Стилист - Александра Маринина

К моменту перехода к постоянным гомосексуальным контактам Черкасов был уже не тем Мишей, который стеснялся и стыдился сам себя. В попытках понять свою тягу к юношам, дать ей разумное объяснение он много читал, а также общался с истинными гомосексуалистами и уяснил, что влечение к мужчинам – это не грязное и отвратительное извращение, а составной элемент целой системы эстетических взглядов, корни которых уходят, как ни парадоксально, в религиозные догматы христианства. Не случайно ведь во время обряда крещения девочек, в отличие от мальчиков, не допускают к алтарю, ибо они даже в невинном, казалось бы, младенчестве уже считаются нечистыми. Любовь между мужчинами – это не стыдно, это прекрасно, если доставляет радость обоим партнерам. Так, во всяком случае, считал Черкасов, который перестал терзаться идеями самообвинения и греховности и дал наконец себе волю любить тех, кого хотел любить, а не тех, любить кого предписывалось общепринятой моралью.

Сам Дорошевич до начала связи с Михаилом приверженцем гомосексуальных отношений не был, но ему, как очень многим в восемнадцать-девятнадцать лет, хотелось «попробовать всего». И наркотиков, и авантюр, и любовных контактов с мужчинами. Юношеское любопытство разбирало. А Черкасов был все-таки не посторонним, не случайным мужиком с улицы, а человеком, которого Славик хорошо знал и к которому прекрасно относился. Почему бы не попробовать? Опыт контакта отвращения не вызвал, вероятно, оттого, что Михаил очень постарался, чтобы у юного родственника не возникло ощущения, что они занимаются чем-то порочным и грязным. Напротив, Черкасов сделал все возможное, чтобы донести до Славика общую эстетическую идею, так сказать, основы мировоззрения. После двух-трех встреч Дорошевич втянулся и даже ощутил некоторую прелесть нежных отношений с мужчиной. А уж после того, как их застукали и он вынужден был переселиться к Михаилу, у него и выбора-то не осталось. Попробуй закрути роман с девчонкой – моментально с квартиры вылетишь. А жить где?

По словам Дорошевича, Черкасов был человеком добрым и даже сентиментальным, с нежностью относился к подаркам и просто к старым вещам, с которыми у него связаны какие-то дорогие ему воспоминания. И очень любил чистоту и порядок, постоянно намывал полы, протирал мебель и драил кафель. Не терпел, когда вещи лежали не на своих местах. Это, кстати, тоже было одним из камней преткновения в период их совместного проживания. Славик подтвердил то, что говорил сам Черкасов и о чем рассказывал сосед по дому: Михаил не любил посторонних людей в квартире, никого не приглашал в гости и при возможности дальше прихожей никого не пускал. Нет, он никого не боялся и в воровстве не подозревал, просто характер такой.

– Вот если я скажу тебе, что в отсутствие Черкасова кто-то проник в его квартиру, ты на кого в первую очередь подумаешь? – спросил Селуянов.

– В первую? Ни на кого, – моментально отреагировал Дорошевич, и было видно, что это действительно первая и самая естественная реакция.

– Ну а во вторую? Если не спешить, а немножко подумать.

Славик воспринял эти слова как руководство к действию и задумался. Селуянов терпеливо ждал, стараясь не сбить его со сложного процесса шевеления мозгами, поскольку большого навыка в этом непростом деле Дорошевич явно не имел. Думал Славик долго, морщил лоб, жевал губами, пыхтел, качал головой в такт каким-то своим мыслям и наконец произнес:

– Нет, не представляю, кто бы мог это сделать. Мишка никогда никому ключ от своей хаты не давал. Он в этом смысле был как зверь, я имею в виду инстинкт охраны собственной территории, своего гнезда. Он даже не переносил, когда кто-то брал в руки принадлежащую ему вещь. Очень болезненно реагировал. А если бы у него ключи украли или он заметил бы, что кто-то их брал, он бы тут же замок сменил. Миша очень осторожный. И потом, от одной мысли, что чужой человек в его отсутствие может прийти в его квартиру, ходить в грязных ботинках по его стерильному полу и трогать его вещи, у него обморок сделается. Я вам точно говорю, я Мишу знаю.

