на другом – веревка, привязанная к его руке. Рыбак спускался, плыл по воде и высматривал рыб; он протыкал их шипом и оставлял их в воде, а затем подымался и подтягивал их с помощью веревки, так что вытаскивал и шип и пойманную рыбу. Еще другой рыбак спускался в воду и плыл, проводя руками под деревьями ивы, росшими по берегам. Он захватывал рыб, всовывая свои пальцы под жабры так, что они не двигались и не убегали; рыбак ловил их и выходил из воды. Это доставляло нам такое же развлечение, как развлечение при охоте с соколами.

Дождь и ветер, не прекращаясь, свирепствовали против нас в течение нескольких дней, когда мы были в крепости аль-Джисра, а затем дождь прекратился на некоторое время. Ганаим, сокольничий, пришел к нам и сказал моему отцу: «Соколы голодны и отлично подходят для охоты. Наступила хорошая погода, и небо прояснилось. Не выйдешь ли на охоту?» – «Хорошо», – ответил отец. Мы сели на коней, но не успели выехать дальше равнины, как ворота небес разверзлись и полил дождь. Мы сказали Ганаиму: «Ты утверждал, что погода стала хорошей и небо ясно, и вывел нас под такой дождь». – «А разве не было у вас глаз, чтобы видеть тучи и признаки дождя? – ответил Ганаим. – Вы могли мне сказать: „Ты лжешь себе в бороду! Погода нехороша, и небо небезоблачно“. Этот Ганаим был отличный мастер в дрессировке кречетов и соколов, опытный человек в уходе за охотничьими птицами, интересный [314] собеседник и прекрасный друг. В охотничьих птицах ой видел и то, что ведомо, и то, что неведомо. Однажды мы выехали на охоту из крепости Шейзар и заметили что-то у мельницы аль-Джалали. Это оказался журавль. лежавший на земле. Слуга сошел с коня и перевернул его: журавль был мертв, но его тело было еще теплое и не успело остыть. Журавля увидал Ганаим и сказал «Его поймал аль-Лазик [39]. Посмотри-ка ему под крылья». Оказалось, что бок журавля проклеван и сердце съедено. «Аль-Лазик такая же охотничья птица, как аль-Аусак,– сказал Ганаим. – Она настигает журавля, вцепляется ему под крыло, проклевывает отверстие между ребер и съедает сердце».