Настя внимательно выслушала подробный рассказ Коли Селуянова о встрече с Дорошевичем. Мягкий, добрый и сентиментальный? История знает множество случаев, когда добрые и сентиментальные оказывались садистами и палачами. Кстати, и мировой кинематограф это обстоятельство неоднократно использовал, показывая нацистов, которые со слезами умиления смотрят на фотографии любимых жены, детей и собаки, а спустя пять минут загоняют толпы чужих малышей в газовые камеры. Так что полученные сведения о характере Черкасова на доказательство его невиновности не работали. Скорее наоборот. Но все же… Все же…

Если Черкасов виновен, то нужно непременно найти место, куда он отвозил похищенных мальчиков. Сделать это непросто, но по крайней мере сама задача ясна. А если он невиновен, значит, его кто-то пытается подставить. Причем подставить по-крупному, подвести под высшую меру. Этот кто-то принес в его квартиру блокнот Валеры Лискина. Интересно, что еще сделал этот неизвестный доброжелатель? Наверняка ведь есть что-то еще. Не может не быть.

– Коля, я поняла, что надо делать, – внезапно сказала Настя.

Черкасова задержали по подозрению в убийствах только потому, что он совершил кражу. Если бы не кража видеокассет, его не нашли бы. Но ведь кража была случайностью, и если неизвестный доброжелатель у Черкасова существует, рассчитывать на то, что Михаил совершит кражу и на этом попадется, он не мог. Он должен был принять меры к тому, чтобы подозрение в убийствах мальчиков пало на Черкасова. И блокнота Валерия Лискина для этого было совершенно недостаточно. Более того, блокнот мог стать только одним звеном в цепочке, причем звеном последним, самым убедительным. В качестве первого звена он не годился.

– Виктор Алексеевич, – заявила Настя полковнику Гордееву, – мне кажется, пришло время воспользоваться тем, что дело Черкасова находится на контроле у руководства. Нужны люди.

– И много? – скептически осведомился начальник. – Роты тебе хватит?

– Вполне, – великодушно согласилась она. – Если с ротой сложно, обойдемся тремя сотрудниками. Надо немедленно проверить разыскные дела по всем восьмерым юношам. Меня интересуют все, кроме Бутенко, с ним и так все понятно.

– И что ты хочешь найти в этих делах? Имя убийцы?

– След. Пока только его след.

Настя в двух словах изложила Гордееву свои соображения. Виктор Алексеевич только вздохнул и кивнул.

– Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Подключай Доценко и Игоря Лесникова.

Они разделились. У Игоря Лесникова и Коли Селуянова были свои машины, а Миша Доценко, хоть и безлошадный, не боялся длинных концов из одной части города в другую. Для Насти же такие поездки были мучительными, и она присоединилась к Юре Короткову, старенький автомобиль которого хоть и с трудом, но еще дышал.

Заглянуть в розыскное дело, которое ведешь не ты сам, – задача не из простых. Ни один оперативник за красивые глаза и нежное «спасибо» тебе своих материалов не покажет. Для этого нужен либо приказ начальства, либо личные и очень дружеские связи. Правда, все нужные розыскные дела должны были уже находиться в архивах, поскольку разыскиваемые юноши были найдены мертвыми. Но все равно без разрешения руководителей никто эти дела не покажет и в архив не пустит. Насте и Короткову не повезло. В тех двух местах, где они побывали, начальства на месте не было, пришлось долго ждать, потом так же долго объяснять и уговаривать, давая честное слово, что они не собираются проверять качество работы и критиковать сотрудников за халатность и неумелость. Наконец они прорвались к вожделенным папкам, но того, что искали, не нашли.

– Не кисни, подруга, – ободряюще сказал Коротков, глядя на Настино огорченное лицо, – у ребят еще шесть дел. Глядишь, кому-нибудь из них и повезет. Если, конечно, ты все правильно придумала.

– Вот именно, – уныло поддакнула она. – Если я правильно придумала. А если нет?

– Тоже не беда. Мало ли мы ошибок делаем? Не смертельно.

– Обидно, – возразила Настя. – Уж больно идея красивая. Жалко, если пропадет.

– Это точно, – кивнул Коротков, выруливая на Садовое кольцо. – Идея красивая. Но идея поесть чего-нибудь, по-моему, тоже неплоха. Как ты считаешь?

– Давай поедим, – согласилась она. – Ты прав, Юрик, есть хочется.

Они купили по дороге пакетик с нарезанным сыром, две упаковки супа с креветками, который нужно было только залить кипятком и оставить на три минуты, и батон. Вернувшись на Петровку, они устроились у Насти в кабинете, вскипятили воду и принялись за импровизированный сыщицкий обед.

– Ты что-то выглядишь неважно, – заметил Коротков, вылавливая из супа креветки и складывая их на отрезанный ломтик белого хлеба. – Не болеешь?

– Нет. Две ночи подряд выспаться не могу. Ты же знаешь, для меня недосыпание хуже смерти.